– И что?
– Меня выгнали из их дома.
– Кто?
– Инесса Ольшанская.
– Вот стерва! На этом – все?
– Да.
– Знаешь, деточка… Все, что ни делается, все к лучшему. Меня эта фраза выручала бесчисленное множество раз. Кто знает, что бы вышло у вас с Кириллом, не будь этой сплетни.
– Никто не знает. – Она вытерла слезы. – Спасибо тебе, Володечка. Сейчас мне нужно домой, в девять мы со Львом идем в ресторан.
Глава 19Давний роман
Вечером позвонил Лев и сообщил, что улетает в Стокгольм:
– Всего на один день.
– Сегодня вечером мы собирались поужинать, – напомнила ему Лионелла.
– Пойди одна или позови кого-нибудь из подруг.
Подруг у Лионеллы не было, она позвонила Марго. Встретились они на «Веранде», в жуковском ресторане, где можно было увидеть кого угодно: политиков, мультимиллионеров, артистов.
Именно поэтому за дальним столиком ресторана всегда сидели юные красавицы – охотницы за деньгами. Их стол обычно был пуст, в лучшем случае – по напитку, поскольку приходили они сюда не для того, чтобы тратить деньги, а для того, чтобы их зарабатывать.
К прибытию Лионеллы Марго уже сидела за столиком. Они расцеловались, и Лионелла заняла место напротив.
Пришел официант и принял заказ.
– Спасибо, что согласилась, иначе бы пришлось есть одной, – сказала Лионелла. – Лев снова уехал.
– Знакомая ситуация. Чуть что – дежурная отговорка: я зарабатываю деньги, а ты их тратишь. Мерзавцы…
– Вы с Сержем поссорились? – догадалась Лионелла.
– Мы разводимся. – Марго расправила салфетку. – И заметь, не он меня бросает, а я – его.
– По большому счету – без разницы.
– Когда бросаешь ты, это приятнее.
– Неужели? – Лионелла сдержала раздражение и спросила вполне нейтрально: – С чем останешься?
– Об этом не беспокойся.
– Понимаю. Замена уже найдена.
Марго покраснела от удовольствия, но все же заметила:
– Пока не скажу – кто.
– Можешь не стараться. Два-три дня, и об этом будут говорить на каждом перекрестке Рублево-Успенского шоссе.
– Слышала про Шмельцова?
– Что еще? – напряглась Лионелла.
– Назначил новую игру.
– Не понимаю, зачем это ему сейчас. Еле-еле ползает с тростью. Когда она состоится?
– В начале следующей недели… И ты будешь удивлена – снова в Питере.
– Что? – Лионелла не поверила тому, что услышала. – Второй раз подряд?
– Шмельцов так захотел. Он решил посвятить игру памяти Катерины.
– Бред какой-то… Получится вроде панихиды.
– Ты поедешь?
– Нет! Никогда.
К ним подвезли сервировочную тележку. Официант переставил блюда на стол, откупорил бутылку, разлил вино по бокалам.
– Выпьем за новую счастливую жизнь, – провозгласила Марго.
– Где ж ее взять, – пробормотала Лионелла и выпила. – С прежней бы разобраться.
В конце ужина Марго позвонили, и, судя по тому, как заалели ее щеки, сделалось ясно, кто ей звонил.
– Он?.. – чуть слышно спросила Лионелла.
Марго утвердительно моргнула глазами и, окончив разговор, схватилась за сумочку:
– Приехал. Я побежала.
– Беги, я рассчитаюсь.
Марго скрылась из виду, и Лионелла стала искать глазами официанта, чтобы попросить у него счет. В тот момент в ресторане появился Шмельцов. Заметив Лионеллу, он отшатнулся, однако светское воспитание не позволило ему выйти, не поздоровавшись.
– Добрый вечер… Позволите? – Он сел на место Марго и снял плетеную шляпу. – Девушка скучает?
– Только что говорили о вас.
– Вот как? – Шмельцов прислонил трость к соседнему стулу. – Дайте-ка угадаю с кем…
– С Марго.
– Я видел ее. – Шмельцов поднял руку и, когда к нему подошел официант, попросил: – Пожалуйста, бокал белого холодного вина. Я умираю от жажды.
– Вы назначили игру? – спросила Лионелла.
– Хочу посвятить ее памяти Катерины. Сегодня объявил об этом на прощальном обеде. Мы все так любили ее.
– Опять та же песня… Лицемерие – в чистом виде.
– Пусть так. Но мы должны соблюдать этикет. Поедете с нами в Питер?
– Нет. С меня хватит.
– Бросаете?
– Пока не могу сказать. Пройдет немного времени – будет видно.
Шмельцову принесли запотевший бокал, и он с наслаждением выпил вино.
– Благословенная минута…
– Как мало вам нужно, – обронила она.
– В моем возрасте, любезная Лионелла, и этого хватит. Напрасно вы с нами не едете. Есть договоренность с Терсковым.
– Хотите проводить игру в том же отеле?
– Чем не идея?
– Да ну вас! – Лионелла в сердцах махнула рукой. – С ума вы сошли!
– Информирую вас: участие подтвердили тринадцать человек.
– Оставшихся двоих вы точно найдете.
– Ничуть не сомневаюсь, – заметил Шмельцов и спросил с дружелюбной улыбкой: – Как поживает наш друг Кирилл?
– И вы смеете спрашивать? – Лионелла взяла телефон, словно собираясь звонить, потом нервно отложила его.
– Почему – нет?
– Вы подставили его. Не удивлюсь, что раздавленная собачка тоже ваших рук дело.
Григорий Шмельцов потерял выдержку:
– Я не имею никакого отношения к убийству животных!
– Дело не в этом. – Она опустила глаза и машинально передвинула телефон.
– Тогда выражайтесь яснее!
– Признайтесь, Кирилл не угрожал вам…
– Ну, предположим…
– Тогда почему вы соврали следователю?
Шмельцов наконец сдался:
– Я должен защищаться. Меня чуть не приняли за преступника! На оружии нашли его отпечатки. К чему теперь эти разговоры?
– Значит, Кирилл не угрожал вам?
– Нет, не угрожал.
– Не запугивал?
– Да что вы заладили… – Шмельцов швырнул на стол деньги, схватил шляпу и забрал свою трость. – Мне пора! – Однако, сделав несколько шагов, обернулся: – И вы не спросите, с кем уехала Марго Никодимцева?
– С кем? – Лионелла задала вопрос безо всякого интереса.
– С Мишелем Петуховым.
– Да бросьте… – От удивления у нее вытянулось лицо.
– Можете поверить, у них – давний роман.
Глава 201936 год Киностудия «MGM», Калвер-Сити, США
Укрывшись за декорациями, Ефим дождался, пока со съемочной площадки уйдет последний человек. Дверь закрылась, и где-то со стуком опустился электрический рубильник.
Павильон погрузился в абсолютную темноту. Впрочем, уже через минуту Ольшанский убедился в том, что ничего абсолютного не бывает. Скудные лучики света из коридора, пробившиеся через неплотно прикрытую дверь, позволили ему найти декорации, в которых стоял диван. Улегшись на него, Ефим остался один на один с бессонницей.
Всю ночь Ольшанский грезил о Гарбо. Бессонница перемещала в его мозгу мириады мыслей и неоформленных образов. Он видел дивное лицо Гарбо так ясно, что мог разглядеть огромные синие глаза, нежный рот с изогнутой, словно лук Купидона, верхней губой. Ее божественное тело тревожило и порождало желания.
«Мой разум видит реальность…»
«Девочка-служанка из Швеции, с лицом, которого с любовью коснулся творец…»
«Ее лицо очень обманчиво…»
Куцые, оборванные мысли к утру оформились в истину:
«Чтобы побыстрее увидеть ее, нужно заснуть».
Кто-то крикнул по-английски:
– Включай!
Ольшанский проснулся и сел на диване. В глаза ударил яркий свет, и тот же голос прокричал:
– Тишина! Снимаем! Мотор!
Почувствовав себя тараканом, на которого прицелились тапкой, Ефим скатился на пол и заполз за китайскую ширму. Оказавшись там, услышал характерный стрекот камер и понял, что идет съемка. Достал из жилетного кармана часы, взглянул на них и прошептал:
– Ну, я идиот…
Сказав эти слова, он каким-то животным инстинктом почувствовал, что за ширмой кроме него еще кто-то есть. Резко обернувшись, Ефим увидел обезьянку, одетую в камзол и серебристые шаровары. Она склонила голову набок и вдруг испуганно закричала.
– Стоп! – завопил тот же голос. – Черт бы вас всех побрал! Тишина! Кто за этим следит?!
Ефим Ольшанский в ужасе зажмурился, и, когда вновь открыл глаза, обезьянки за ширмой уже не было.
– Ловите ее! Ловите! – Послышались топот ног, чей-то хохот и вопли животного.
Ольшанский выглянул из-за ширмы и понял, что съемка велась в соседних декорациях, которые стояли бок о бок. Однако сбежать он не успел – на площадке появилась женщина-декоратор и стала выставлять на стол перед зеркалом цветные флаконы. На помощь ей пришел бутафор.
Вскоре вся площадка, где Ефим провел ночь, заполнилась какими-то людьми. Одни чистили ковер, другие расправляли тюль и переносили кадки с цветами. Наблюдая за ними сквозь щель из-за ширмы, Ефим с ужасом ждал, когда его обнаружат. Но его не замечали, все были заняты делом.
Это несколько успокоило его, и он решил как ни в чем не бывало выйти из-за ширмы и смешаться с толпой. Однако, по иронии судьбы, в этот момент к декорациям съехались камеры и включились софиты.
– Сцена сто двадцать пять, будуар Маргариты!
Откуда-то из темноты послышался голос помощника режиссера:
– Всем приготовиться. Где мисс Гарбо?!
Услышав шорох шелковых юбок, Ефим почувствовал, как угасает его сознание.
– Я готова… – произнес низкий чувственный голос.
– Тишина! Мотор! Начали!
Шлепнула хлопушка, раздались тяжелые мужские шаги.
– Вы? – спросил все тот же чувственный голос, который, без сомнения, принадлежал самой Грете Гарбо. – Что случилось? У вас тоже больной вид.
Мужской голос ответил:
– Не могу видеть ваши страдания.
– Пустяки… Устала немного.
– Вы убиваете себя.
– Даже если так, это заметно лишь вам. Ступайте лучше танцевать с хорошенькими девушками. – Она рассмеялась: – Идемте, я тоже выйду. Вы как ребенок.
Послышался шорох платья.
– У вас руки горят, – сказал мужчина.
– Полагаете, их можно остудить слезами?
– Маргарита, я ничего не значу для вас и даже не надеюсь. Но вам нужна забота. Позвольте мне заботиться о вас…