– Это комната дочери, она сейчас в институте, – пояснил Василий Потапович. – Слушаю вас.
– Вы знакомы с Николаем Пичугиным?
– Не близко, а что? Он вам посоветовал ко мне обратиться? – оживился хозяин.
– Нет, обратился я по собственной инициативе. Оперуполномоченный Борисов, следственный отдел, – запоздало представился Никита, впрочем, никто его прежде ни о чем и не спрашивал, открыли дверь, пригласили войти. Странные люди.
– А что вам нужно?
– Мы расследуем убийство Михаила Андреевича Пичугина. Его вы тоже знали?
– Да, учился у него когда-то, – безучастно пояснил Царь-Пушкин. – И что, давно его убили?
– В этот понедельник, – внимательно глядя на художника, проговорил Никита.
– Надо же, не знал. А от меня что надо?
– Вы видели в понедельник Николая Пичугина?
– В понедельник? Пичугина? Вроде да, – шевеля неопрятные, свалявшиеся волосы, проговорил Василий Потапович. – Кажется, это было в галерее. Я приезжал за деньгами, там уже был народ, посидели, поговорили, кофе выпили. Пичугин тоже заезжал.
– А ему что было нужно в галерее?
– Не знаю. Кажется, работу привозил, но Алла ее неохотно взяла, хотя он ей и цветы и бутылку привез в подарок.
– Какую бутылку?
– Не знаю. Красивую, большую. Может, коньяк, может, ликер?
– А почему Алла не хотела брать его работу? У них плохие отношения?
– Нет, что вы. Хорошие. Они еще с Академии дружат. Даже встречались когда-то.
– А почему же она тогда не хотела брать? – с искренним интересом слушал художника Никита.
– Ну, понимаете, как бы это сказать, Коля – он замечательный художник. Работяга, умница, техника прекрасная. Но ему, как бы это сказать, немного не хватает искры, что ли, вдохновения? Он прекрасный теоретик, но в его работах… – проявил неожиданную тактичность и доброту Василий Потапович, подбирая, возможно, мягкую формулировку, дабы обозначить бездарность коллеги. – В общем, они отчего-то не очень хорошо продаются. Зато Николай Михайлович очень востребован в масштабных работах, часто разрабатывает концепции праздничного убранства для города. И потом он талантливый педагог.
Никита во все глаза смотрел на этого прекраснодушного неудачника и чувствовал, как в нем возрождается вера в человечество. Существуют еще доброта, честность, бескорыстная любовь к ближнему и сострадание, пока живы такие вот Василии Потаповичи Царь-Пушкины. И странная напыщенная фамилия теперь уже не казалась Никите столь неуместной. Она прекрасно подходила к большой и светлой душе маленького, скромного художника.
Но при всей симпатии к Василию Потаповичу, Никита просто обязан был задать ему следующий вопрос:
– Что вы делали в ночь со вторника на среду?
– Дома спал. Не те уже мои годы, чтобы с девушками по бульварам белыми ночами гулять, – со светлой грустью проговорил художник.
К художнику Постникову Никита ехал в светлом лирическом настроении, любя весь мир, прощая хамов, не желавших пропустить его в свой ряд, наглецов, подрезавших его перед самым капотом машины, упертых баранов, встававших ему сзади на бампер, и прочих собратьев-автомобилистов, встречавшихся на пути.
– Добрый день, Александр Максимович, – дружески приветствовал Никита упитанного, холеного господина в модном льняном костюме и при галстуке. – Вы позволите?
– Куда же от вас денешься, – ворчливо приветствовал его Постников, отступая в сторону. – В гостиную проходите, это направо.
Держался Постников этаким барином, вальяжный с несколько развязными манерами.
– Добрый день, – выглянула в коридор из кухни миловидная шатенка с короткой стрижкой и прекрасно сохранившейся фигурой.
– Маша, это из следственного отдела, по делу, – сухо объяснил ей визит незнакомца Постников.
– Мария Владимировна, – представилась Постникова, протягивая руку. – Кофе хотите?
Никита посмотрел на нее благодарным взглядом и уже намеревался согласиться вопреки обыкновению, но Постников супругу осадил:
– Маша, какое кофе? Это товарищ из полиции, по делу.
– Извините, – смутилась шатенка и исчезла в глубине квартиры.
Никита огорчился и с укоризной взглянул на Постникова. Но тот уже топал в гостиную, не глядя на гостя.
– Садитесь. Так чем обязан? – постукивая пальцами по подлокотнику кресла, нетерпеливо спросил Постников.
Никита взглянул на него внимательнее и невольно заметил обрюзгшие щеки, мешки под глазами, красноватые жилки в глазах и плотно сжатые, искривленные презрением тонкие губы. Постников был неприятен.
– Вам известно об убийстве Михаила Андреевича Пичугина?
– Да, слышал в Академии.
– В понедельник днем вы встречались с Николаем Пичугиным в галерее, и он рассказывал всем о своей поездке на дачу.
– Что-то припоминаю, – дернул неопределенно плечом Постников.
– Что вы делали ночью со вторника на среду?
– Вы что, меня подозреваете в убийстве? – возмущенно воскликнул Постников, и лицо его мгновенно залилось нездоровой краснотой.
– Не подозреваю, а проверяю алиби у всех по списку, кто знал о поездке Пичугиных на дачу.
– Ну, так тогда надо и остальных допросить, Крымчинского, Ежухина… И вообще, при чем тут дача? Его что, на даче убили?
– А вот это уже вас не касается, – осек его Никита, в душе которого уже испарились и любовь к ближнему, и светлая умиротворенность. – Так где вы были в ночь со вторника на среду и с кем?
– Дома с женой, разумеется, – безапелляционно заявил Постников, но глазки его подозрительно вильнули, что не укрылось от Никиты.
– А мы можем пригласить вашу супругу, чтобы она подтвердила ваше алиби? – невозмутимо поинтересовался он у Постникова.
– К чему эти формальности, вы что, мне не верите? – с видом оскорбленного величия поинтересовался Постников. – Разумеется, она подтвердит мои слова, но мне даже неловко ее тревожить.
– И тем не менее, – настойчиво проговорил Никита, поднимаясь и бесцеремонно выглядывая в коридор. – Мария Владимировна, вас не затруднит зайти к нам, – очень вежливо и громко проговорил Никита.
– Да, конечно, – появилась на пороге хозяйка квартиры, вид у нее был несколько встревоженный. – Что-то случилось?
– Нет, что вы, – улыбнулся ей успокаивающе Никита. – Просто ваш супруг никак не может припомнить, где он был в ночь со вторника на среду. – Краем глаза Никита заметил, как недовольно дернулся в кресле Постников.
– Не помнит? – удивленно проговорила супруга. – Ну как же, ты во вторник ездил в Репино к Перовскому, у них и заночевал. Это приятель мужа, у него дача в Репино, они сейчас вместе работают над каким-то проектом, – пояснила удивленно приподнявшему брови Никите Мария Владимировна.
– Вот как, а Александру Максимовичу казалось, что он во вторник был дома, – едва сдерживая самодовольную усмешку, произнес Никита.
– Нет, я точно помню, Саша, ведь ты же во вторник ездил к Перовскому. Сперва собирался вернуться домой, а потом позвонил и сказал, что ехать уже поздно, и остался у него ночевать.
Жена у Постникова была очень милой и приятной женщиной и вызывала у Никиты искреннюю симпатию, а вот сам художник был неприятен. Да и на художника он не очень-то походил. Скорее на чинушу средней руки. Кстати, о руках, вон они у него какие чистенькие, холеные, словно он к краскам никогда в жизни не прикасался. Да и квартира у него какая-то современная, дорого обставленная, но абсолютно безликая, лишенная намека на личность хозяина, на какую-нибудь индивидуальность, художественный вкус.
– Ах да. Забыл совсем. Из головы вон. Спасибо, Маша. – Последнее было сказано таким тоном, словно вместо слов Постников бросил в жену камень.
Никита припомнил, что Аллочка рассказывала ему о Постникове. Полностью зависит от тестя. Не любит жену.
«Очевидно, просто мстит ей за собственную несостоятельность», – решил Никита.
Но разводиться, однако, не спешит, приспособленец. До седых волос уже дожил, а самодостаточной личностью так и не стал.
– Александр Максимович, будьте любезны, сообщите мне номер телефона вашего приятеля Перовского, – попросил Никита, доставая мобильник.
– Маша, сделай все-таки кофе, голова болит ужасно. Вы будете? – неохотно спросил он у Никиты.
– Нет, благодарю. – Кофе пить ему уже расхотелось, во всяком случае в такой компании.
– Послушайте, мне неловко говорить об этом при жене, но я не был у Перовского, я был в другом месте. Телефон я вам так и быть дам, можете позвонить, там подтвердят.
– У любовницы, значит, были? – криво усмехнулся Никита.
– О, боже, нет! Просто жена этих людей недолюбливает, вот я и соврал, чтобы ее не огорчать. Борис Семиусов, я действительно был у него на даче, но не в Репино, а в Мшинской. Можете позвонить, он подтвердит. – И Постников торопливо продиктовал номер.
Никита вознамерился самым тщательным образом проверить его показания.
Последним в списке, составленном многоликой и всемогущей Аллочкой, значился Петр Петрович Ежухин.
Ежухин, по словам Аллочки, в данный момент преуспевал, имея жирный заказ на оформление сети развлекательных центров.
«Что ж, посмотрим еще на один тип современного художника», – заключил Никита.
Прежде бывший совершенно равнодушным к изобразительному искусству, он вдруг ощутил острое желание в ближайшее время познакомиться не только с личностями, но и с творчеством художников, с коими имел «удовольствие познакомиться». В том числе и с творчеством семейства Пичугиных.
Ежухин оказался настоящим художником. Он встретил Никиту на объекте. Весь был перемазан краской, с кистями в руках, худой, длинный, лысый, с округлой густой бородой, бодрый, энергичный, с легким запахом перегара.
– Оперуполномоченный? Ах да. Помню, вы звонили. Ну, пойдемте, присядем где-нибудь, – не очень радостно предложил художник. – Надеюсь, это ненадолго, у меня завал, сроки горят, – указывая рукой на огромную стену, которая была наполовину разрисована космическим пейзажем, озабоченно пояснил Ежухин.