— А у меня шампанское! — выпалила Марина.
— Отлично! Я жду вас.
Марина набросила на плечи шубу и, сунув ноги в сапожки, выбежала на улицу. На углу у витрины «Гастронома» толкался рослый парень в дубленке. В одной руке он держал завернутую в бумагу бутылку, в другой круг колбасы.
— С Новым годом! — сказала Марина, подходя к нему.
— А-а, Мариночка! С Новым…
Он подхватил ее под руку, и они побежали через улицу к подъезду дома. Как это часто бывает с женщинами, свое смущение и замешательство Марина скрывала под напускной развязностью.
— Прыгайте, тут сугроб! — сказала она, когда они вошли во двор.
Анатолий прыгнул и обнял, и прижал ее к себе, и Марина не убрала его руку, а сказала только:
— Скорей, опоздаем!
Со стороны можно было подумать, что не студент, а Марина уже проводила старый год. Они поднялись на лифте, Марина открыла дверь, и пока снимали шубы, из комнаты, где стоял телевизор, донесся знакомый гул Красной площади. До наступления Нового года оставались считанные минуты. Даже отдышаться, даже осмотреться было некогда!
Марина взяла студента за руку и потянула к столу. Едва они успели наполнить шампанским бокалы, как раздался бой курантов.
— С Новым годом! — сказал Анатолий.
— С Новым годом! — сказала Марина.
Они чокнулись, выпили и только после этого сели за стол. И впервые за этот безрассудный час Марина перевела дух и осмотрела парня. Парень был высокий, крутоплечий, одним словом, атлет. Серые глаза его глядели на Марину с некоторым разочарованием. «Он надеялся, что я моложе его Ирины, — думала она. — А я…» На вид ему нельзя было дать больше двадцати — двадцати двух лет. Глядя на него, Марина вдруг испытала что-то подобное ревности к этой незнакомой ей Ирине. «Наверное, девушка-студентка, он думает о ней и сожалеет, что они врозь в этот новогодний вечер».
— Ну, а теперь, может, вы пойдете к своей Ирине? — сказала она.
— Зачем? Мне и с вами хорошо!
Анатолий рассказал о себе. Он студент авиационного института, а Ирина — аспирантка на кафедре двигателей. Ребята из общежития, посылая его за водкой, просили пригласить Ирину к ним, чтобы было, с кем потанцевать.
Слово за слово разговорились.
Марина рассказала о себе, хотя, в общем-то, рассказывать было нечего. На стене висел портрет Наташи в школьной форме; на полках стояли игрушки и учебники. Оглядевшись, студент и так все понял. Они выпили еще — за встречу. У нее голова шла кругом. Чтобы скрыть свое волнение, Марина встала из-за стола и выключила телевизор. Студент тоже встал и, расхаживая, начал читать стихи.
Матушка в Купальницу по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.
Травы ворожбиные ноги ей кололи,
Плакала родимая в купырях от боли.
Стихи, как волны моря, лились плавно, однотонно. Студент хорошо читал, и были в этих стихах невысказанная тоска и странная недосказанность, и все это еще больше волновало.
Во втором часу ночи Анатолий собрался уходить. Он налил по последней, «на посошок». Когда Марина встала, чтобы чокнуться, студент привлек ее к себе. Она не оттолкнула его. Тогда он поставил на стол свою рюмку, подхватил Марину, посадил на колени и грубовато, и как-то неловко стал целовать ее.
Запрокинув голову, Марина чуть слышно говорила:
— Бросьте вы! Ну зачем?
Вдруг Анатолий встал, подхватил ее на руки и понес в угол к тахте.
— Дурачок, — прошептала Марина. — Дай я выключу свет…
15
И то долго сдерживаемое чувство разом захватило Марину, и, не помня себя от счастья, она целовала его, повторяя одно и то же:
— Милый… милый.
Ей было очень хорошо с ним, как никогда не было с Глебом.
Марине шел девятнадцатый год, когда она вышла замуж за Маковеева. В Саратове вся семья Северцевых ютилась в одной крохотной комнатке тут же, при областной художественной галерее. Молодожены спали на армейской железной кровати, которую Глеб выпросил у военкома. Кровать была узкая, жесткая и скрипела при самом малейшем движении. Марина пугалась этого скрипа: рядом за легкой ситцевой занавеской на диване спал отец, а у самого окна на раскладушке мать, которая страдала бессонницей, кряхтела и вздыхала.
В первую же ночь Марина сжалась вся, и этот испуг вошел в ее кровь, стал привычным. Напряженность в минуты близости не покидала Марину все время, пока она жила с Маковеевым. Она стеснялась Глеба, чувствовала себя скованной. Дома в последние годы, уже на этой квартире, и то она дичилась его. Иногда он говорил ласково: «Мариночка, повернись, я хочу погладить твою спинку». «Что я, корова, что ли. «Поглажу»! — ворчала она. Глеб, обиженный, уходил к себе на диван, зажигал ночник и читал, а она тут же засыпала и спала до утра.
Теперь же ничего этого не было. Не было ни стеснения, ни неловкости, для них вообще не существовало никого в мире! Марина не думала ни о прошлом, ни о будущем. Ею двигала невысказанная тоска, желание любить и быть любимой. Все для нее на какой-то миг померкло, и из этой немой тоски, из темного ничего родилось что-то новое, какая-то тайна, сказка.
Было все, что не раз бывало у нее и с Глебом, но только с той разницей, что с Глебом все это походило на заученный урок. А тут волнение, ожидание, блаженство — о! Если б Марине кто-нибудь сказал ранее, что после стольких лет замужества ей все еще не знакомы истинные чувства, она бы посмеялась тому в лицо. Теперь же она с радостью для себя открыла во всем этом что-то новое, возвышенное.
Анатолий оставался у нее чуть ли не до рассвета. Когда он ушел, Марина поправила скомканную постель и легла. И прежде чем заснуть, она подумала: «А что, если Глебу так же хорошо с Ларисой, как мне с этим студентом?» Она подумала об этом и поняла вдруг, что, возможно, Глеб прав, обвиняя ее в холодности. И в эту минуту она его окончательно простила.
Марина спала до полудня. Проспала, может быть, еще бы дольше, но ее разбудил стук в дверь. Она вскочила, торопливо набросила халат. Думала, что это мать. Приехала поздравить ее с Новым годом. «А в квартире-то! — мелькнуло у Марины. — Немытая посуда, окурки, бутылка из-под водки на столе». Первым желанием ее было не открывать! Постучит, постучит и уйдет. А вечером позвонить ей и сказать, что выходила в магазин.
— Марина! — услышала она из-за двери. Это был голос студента.
— Зачем стучать? Для этого есть звонок, — сказала Марина, открывая дверь.
— Звонок! Да я оборвал его! Звоню, звоню — молчание! Я готов был выломать дверь.
— А я так сладко спала! — Марина зевнула.
Анатолий привлек ее, поцеловал.
Новый друг оказался привязчивым. Все десять дней, пока Наташа жила у деда на даче, студент не давал ей покоя. Каждый день он встречал Марину у «Сокола» и заснеженным парком они шли домой. Ужинали вместе, причем студент всегда ел хорошо, с аппетитом. Потом смотрели телевизор и дурачились; иногда Анатолий в полночь уходил, но чаще не уходил, и утром они покидали квартиру вместе, как муж и жена: он бежал в институт, а она на работу.
Все эти дни были для Марины словно бы праздник. Она прибегала на работу помолодевшая, радостная, за час выполняла все дневные наряды. Подруги замечали перемену, случившуюся с ней, выпытывали у нее причины. Но Марина только усмехалась в ответ.
Каникулы пролетели быстро. С возвращением Наташи все усложнилось. Марина хоть и потеряла на какое-то время голову, но в душе она была уверена, что из этой связи со студентом ничего серьезного не выйдет. Он на двенадцать лет моложе ее. Окончит институт, уедет, и на этом их любви конец. Значит, надо сделать так, чтобы про связь эту знало как можно меньше людей. Марина не сказала про Анатолия ни отцу, ни матери и долгое время скрывала от дочери. Марина предупредила студента, чтобы он приходил поздно вечером, когда заснет Наташа.
Анатолий был кроток и послушен. Он звонил и приходил только тогда, когда она разрешала. Он снимал в передней свои стоптанные ботинки и в носках тихо, бочком-бочком пробирался на кухню. Марина кормила его. С аппетитом глотая что-нибудь, студент рассказывал анекдоты или всякие забавные истории. Марина шикала на него, чтобы он говорил тише, и студент слушался, переходил на шепот.
Так продолжалось месяц, а то и два.
Марина думала, что ей удастся и дальше сохранить эту связь в секрете. Но вот однажды, помыв девочку, Марина уложила ее в постель. Наташа была чем-то очень возбуждена и все никак не могла остановиться. Рассказывала о том, как прошел день в школе, что говорила учительница про ее сочинение, которое они с матерью писали всю неделю, какую задачку она решала по геометрии.
Пересказав все, Наташа замолкла. Ее глаза вдруг встретились с глазами матери.
— Мам, а кто этот дяденька, который приходит к тебе вечером? — вдруг спросила девочка.
— Когда, доченька?
— Ну, когда я ложусь спать.
Марина похолодела, настолько этот разговор был для нее неожиданным.
— Тебе показалось, наверное.
— Нет, мама! Я слышу все. Вы разговариваете тихо, а стулья передвигаете громко. И я просыпаюсь.
Марина помялась в замешательстве. Отнекиваться было глупо — дочери шел уже четырнадцатый год и обманывать ее не имело смысла.
— Он мой друг, Наташенька!
— Ты его любишь, мама?
— Ну, это слишком сложно все, девочка. Но он хороший человек.
— Почему сложно? — Наташа свела белесые брови. — Ты знаешь, мама, у нас в классе все девочки влюблены.
— И ты?
— Ну, что ты мама! Я решила до тридцати лет не влюбляться.
— Спасибо, дочка! — Марина прижала к себе девочку, поцеловала.
— Только ты, мам, не скрытничай.
— Хорошо! — Марина поглядела на дочь, в упрямых, отцовских глазах ее она прочла участие. — Не буду.
— И, пожалуйста, если надо, говорите громко.
16
С тех пор положение студента было легализировано.
Анатолий снова стал встречать Марину возле метро, звонить по телефону, и когда приходил, они сидели на кухне лишь то время, пока он ужинал. Парень был всегда голоден, и Марина его помаленьку подкармливала. После ужина они переходили в гостиную, садились на диван, смотрели телевизор и разговаривали по-обычному, не шепотом.