– Скажите прислуге, чтобы занесли чемоданы в мою комнату.
Они с Кириллом вылезли из машины и пошли к его дому. На площадке возле крыльца был накрыт раскладной стол. Рядом стояли несколько человек из съемочной группы и ели с пластиковых тарелок.
– Приветствую! – к ним бросился шустрый очкарик.
– Знакомьтесь, Андрон – директор съемочной группы, Лионелла – моя соседка. – Представив их друг другу, Кирилл Ольшанский спросил: – Как проходят съемки? – Он был светским человеком и умел казаться учтивым.
– Ваш дом пропитан творческой энергией! – с восхищением воскликнул Андрон.
– Имеете в виду моего деда? – скупо поинтересовался Кирилл.
– Не только. Мне сказали, что вы – художник.
– Ага… – согласился Ольшанский.
– Выставляетесь?
– Редко. – Помолчав, Кирилл добавил: – Впрочем, лучше сказать – никогда.
– Простите, я не хотел, – очкарик несколько стушевался.
– Когда заканчиваете?
– Осталось три съемочных дня.
– Это хорошо. Пойдем! – Последнее Кирилл сказал Лионелле.
Они направились в дом, но очкарик громко сказал:
– К вам приходил сосед!
– Кто? – Кирилл обернулся.
– Он представился, но я не запомнил.
– Чего хотел?
– Пришел посмотреть, как снимают кино. Я разрешил.
– Ваше дело. Меня это не касается.
Дверь была распахнута настежь из-за пучка кабелей, протянутых в дом. В прихожей стояли режиссерский пульт и звуковая установка, возле которой сидел седой мужчина в наушниках.
Лионелла бросилась к нему:
– Здравствуй, Володечка!
Тот вздрогнул, но, когда узнал Лионеллу, расцеловал ее в обе щеки. Она обернулась, и Кирилл увидел ее сияющее лицо.
– Володя Черенцов работал звукооператором на моем первом фильме.
Ольшанский пожал его руку:
– Здравствуйте.
– И, кстати, молодой человек, – обратился к Кириллу Черенцов, – я знал ваших родителей. С дедом вашим работал на двух его лентах.
– Неужели?
– В том числе на «Русалках».
Кирилл дернул плечом:
– Тот фильм не вышел.
– Знаю, – сказал Черенцов. – Мне очень жаль…
– Как ваши дела? На каких площадках работаете? – спросила Лионелла.
– С большим кино не сложилось. – Володечка с грустью оглядел оборудование.
– Понимаю… – сказала она.
Лионелле сделалось грустно, она подумала, что жизнь переехала Черенцова так же, как и ее. Но он все же работал, а она вышла замуж, то есть – в тираж.
Володечку отвлекла «хлопушечница»[3], Лионелла поднялась вместе с Кириллом по лестнице. На втором этаже увидела свалку старых бумаг, фотографий и почтовых конвертов, которая занимала пространство от окна до самой двери.
– Что это? – спросила она и перевела взгляд на Кирилла.
– Архив моего деда.
– Почему валяется здесь?
– Перетащил с первого этажа, перед приездом съемочной группы.
– Но почему все находится в таком беспорядке?
– Некому разбирать.
– Это неправильно.
Она присела на корточки и выбрала несколько фотографий Инессы Ольшанской. Все были сделаны в разное время, но она словно застыла в расцвете своей красоты, не поддаваясь влиянию времени.
Из кучи бумаг Лионелла достала фотографию в рамочке и радостно обернулась:
– Она всегда стояла на камине в большой гостиной!
– Грета Гарбо, – улыбнулся Кирилл. – Там есть отпечаток ее помады – прощальный поцелуй, адресованный деду.
– У них были отношения?
– Дед старался лишний раз не рассказывать. Инесса была ревнивая и только из-за тщеславия выставляла эту фотографию на всеобщее обозрение.
– Здесь есть надпись: «Ефиму с любовью».
– Как я думаю, все произошло, когда он ездил в Америку. В тридцатых дед снимал кино для «Парамаунт». Когда я спрашивал его о Грете Гарбо, он говорил: «Мы были дружны», но, как мне казалось, намекал на что-то большее.
Лионелла вытащила из кучи небольшую тетрадку, раскрыла наугад и прочитала первую попавшуюся фразу: «Весь день провели с Чаплином, который минуты не сидел на одном месте. Вскакивал, показывал разные движения, рассказывал о том, как на съемках фильма «Десять заповедей» служили молебен, а он в это время за декорациями ублажал какую-то актрисульку».
– Один из дневников моего деда, – заметил Кирилл. – Есть дата?
– Тысяча девятьсот тридцатый год. США… – Лионелла вздохнула. – Вот так, походя, он пишет про великого Чаплина. Представляю, сколько интересного можно отыскать в его дневниках.
– Я не возражаю – ищи.
– Тебя это не волнует?
– Меня волнует другое – где достать денег.
Лионелла встала на ноги и прошла к столу. Поставила на него фотографию Греты Гарбо.
– Если хочешь, я поговорю с мужем.
– Нет, не хочу.
– Тогда – что-нибудь продай.
– Все уже продано.
Она подошла к серванту, где хранились фигурки из цветного стекла.
– Помню этих собачек… – Лионелла открыла створку и провела пальцем по полке. – Пыль… – Потом заметила: – Раньше их было семь. Красная, оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя и фиолетовая – по цветам радуги. Теперь только шесть.
– Муранское стекло. Их привез дед, из Венеции, когда они с Инессой ездили на Венецианский фестиваль. Желтая собачка стоит на тумбочке в спальне. Она у меня вроде талисмана. – Кирилл прошел в спальню и через минуту вернулся.
Взглянув на его лицо, Лионелла забеспокоилась:
– Что-нибудь случилось?
– Она исчезла. Желтой собачки нет.
Сообразив, что это значит, Лионелла тоже прошла в спальню.
– Где она стояла?
– На тумбочке.
– След только остался. Здесь тоже пыль.
Кирилл начинал заводиться:
– Я предупреждал их: на второй этаж – ни ногой!
– Ты про киношников?
– Мой дед был киношником. А эти – шарлатаны!
– Подожди, – Лионелла тронула его за руку. – Нужно успокоиться.
– Я сейчас пойду и набью ему морду.
– Кому?
– Директору группы.
– Он тут при чем?
Одумавшись, Кирилл сел на кровать.
– Ты права. Фигурку мог взять кто угодно. – Но потом снова взорвался: – Он должен за все отвечать! Если украли собачку, почему не унесли всю коллекцию?
– Кажется, я знаю, о чем идет речь…
– Сейчас пойду и набью ему морду!
Лионелла обиженно проронила:
– Вот, всегда ты так…
– Как? – он вскинул голову, между его бровями возникла суровая морщинка.
– Не разобравшись, рубишь сплеча.
– Лучше не надо!
– Нет уж, позволь…
– Об этом говорить не хочу! – Кирилл вскочил и вышел из спальни.
– Почему ты поверил ей, а не мне?! – крикнула вслед Лионелла.
Из гостиной донесся голос Кирилла:
– Все забыто!
Раздался телефонный звонок, порывшись в сумке, Лионелла достала мобильник:
– Слушаю!
В ответ услышала голос Фирсова:
– Что это значит?!
– В каком смысле? – вопросом на вопрос ответила Лионелла.
Следователь буквально взревел:
– Вы говорите по своему телефону!
Отняв от уха, Лионелла перевела взгляд на свой телефон.
В руке был ее Vertu со стразами Сваровски…
Глава 111936 год Калвер-Сити, США
Ефим Ольшанский злился на себя за то, что не успел проскочить через ворота с группой актеров. Замешкавшись, он увидел перед собой полисмена, и тот заступил ему путь:
– Стойте! Ваш пропуск.
– Я – режиссер, – с достоинством произнес Ольшанский, но, решив, что даже на английском это звучит слишком рискованно, уточнил: – Ассистент режиссера. У меня контракт с «Парамаунт».
– Вы ошиблись. Здесь – служебный вход студии «Метро-Голдвин-Майер». – Полисмен поднял палец и указал на огромные белые буквы над входом.
– А мне как раз и нужно сюда.
– У вас есть пропуск?
Ефим похлопал себя по карманам, но при этом сказал:
– Его оформляют.
– Тогда идите к главному входу. – Полисмен вышел за ворота и вытянул руку: – Вам – туда!
Ольшанский вышел из проходной и отправился в направлении, которое указал полисмен. До главного входа было не меньше трех сотен шагов. Там, во избежание неприятностей, он сразу обратился к охраннику:
– Мне нужен сценарист Питер Зелинский.
– Есть пропуск? – спросил охранник.
– Не думаю.
– Тогда вам не пройти.
– Но мне нужен Питер Зелинский из отдела сценариев… У нас важная встреча.
Охранник развел руками:
– Ничем не могу помочь.
– А если ему позвонить?
– Телефон не предназначен для частных звонков. О пропуске нужно было позаботиться заранее.
Ольшанский вышел на улицу, немного постоял и побрел вдоль длинного забора. Свернув за угол и пройдя еще несколько сот метров, он оказался у ворот, за которыми располагалась открытая съемочная площадка с декорациями. Через них впускали и выпускали экскурсионные группы. К воротам подъехал двухцветный, бежево-коричневый автобус с надписью «Hollywood Wonderland Tours», из него высыпало два десятка туристов. Ефим понял, что это его шанс, и, внедрившись в группу, вскоре оказался на территории студии.
Направляясь к съемочным павильонам, он миновал средневековый замок и корабельный нос с деревянной женской фигурой. Прошел по улочке ковбойского города, мимо крепко сколоченных фанерных домов. Заглянув, ради любопытства, в ковбойский салун, Ефим не обнаружил там ничего, кроме сбитых для прочности наструганных досок. На съемках в России он много раз видел такое. Здесь, в Америке, все имело иные масштабы, но принцип был тем же.
Еще у входа на территорию студии Ольшанскому показалось, что до съемочных павильонов – рукой подать. Но дорога шла в гору, уклон был хоть небольшим, но постоянным. Солнце пекло спину, под ногами от жары плавился асфальт. Пройденная миля далась ему нелегко.
Сотрудник студии, у которого он спросил о сценарном отделе, указал верную дорогу к старому зданию с перилами и балконами-лоджиями.
Кабинет Зелинского помещался на втором этаже. Поднявшись по лестнице и открыв дверь, Ольшанский увидел его самого. Питер стоял возле машинистки, держа в руках растрепанную пачку бумаг.