– Да, грубо говоря, два разбитых сердца, а ваш приятель вроде как и ни при чем, – подвел итог Владимир Александрович.
– В самую точку.
Луганцев отбыл, оставив возле своего стула рассыпанный по полу пепел и грязные следы от ботинок. Было неясно, где он смог найти в городе столько грязи, разве что по газонам маршировал.
Владимир Александрович сложил в сейф бумаги и уже собрал достать из шкафа пальто, когда снова позвонил дежурный:
– Извините, товарищ капитан, тут к вам еще посетитель. Я знаю, что уже поздно, но она очень настаивает, – чуть тише сообщил дежурный.
– И кто же эта «она»? – с интересом спросил Владимир Александрович.
– Некая Ольга Николаевна Мирошникова.
– Гм… Не знаю такую, – озадаченно хмурясь, проговорил Владимир Александрович. – А по какому вопросу?
– Говорит, по делу об ограблении квартиры Пичугиных, говорит, она сестра Андрея Николаевича Пичугина, – спустя минуту пояснил дежурный. – Говорит, у нее важная информация. Очень пожилая дама, – добавил он совсем тихо.
– Ладно, что ж делать. Выпиши ей пропуск, пусть поднимается, – с тоской взглянув на часы, решил Владимир Александрович.
«Ох уж эти беспокойные старушки», – вздохнул он, возвращаясь за стол.
Ничего стоящего от сестры Пичугина он услышать не ожидал.
– Добрый вечер, это вы следователь Соболев Владимир Александрович? – сверяясь с бумажкой, спросила невысокая, крепкая старушка в элегантной каракулевой шубке и фетровой шляпке набекрень.
– Совершенно верно, прошу вас, проходите, – поднимаясь навстречу посетительнице, пригласил Соболев.
– Благодарю. Простите за столь поздний визит, но внук не мог привезти меня раньше. А общественным транспортом мне передвигаться тяжело.
– Ничего страшного, присаживайтесь.
– Как вам, вероятно, уже сообщили, я сестра Андрея Николаевича Пичугина. Меня зовут Ольга Николаевна. – Ольга Николаевна говорила медленно, очень четко, словно сомневалась, что иначе ее правильно поймут, и от этого слова ее звучали очень весомо.
– Очень приятно.
– Благодарю. Так вот. Мой брат и его семья очень полагаются на ваш профессионализм и не считают нужным вмешиваться в ход расследования. – Владимир Александрович мысленно закатил глаза к небесам.
Так, причиной визита стало сомнение в его профессионализме! И это в восьмом часу вечера!
– У меня на этот счет иное мнение. Я не могу ждать, пока вы разберетесь в этом деле, я очень стара. А потому я намерена сообщить вам, кто именно похитил нашу семейную коллекцию.
– Вы знаете, кто ограбил квартиру вашего брата? – сдерживая недоверчивую радость, спросил Владимир Александрович.
– Да. Это сделал Коробков.
– Коробков? Кто это, друг вашей семьи? Коллега вашего брата?
– Нет. Этот человек нам не знаком.
– Откуда же тогда вы о нем знаете? Кстати, если можно, его имя-отчество.
– Понятия не имею. Ничего, кроме фамилии, об этом человеке мне не известно. Но это точно Коробков, вы можете не сомневаться, – твердо проговорила Ольга Николаевна. – Вы думаете, я выжила из ума на старости лет? Ничего подобного, – видя выражение лица следователя, сочла нужным заявить Ольга Николаевна. – Сейчас я вам все объясню, и вы поймете, что я права. Так вот. Мой прадед Афанасий Пичугин, основатель нашей художественной династии, был очень беден, ему никак не удавалось пробиться на избранной им стезе искусства. Все изменилось в один прекрасный день, когда сам великий Карл Брюллов подарил ему на память небольшое полотно, не бог весть какое ценное. Но оно было своего рода талисманом, приносящим удачу, и действительно дела прадеда пошли на лад. Когда Брюллов дарил Афанасию Пичугину картину, за ними подглядывал некто Коробков, очень скользкий тип, без определенных занятий. После этого он втерся в дом прадеда, следил за ним, вынюхивал, пока не был изгнан. Впоследствии его потомки неоднократно пытались выкрасть эту картину у нашей семьи. В годы моего детства и молодости некий Семен Коробков даже убил моего деда при попытке ограбления. Правда, картины так и не нашел. Затем он неоднократно пытался ограбить нашу квартиру на Чайковского. Его внук Лев Людиновсков, он же Леонид Коробков, ухаживал за мной, сватался, подлец, выдавая себя за приличного человека, а сам убил троих в погоне за портретом! Тогда его не посадили, он сумел обмануть Уголовный розыск, свалив все на другого человека, – сердито, резко говорила Ольга Николаевна. – Но спустя годы я встретила его в блокадном Ленинграде, вы представляете? Так вот. Мы встретились в бомбоубежище. Он каялся. Винился. Говорил, что уже одной ногой на том свете, что это предсмертная исповедь, а в конце спросил, сохранилась ли та самая картина и где она сейчас. И я, наивная дурочка, имела глупость сказать, что картина по-прежнему хранится в квартире брата на Чайковского!
– И вы думаете, что этот человек жив и в столь преклонном возрасте попытался выкрасть картину? Замечу, что украдена из квартиры была не одна картина. А множество. И картины Брюллова в списке нет.
– Разумеется, она не висит на всеобщем обозрении, – фыркнула Ольга Николаевна, дивясь наивности следователя. – А что касается Коробкова, разумеется, сам Лев, простите Леонид, уже умер, он был старше меня лет на десять-пятнадцать. Но его потомки! Он наверняка сообщил им эту страсть к чужой собственности и преступные наклонности и наверняка сказал, где искать картину. А в том, что они, не найдя ее, прихватили что под руку попало, мне, например, совершенно неудивительно. Их предок тоже ничем не брезговал. В двадцать пятом году его дед украл из нашей квартиры двадцать рублей и мое нижнее белье! Что ожидать от такого человека?
– Хорошо, напишите все, что вы знаете про того самого Коробкова, его отчество, возможно, адрес, возраст, хоть что-то, мы попробуем разыскать его родных.
– Попытайтесь. У него было два сына. Младший сын, наверное, еще вполне бодр.
Глава 17
11 ноября 1972 года, Ленинград
– Значит, у нас нарисовались сразу два подозреваемых? – сидя напротив Владимира Александровича, поинтересовался Паша Ребров.
– Я бы все-таки сказал – три, – поправил его Соболев.
– Третьим ты числишь мальчишку-натурщика?
– Ну, во-первых, он мог действовать вместе с Ермольниковым, во-вторых, самостоятельно. Маловероятно, но возможно.
– Хорошо, пусть трое. С натурщиком и этим Ермольниковым в принципе все ясно, только очень уж неприятная статья у них вырисовывается.
– Эту статью еще доказать надо, – многозначительно приподнял брови Соболев. – Луганцев мне эту пикантную историю поведал неофициально, без протокола. И сразу предупредил, что, если что, ото всего отопрется.
– Ну, тут я его понимаю, кому мараться охота. Но со своей стороны я бы гражданина Ермольникова прижал, он, можно сказать, парню жизнь сломал, такие вещи даром для психики не проходят.
– По словам Луганцева, парень пошел на такую связь добровольно, к тому же он уже был совершеннолетним… Только не подумай, что мне все это нравится.
– Ну, уж в этом тебя никто не заподозрит, – усмехнулся Паша Ребров. – Ладно, с этими ясно, берем в разработку. А вот насчет Коробкова, где его искать этого безвестного типа? Отчество Леонидович, конечно, дает некоторый шанс, если, конечно, этот самый Леонидович в войну выжил, а уж найти внуков преступника – дело и вовсе непростое. Да и вообще, история старушки Пичугиной отдает больше мелодрамой, чем социалистическим реализмом.
– И тем не менее проверить стоит, как думаешь?
– Стоит, стоит. Ладно, Володя, пойду запрошу всех Коробковых по городу и начну работать. С Ермольниковым и этим юным красавцем, как там его фамилия?
– Гончаров Виктор Сергеевич, – напомнил Соболев.
– Вот-вот. С этими ты пока сам.
Стоящий в дверях кабинета мужчина негативных эмоций в Соболеве не вызвал, скорее наоборот. Простое открытое лицо, взгляд неуверенный. Манеры скромные и одет без вызова, серый костюм, рубашка, галстук, все простое, неброское, невыпендрежное.
– Здравствуйте, я Ермольников, меня вызывали.
– Да, да. Проходите, садитесь. Давайте вашу повестку и пропуск. Вы догадываетесь, по какому поводу вас пригласили? – делая у себя отметки, спросил Владимир Александрович, незаметно следя за Ермольниковым.
– Нет.
– Я расследую дело об ограблении Пичугиных.
– Пичугиных? Но мы не так близко знакомы, вряд ли я смогу быть вам чем-то полезен, – с некоторым облегчением заметил Ермольников.
– Я так не думаю. У вас имеются общие друзья, из-за которых в недавнем прошлом были даже разногласия.
При этих словах Ермольников едва заметно покраснел и насупился.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Я говорю о Викторе Гончарове. Вам знаком этот молодой человек?
– Да, это натурщик. Мы часто вместе работаем, – не глядя больше на следователя, пояснил Ермольников.
– А мне говорили, что вы с ним состоите в более тесных отношениях, что вы в своем роде покровительствуете этому молодому человеку. Опекаете его.
– Ну да. На первых порах я помогал ему и с учебой, и с работой. Но сейчас он уже сам неплохо справляется.
– Вот как? А не Пичугин ли стал причиной такой внезапной «самостоятельности»? Может, Гончаров просто нашел себе нового более влиятельного покровителя?
– Слушайте, кто наболтал вам эти глупости? Эти сплетни! – не выдержав, возмущенно воскликнул Ермольников. – Да, Виктор работал с Пичугиным, позировал ему, и довольно много, но он работал и с другими художниками, какое это имеет значение? Он студент и в свободное время подрабатывает натурщиком, в этом нет ничего предосудительного. У него редкие внешние данные, он очень востребован.