9
Было серое декабрьское утро.
Марина только что проводила Наташу в школу и в халате, в шлепанцах на босу ногу, помятая и непричесанная, стояла на табуретке в кухне: снимала с веревок белье, высохшее за ночь. Кто-то позвонил. В этакую рань обычно звонила соседка, у которой вечно чего-нибудь недоставало к завтраку — то хлеба, то соли. «Носит тебя нелегкая!» — подумала Марина и, спрыгнув с табурета, подбежала к двери.
На пороге стоял парень. Марина, недоумевая, оглядела его с ног до головы. Кирзовые сапоги. Ватник. Мохнатая лисья шапка. Лампочка в прихожей светила тускло, и лицо парня Марина разглядеть не могла.
— Олег. Колотов, — представился он, заметив недоумение на лице хозяйки.
— А-а, Олег! Входите, входите! — проговорила Марина и, бросив белье на комод, прикрыла дверь в комнату, где виднелась ее неубранная постель.
— Здравствуйте, Марина Львовна! — Олег вошел в переднюю, огляделся, не зная, куда бросить рюкзак.
— Здравствуйте. Раздевайтесь, — предложила Марина.
Олег бросил под вешалку рюкзак, снял шапку, ватник. Внешне он мало походил на того парня, который изображен на портрете. Росту небольшого, да и в плечах неширок. Пожалуй, единственное, что подчеркивало сходство с портретом, так это залысины; залысины были большие, и оттого лоб казался высоким, выпуклым.
— А где великий художник современности? — спросил Олег, осматриваясь.
— Глеб… У него работы много, — Марина решила не говорить обо всем сразу. — Последние дни он не вылезает из мастерской. Да вы будьте как дома! Идите в ванну, помойтесь с дороги.
— Это можно, — согласился Олег. — А то три дня в плацкартном вагоне маялся. Народищу! Вся Россия с места стронулась. — Он стянул кирзачи, сунул ноги в старые Глебовы тапочки и, порывшись в рюкзаке, достал свежее белье. Завернул белье в вафельное полотенце и пошел в ванную.
Пока он мылся, Марина переоделась, прибрала в комнатах и теперь суетилась на кухне, готовя завтрак. Дверь ванной приоткрылась.
— Марина Львовна! Зарос в дороге, — Олег почесал ладонью подбородок. — Обшарил все полки, не нашел Глебовой бритвы.
— Бритвенный прибор он взял с собой, — спокойно отвечала Марина; она чистила картошку над раковиной, но тут перестала.
— Как взял? Он в командировке, что ли?
— Нет. Глеб бросил нас с Наташей.
— Не может быть!
— Я сама еще не могу поверить, — Марина снова склонилась над раковиной.
— И давно?
— Летом.
— Подонок! — в сердцах сказал Олег; он набросил на себя полосатую куртку от пижамы и вышел на кухню. — Но вы не отчаивайтесь, Марина. Я вас помирю. Я не такие дела проворачивал!
За завтраком они сидели вдвоем, друг против друга, и Олег, стараясь хоть чем-нибудь занять Марину, рассказывал ей про жизнь в степи.
— Чудно́ вы живете в Москве: снега ни капельки нет. А у нас намело аж под самые крыши. Везли меня на станцию, едва пробились. Гусеничный трактор в сугробах тонет.
Слово за слово разговорились. Олег вспомнил о том, как Маковеев рисовал его.
— Весна была дождливая, — рассказывал он. — В бригады ехать не хочется: грязища, холод. Сижу как-то в столовой, вдруг кричат: «Колотов, художник тебя спрашивает». Выхожу. Маковеев. На райкомовском «газике» его привезли. Думаю, птица важная. Ну, пригласил я его к себе. Квартира у меня хорошая. Писал на террасе. Дня три мучил. Обед нам из столовой приносили на дом. Выпьем, поедим — разговоры у нас до самой полуночи. И все он про вас: «Моя Марина! Моя Марина!»
— Да, вот как бывает! — вздыхала Марина. — И сразу все позабыто. Мы с Наташей уехали на юг, а он тут шашни завел с молоденькой искусствоведкой. — Она подробно рассказала, как все было: и про болезнь девочки, и про то, как он валялся на тахте и хохотал, и про ограбление квартиры.
Колотов слушал, не перебивая, только изредка повторял одно и то же:
— Ну и оригинал! Большой оригинал!
После завтрака Олег засобирался в Петровский пассаж. Ему хотелось купить пальто, костюм, рубашку, одним словом, приодеться.
— Купили бы в Ленинграде, — советовала Марина. — Там небось есть, с кем посоветоваться.
— Кто меня там ждет?
— А жена?
— Я убежденный холостяк! — не то в шутку, не то всерьез сказал Олег. — Есть сестра, но она замужем. Трое детей. У нее своих забот хватает.
Помолчали.
Марина вдруг вспомнила, что ей тоже нужны кое-какие безделушки, и они решили отправиться вместе. Она давно никуда не выбиралась, и этот выход вместе с Олегом был для нее все равно что праздник. Олег взял такси, и они поехали в центр. И как только Марина очутилась в сутолоке Петровки, она почувствовала себя молодой; к ней возвратилось ее обычное состояние игривости, кокетливости. Она шутила над Олегом, когда он примерял костюм-тройку. Костюм был дорогой, югославский и хорошо сшит; однако жилет был широковат и болтался на его поджарой фигуре.
— В этот жилет можно двух Олегов завернуть, — говорила Марина.
— Ничего! — Колотов продолжал застегивать пуговицы. — Я человек дальновидный. Покупаю с расчетом на соцнакопление.
— А вы думаете, оно так быстро приобретается?
— Я решил махнуть на юг. Три года не отдыхал. А чем же мне там заниматься? Буду есть и спать. Отращу себе брюшко, усы и бороду, а щеки наем вот такие! — Он надул щеки и тут же прыснул со смеху.
В Пассаже они купили костюм, но пальто не подыскали, пришлось пойти в Мосторг, а затем и в ГУМ. Постепенно им удалось купить необходимое. Причем Олег не скупился, он покупал все самое дорогое, заграничное: югославский костюм, чешское пальто, английские нейлоновые сорочки, японские носки. Мало того, он и по отношению к Марине был очень щедр. Если она приценялась к чему-либо, он тут же бежал к кассе и платил. Олег накупил ей и Наташе уйму подарков. С ним было очень приятно шататься по Москве, легко и весело. Купив все необходимое, Олег зашел в «Гастроном», взял шампанского, коньяку, яблок. Пакеты, свертки, бутылки — полно такси.
Наташа уже вернулась из школы, и обедали все вместе, и обед был очень хорош. Олег открыл шампанское, и они пили с Мариной вино и болтали обо всем, что приходило на ум. После обеда Марина предложила гостю отдохнуть с дороги-то, но он отказался. Олег переоделся во все новое; с непринужденностью, которая обычно приходит лишь после долгого знакомства, он попросил Марину повязать ему галстук.
— Итак, — сказал он, с улыбкой глядя на Марину, — могу ли я в таком наряде предстать перед выдающимся художником современности Глебом Маковеевым?
— Вполне!
— Тогда я поехал. — Олег сунул в карман листок с адресом мастерских, ухарски надвинул шляпу и взялся за дверную скобу. Марина провожала его. Он уже приоткрыл дверь, но на пороге задержался, спросил, где она намерена быть вечером.
Марина пожала плечами: где же ей быть, дома.
— Я позвоню часов в семь. Мы проведем чудный вечерок! — сказал Олег.
— Сумасшедший! — Она искренне улыбнулась ему.
К Марине вновь вернулось то оживленно-радостное настроение, которое она испытывала утром во время хождения с Олегом по магазинам. Она позвонила Надежде Павловне, чтобы мать приехала и посидела вечером с Наташей. На всякий случай сходила в парикмахерскую. Поправила прическу, сделала маникюр. Вернувшись из парикмахерской, принялась за наряды. Марина одела шерстяное зеленое платье с вышивкой, которое очень шло ей, туфли на высоком каблуке, надушилась.
Надежда Павловна была очень удивлена и обрадована переменой, случившейся с дочерью.
10
В семь часов позвонил Олег.
— Мариночка! Бери такси и подъезжай к Соколовскому «Яру». Да, ресторан «Советский». Я тебя жду в холле.
Через четверть часа, постукивая каблуками, она уже поднималась по гранитным ступенькам ресторана. В просторном холле, освещенном старинными люстрами и бра, толпилось много народа. Однако Олег сразу же увидел ее. Едва она вошла, оглядываясь, он тут же подбежал к ней и, учтиво раскланявшись, как с дамой, которую давно ждет, подхватил ее под руку, повел к гардеробу. Олег был чуть-чуть навеселе; от него пахло шашлыком и табачным дымом, и, может, поэтому был чрезмерно учтив и любезен.
— Мариночка, разрешите за вами поухаживать, — он сам снял с нее шубу и передал швейцару. — А теперь крепче держись за меня, — он взял ее под руку, и они пошли.
В большом зале ресторана на эстраде играл оркестр. Танцевали пары; сновали официанты; слышался звон тонкого стекла; над столиками курился дым сигарет и горячих яств; доносился приглушенный музыкой многоголосый говор, и от всего этого у Марины выступили на глазах слезы. Это так живо напомнило ей недавние, милые, но потерянные насовсем времена, когда она была с Глебом. После каждого вернисажа Маковеев и его друзья вваливались в ресторан с женами, с членами выставкома, сдвигали в один ряд три, а то и все четыре стола; ели и пили до полуночи, и тостам и радости, казалось, не будет конца.
— Прошу! — Олег освободил ее руку и указал на столик, стоявший обособленно возле окна.
Марина шагнула вперед и остановилась, пораженная: за столом сидел Глеб. В желтом пятне настольной лампы она увидела его лицо и руки, державшие ножик и вилку. Услышав голос Олега, сказавшего: «Прошу!» — Глеб поднял глаза и, подслеповато щурясь, глянул на Марину. Нож и вилка разом выпали из его рук, звякнув о край тарелки. И по этому звуку, и, главное, по растерянному взгляду Глеба Марина догадалась, что Олег не предупредил его о гостье, которую он выходил встречать в холл.
— Надеюсь, знакомить не надо, — сказал Олег, присаживаясь.
— Здравствуй, Глеб!
— Здравствуй, — Маковеев слегка привстал.
— Целуй руку! — сказал Олег, и по выражению его лица трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.
Глеб никогда не целовал Марине руку. Другим женщинам, особенно на вернисажах или, как вот теперь, в ресторане, целовал, а ей никогда! И теперь он из-под очков глядел то на Марину, то на Олега.
Марина, выжидая, снимала перчатки.