На взгляд профана Никиты, космос выглядел натурально и даже завораживающе. И даже по-настоящему фантастически, без всяких там мультяшных инопланетяшек, а величественно.
– Здорово, – не совладал с эмоциями опер, и Ежухин ему благосклонно улыбнулся.
– Так, чем могу помочь?
– Вам известно об убийстве Михаила Андреевича Пичугина?
– Да, конечно. Всем в городе известно. Завтра, кажется, похороны, надо бы сходить, отдать дань, – спокойно проговорил Петр Петрович.
– А вы были в понедельник в галерее «Артель свободных художников»?
– У Аллочки? Ну да. Заезжал ненадолго, – закуривая папиросу, кивнул Ежухин.
– Пичугин при вас рассказывал, что собирается ехать на дачу?
– На дачу? Да, что-то такое говорил. Но, если честно, – краснея, признался Петр Петрович, – я был больше занят собой. Заезжал туда похвастаться своей невероятной удачей. Получить такой заказ – это просто как в лотерею выиграть. Захотелось на лица коллег взглянуть, – нервно хохотнул художник.
– И как, взглянули?
– Получил массу удовольствия. Вася божий одуванчик, тот, конечно, от души порадовался…
– Вася – это кто?
– Это Царь-Пушкин. Художник один, – пояснил Ежухин. – Зато у Постникова физиономия окончательно перекосилась, надо было видеть, как он своими брылями тряс, распинаясь, что только полная бездарность и ремесленник возьмется за такой заказ, и чем больше распинался, тем веселее становилось. Сам-то он, извиняюсь, ноль без палочки. Ну, Крымчинский, правда, не особо огорчился, тому лишь бы повод был напиться, так что пришлось тут же проставиться.
– А что, он законченный алкоголик?
– Да нет. Вообще-то он труженик, но вот стоит только супруге его на отдых уехать, как он буквально срывается с катушек, а потом снова человек как человек.
– Ну а как художник он что собой представляет?
– В молодости подавал надежды, потом женился. Семья, дети, все есть хотят, вот и малюет что ни попадя. Хотя иногда бывает вдруг выдаст что-то неожиданное, приятно посмотреть. А так он в основном под заказ всякую живность малюет. Кошечки – собачки, но тоже, знаете, не без искры. А что?
– Так просто. А Постников что собой представляет как художник?
– Да ничего. А если честно, так он даже и не Постников.
– То есть?
– Постников – это его тесть, а наш драгоценный Александр Максимович после свадьбы взял фамилию жены, – с усмешкой пояснил Ежухин.
– Ничего себе! А как его до этого величали?
– Понятия не имею. Мы в ту пору знакомы не были.
– Откуда же вам известно о смене фамилии?
– Теперь уж и не вспомню, но об этом все знают. А что касается того, какой он художник, так его последнюю работу мы, наверное, лет пять-семь назад видели. Он у нас все больше по административно-хозяйственной части подвизается. Слушайте, а что мы с вами какие-то сплетни обсуждаем? – взглянув на часы, опомнился Ежухин. – Вы же говорили у вас ко мне дело какое-то.
– Да, извините. Просто так называемые сплетни – это тоже дело. Хорошо, последний вопрос. Где вы были в ночь со вторника на среду?
– Дома, естественно, спал. А что? Ах да. Я, значит, как и Постников, и Вася, и Крымчинский, вошел в число подозреваемых, – сообразил Ежухин. – Тогда уж и Аллочку считайте.
– Считаем.
– Вот это правильно, – одобрил Петр Петрович. – Потому что Васю можно сразу со счетов сбросить, он у нас божий человек, мухи не обидит, все у него хорошие. Крымчинский так пьет, что, наверное, не то что убить, за порог мастерской с трудом может выйти. Постников, этот разве что в состоянии глубокого аффекта, если его карьере будут угрожать. Но старый Пичугин уже никому не угрожал. Хотя в последнее время ходили какие-то слухи… – нахмурился Ежухин. – Какая-то грязная история в Академии, что-то со средствами, а это уже по части Постникова. Только вот какое к ним отношение покойный Пичугин имел, понятия не имею.
– Мы считаем, что целью преступников было ограбление, а убийство было непреднамеренное. Никто не ожидал, что дома будет кто-то из хозяев, – счел возможным пояснить Никита.
– Ах вот оно что! Но все равно. Зачем Постникову или Крымчинскому грабить Пичугина? Сами не бедствуют. Вася, тот и вовсе ни при чем. Я, естественно, этого не делал. А вот Аллочка, эта особа может все. Только ей про меня не говорите. В порошок сотрет. А я еще человек молодой, мне еще жить и жить, – с нервным смешком проговорил Ежухин, но глаза его умоляюще смотрели на Никиту.
– Не бойтесь, не выдам.
– Вот и хорошо. А я вам даю честное слово, что никого не грабил и не убивал, не только в ночь со вторника на среду, но и вообще никогда в жизни. Вот честное благородное слово, – прижав к груди правую руку, торжественно произнес Ежухин. – Мне сейчас неприятности не нужны как никогда. Мне работать надо!
Никита ему практически поверил.
Теперь в его списке остались друг Пичугина некто Юрий Владиславович Санько и Аллочка.
Никита вышел на улицу и загрустил.
Город накрыла липкая душная влажность. Солнца не было, но от этого было ничуть не легче. Рубашка тут же прилипла к спине, лоб покрылся испариной. Никита с тоской посмотрел на небо. Грозой еще и не пахло, даже дождик не мерещился.
«Эх, сейчас бы окунуться в прохладный водоем или хотя бы душ принять. Если сейчас повернуть направо по путепроводу, то можно быть дома минут через пятнадцать-двадцать. Полчасика принять душ и выпить квасу и можно еще куда-нибудь успеть», – бодро размышлял Никита, топая к машине, когда его эгоистичные планы прервал телефонный звонок:
– Борисов, ты куда пропал? Тебя почему два дня в конторе не видно? Начальство требует отчет по делу Пичугина. Или ты сам себе отпуск оформил за государственный счет? – Голос капитана Бурляева звучал раздраженно-требовательно.
– Да вы что, Александр Юрьевич, – бодро отрапортовал Никита, понимая, что о душе можно забыть. – Я вот только что с одним из подозреваемых встречался. У меня работа кипит, у меня сейчас еще две встречи назначены. А уж потом я собирался в отдел заскочить с отчетом.
– Врешь небось как сивый мерин, сидишь наверняка где-нибудь в кондиционированном помещении, пиво холодное пьешь, – с черной завистью проговорил капитан.
– В середине рабочего дня? Да я даже не обедал, если уж на то пошло, – с обидой в голосе проговорил Никита, слегка приврав.
Пообедать он все же успел, заскочил в столовую после встречи с Постниковым, но начальству было лучше об этом не докладывать.
– Ладно, страдалец, – немного подобрев, проговорил капитан, – закончишь с допросами, дуй в отдел, я тебя дождусь. Только давай не поздно.
«Ох, и чутье у капитана, прямо звериное», – вздохнул Никита, набирая номер Санько.
Николай Михайлович нервно шагал по спальне, стараясь не поддаться панике. Они с Андреем только что поели, и Николай Михайлович, как примерный семьянин, собирался отчитаться перед женой о преждевременном возвращении отпрыска из Финляндии и о том, что видел его днем на Невском проспекте, а также о том, что Андрей опять встречался с этой вертихвосткой Анжелой.
Увы, жена не отвечала. Она не ответила на звонок. На эсэмэс, на второй звонок, на просьбу «Срочно перезвони, это важно». И даже на тревожное послание «С Андреем серьезные проблемы, перезвони».
Жена молчала. «А может, она не доехала до дачи? Может, авария случилась? А может, ей плохо с сердцем?» – заметались в голове Николая Михайловича пугающие, юркие, как тараканы, мысли.
А что, если она не поехала на дачу, а просто бросила его? Бросила насовсем? А может, у нее появился любовник или она завела его, чтобы отомстить ему?
Нет, нет. Так быстро она бы не успела.
А если у нее уже был кто-то на примете? А может, она улетела в Испанию? А может, она улетела туда не одна?
Господи, что же делать?
Совершенно идиотская ситуация. А все Лилька-стерва! Угораздило его связаться! А ведь выглядела сперва такой зефирно-воздушной. Такой одухотворенной, такой влюбленной, такой бескорыстной.
Да нет, он сам виноват. Говорил ему отец: «Не блуди, не шастай по бабам, плохо закончится. Все жадные стервы, выбрал себе жену, с ней и живи».
«Прости, пап, не послушался, дурак, что теперь делать?» – посмотрел в сторону кровати Николай Михайлович. Ему отчего-то все время казалось, что отец где-то рядом, тут, дома, он то и дело заговаривал с ним.
– Ты не забыл, что Елена знает о портрете и, между прочим, забрала его? – раздался сухой, недовольный голос отца.
– Да-да, действительно, еще и картина! – спохватился Николай Михайлович. – Что же делать? Что теперь делать, а завтра ведь твои похороны?
– Поезжай за ней, слюнтяй. Вообще не надо было отпускать. Удержать всегда легче, чем возвращать. Ты же мужик, а не тряпка, так веди себя как положено. Ты глава семьи, кормилец, ты мужик. Вспомни об этом, встряхнись. Попроси прощения. Порви с этой девкой. Сделай это публично, так, чтобы жена узнала. Работай мозгами. Не забудь цветы и подарок купить. Только не суй ей это все как взятку, а преподнеси как признание в любви. С того света учить приходится, – ворчал отец, выходя из комнаты.
– Да-да, папа, ты прав. Так и сделаю. А если она не простит? – тут же трусовато уточнил Николай Михайлович. – А вдруг ее нет на даче?
Но отца в комнате уже не было.
– Андрюша, ты с матерью не говорил? – заглянул он мимоходом к сыну.
– Нет, – равнодушный ответ из-за компьютера.
Даже головы не поднял, что ему до чужих переживаний?
– Я сейчас уеду по делам, меня может допоздна не быть. Поставь будильник. Приготовь с вечера костюм. У тебя же есть темный костюм?
– Пап, не суетись. Все будет ок. Во сколько нам выходить из дома?
– В восемь. Надо забрать тело из морга, потом в собор, кладбище и поминки. Поминки будут в банкетном зале, помнишь… – Но Андрей не только не помнил, но уже давно не слушал родителя.
Николай Михайлович, замолчав на полуслове, покинул комнату сына. Почувствовав себя бесконечно одиноким, старым, никому не нужным.