Да, он помнил все. И то, как около года назад Пичугин зашел к нему в мастерскую, тогда Анатолий Лактионович участвовал в работе по украшению Невского района к празднику Октября. Николай Пичугин заехал взглянуть на макеты и застал в мастерской Виктора.
Да, Анатолий Лактионович до сих пор помнит тот цепкий взгляд, которым Пичугин словно заарканил мальчишку. А потом снова явился в мастерскую и предложил Виктору попозировать для своей работы. Вот так взял и в присутствии Анатолия Лактионовича предложил. И Виктор согласился. Согласился потому, что на Пичугине был тогда модный замшевый пиджак, а в руке ключи от «Жигулей», и весь он пах благополучием и успехом.
Да, не было у него никакого настоящего успеха, были подачки от Союза, тесть член горкома, отец академик. А сам бездарь, рвач, ремесленник. Ни одной стоящей работы за всю жизнь.
Анатолий Лактионович бросил кисти и снова налил себе портвейна. Ну, ничего, судьба – она баба коварная, теперь вот и Пичугину подножку поставила.
Коллекция-то – тю-тю. Ищи ветра в поле. Да побрякушки, да по мелочи, каракулевая шуба, дубленка, которую Пичугин в прошлом году себе из Югославии привез. Предмет безнадежных мечтаний Витеньки.
Что, Витенька, не дождался от барина подачки? К Толику обратно приполз?
Впрочем, не приполз, скорее уж Толик его умолял. Хитрый, наглый сучонок. Подобрал его Толик на свою погибель.
После третьего стакана глаза художника увлажнились, работа была окончательно заброшена, пришлось идти в соседний гастроном за «подогревом».
– Товарищ инспектор? Добрый день, проходите, пожалуйста, – отступая в глубь квартиры, пригласила Любовь Георгиевна. – Хорошо, что вы зашли. Муж сейчас на работе, а я взяла отгул. Стыдно сказать, побоялась идти на работу. А вот теперь сижу одна в квартире и от каждого шороха вздрагиваю.
Сегодня Любовь Георгиевна выглядела совсем иначе. Никакой официальности, строгости, милая домашняя женщина. Густые длинные волосы рассыпались по плечам, поверх простого темного платья накинута шаль с кистями, свисающими почти до самого пола. Никакой косметики.
Такой Любовь Пичугина понравилась Павлу Артемьевичу куда больше.
– Не хотите кофе или, может, чаю? Я весь день мерзну, никак не согреюсь. И эти обнажившиеся пятна на стенах… Пока картины не украли, я даже не замечала, как сильно у нас выгорели обои. А теперь эти темные проплешины, словно провалившиеся глазницы, таращатся на меня отовсюду. Завтра же пойду на работу.
– А когда же ваши свекры с дочерью возвращаются?
– Завтра утром. Школьные каникулы уже закончились, пора приступать к занятиям. Хотя лично я предпочла бы, чтобы они задержались в гостях подольше. Вам с молоком? – расставляя на столе изящный, явно старинный сервиз с золотыми завитушками, спросила Любовь Георгиевна. – Вы не возражаете, если мы посидим на кухне? Теперь это самое уютное место в доме.
– Ну, что вы, я обожаю посиделки на кухне.
– Итак, чем я могу вам помочь? – расставив на столе сливочник, сахарницу и вазочку с печеньем, спросила Любовь Георгиевна, с удовольствием делая глоток ароматного, крепкого кофе, определенно добытого по большому блату. – Да-да, вы правы. Это настоящий бразильский кофе, молотый, – заметив на лице гостя блаженное выражение, пояснила Любовь Георгиевна. – Миша был с делегацией в Бразилии в прошлом году и привез несколько пачек. Пьем по особым случаям или с особенно дорогими гостями.
– Я такой гость? – наигранно удивился Павел Артемьевич.
– Не обижайтесь, товарищ инспектор, скорее такой случай, – улыбнулась Любовь Георгиевна. – Так все же, чем я могу вам помочь?
– Меня интересует, сколько весят украденные полотна? Точнее, – видя непонимание на лице Любови Георгиевны, уточнил свой вопрос Павел Артемьевич: – нас интересует, могли ли быть картины загружены в легковую машину?
– Да, они бы вполне могли уместиться на заднем сиденье. А что, вы уже вышли на след грабителей? – с надеждой спросила Любовь Георгиевна.
– Нет, но, будьте уверены, в ближайшее время это непременно случится, – решительно заверил ее старший инспектор, поднимаясь.
Глава 11
8 ноября 1972 года, Ленинград
– Господи, это ты? С ума сошла так врываться? Я думал, начальство обо мне, грешном, вспомнило, – нервно соскакивая со стола, упрекнул сестру Олег Георгиевич. – Каким ветром?
Младший брат Любови Георгиевны Пичугиной был невысоким, худощавым шатеном, кроме отчества общего у брата с сестрой ничего не было.
Люба всегда была отличницей, общественницей, гордостью родителей, окончила музыкальную школу, университет, имела разряд по плаванию. Она составила хорошую партию, родила двоих детей и не создавала хлопот родителям.
Олег был другим. Раздолбай и школьный заводила. Душа любой компании. С трудом окончил институт Лесгафта, и то только благодаря тренеру и своим успехам в беге с барьерами. Отец, понимая, что само чадо карьеру не сделает, пристроил его в городской спорткомитет на непыльную должность. Где Олег и прозябал уже четвертый год подряд.
– Олег, ты знаешь, что у нас произошло? – подходя к столу, строго тоном прокурора спросила Любовь Георгиевна.
– Ты про ограбление? Ну, отец с утра говорил. Что, много вынесли? Смотрю, ты сегодня прям, как Золушка, в пальтишке, что, шубу стиснули? – насмешливо спросил Олег, удобно устраиваясь на рабочем месте и закуривая сигарету.
– И шубу тоже, – тем же тоном ответила Любовь Георгиевна. – И прекрати дымить, ты знаешь, я не выношу дыма.
– Ты меня не выносишь, – тем не менее, гася сигарету, ухмыльнулся братец. – Ну, так что требуется от меня? Помочь, что ли, надо?
– От тебя? – презрительно усмехнулась Любовь Георгиевна. – Помочь? Пора бы тебе научиться здраво смотреть на вещи. Повесь пальто и закрой дверь.
Кабинетик Олега Кружилина был маленький, там только и помещались что стол, пара стульев, шкаф с закрашенными белой краской стеклами, И деревянный стенд, плотно завешанный какими-то графиками, диаграммами, приказами.
– Любка, ты меня пугаешь! За нами следят? – запирая дверь, громким шепотом поинтересовался Олег.
– Прекрати паясничать и сядь, – строго велела ему Любовь Георгиевна, в черной водолазке и черной юбке она смотрелась так, словно в семье произошло не ограбление, а убийство. – Кому ты продал картину?
– Какую еще картину?
– Прекрати дурить, Олег. Я ехала через весь город не для того, чтобы слушать твои идиотские шутки. Кому ты ее продал?
– Одному человеку, достаточно состоятельному, чтобы ее купить. Чего ты вдруг вспомнила, дело-то старое? – пожал плечами Олег, но в его неспокойных глазах легко читалась тревога.
– Старое? Года не прошло. Кому ты ее продал? Я просто полная дура, что позволила тебе самому все сделать! – горестно воскликнула Люба, роняя голову на руки. – Ты понимаешь, дурак ты несчастный, что в числе похищенного была и та самая копия?
– Ну так, Люб, это же здорово! Картину украли, концы в воду. – Олег испытал столь явное облегчение, что сестра его лишь больше разнервничалась.
– Какие концы? Ты понимаешь, что если милиция ее найдет, а я уверена, что милиция обязательно найдет картины. Во-первых, они представляют собой большую художественную ценность, во-вторых, отец сегодня звонил на самый верх, и дело взяли на партийный контроль, в-третьих, вывезти их за границу не выйдет, сейчас всех будут трясти, все таможни настороже, а куда ты у нас денешь такие полотна? Значит, их найдут.
– Люб, я не понимаю, чем ты недовольна? Вернут вам украденное, и все будет чики-пуки. Если повезет, и шубу вернут, и брюлики твои тоже.
– Я рада, что все вернут, но, насколько я знаю нашу милицию, вести дело они будут добросовестно, и если вдруг всплывет, что вместо подлинника Левитана семье Пичугиных вернули копию, Уголовный розыск не остановится, пока не докопается до правды.
– Да как оно всплывет? В милиции что, эксперты работают?
– Олег, ты меня удивляешь! Тебе что, пять лет? Да если картины найдут, то скорее всего будет произведена экспертиза. Или, возможно, свекор сам будет принимать картины, и в том, и в другом случае подделка будет мгновенно обнаружена. Ты представляешь, какой скандал тогда разыграется?
– Да, с какой стати? Висела же она на стене целый год, никто ничего не заметил, – сердито огрызнулся Олег, видно было, что ему крайне не хочется впутываться в чужие проблемы.
– Именно потому, что она висела на своем месте, никто на нее внимания не обращал! Олег, последний раз спрашиваю, кому ты продал Левитана?
– Я не знаю. Одному мужику, – уклончиво ответил Олег, беспрестанно ерзая на стуле.
– Ты же врал мне, что продал какому-то чемпиону, что он ее на наградные купил! Какая же ты сволочь! – В минуты волнения Любовь Георгиевна могла резко и решительно от литературной речи перейти к весьма вульгарным и резким высказываниям, и ее брат был вечным источником этих приступов. – Олег, – беря в руки телефонную трубку, подчеркнуто спокойно проговорила Любовь Георгиевна, и лицо ее выражало отчаянную решимость, – или ты мне рассказываешь сейчас же, как все было на самом деле, или я звоню отцу, и тогда уж не взыщи.
– Ну, ладно-ладно, – мгновенно сдался Олег с унылой тоской обреченного на муки. Всю жизнь он был податлив, мягкотел и бесхарактерен.
Анна Васильевна Кружилина часто сетовала, что Любе, как старшей, досталось все по высшему разряду. И ум, и характер, и таланты, а Олежке ничего не осталось, надо было ему, как парню, первому родиться.
– Я правду сказал. Я здорово продулся. Я в этой компании первый раз был, приятель один привел, сказал, приличные люди. А потом выяснилось, что никакие они не приличные, а то ли шулеры какие-то, то ли черные маклеры, в общем, темные личности. Я им объяснил, что рассчитаюсь, но мне нужно время, пару месяц