Однако встречи их продолжались недолго.
В самый канун Восьмого марта через «Гастроном № 1» Марина получила от Олега корзину, доверху наполненную дорогими подарками. Марина была очень польщена, более того, растрогана его щедростью. Правда, поначалу она не придала подаркам особого значения. Думала, что это обычные его чудачества. Однако через неделю пришло письмо от Олега.
В письме Олег выказывал самые серьезные намерения. Он писал, что пылает любовью к Марине и вскоре приедет, чтобы сказать ей это лично. «Так что шей себе подвенечное платье!»
Подобно всем женщинам, на которых неожиданно сваливается такое счастье, Марина развила поразительную деятельность. Придя с работы, она подсаживалась к телефону и часами не отходила от аппарата. Начинала со звонка матери. С матерью обговаривалось самое главное. Во-первых, когда устраивать свадьбу — сразу же по прибытии Олега или после регистрации брака? Во-вторых, как должна обращаться к нему Наташа: звать его дядей Олегом или же папой? Выяснение всех этих тонкостей отнимало много времени, ибо каждый раз возникали все новые и новые аспекты. Неясно было, на какое время приезжает Олег. Пропишут ли его в Москве? Как поступить с его ленинградской квартирой? Наводились справки, строились догадки. Иногда разговор с матерью длился по целому часу.
Потом, после разговора с Надеждой Павловной, звонок деду Леве.
Разговор с отцом всегда носил деловой характер, а поэтому был краток.
— Папочка! — говорила Марина. — Не можешь ли ты одолжить мне хоть немного денег? Я бы и сама приехала за ними, но мне очень некогда. Я пришлю Наташу. Много ль надо? Ну, хотя бы рублей сто пятьдесят. У нас назревают серьезные события. Какие? Это разговор не для телефона. Приеду как-нибудь, расскажу. Значит, можно присылать Нату? Спасибо!
В заключение звонок тетушке Серафиме, сестре отца, тоже относительно денег и тоже с многозначительными намеками на скорые перемены. Все, даже самые дальние родственники были оповещены о предстоящих событиях. Не знал лишь Маковеев. Надо было как-то оповестить и его об этом. Пусть знает, Марина посоветовалась с матерью.
— Позвони ему, — сказала Надежда Павловна, — и попроси у него денег на подвенечное платье.
Марине такой заход очень понравился. Она тут же позвонила на Масловку.
— Глеб! — Теперь она уже не волновалась при этом имени. — Не можешь ли ты прислать нам с Наташенькой денег пораньше, не в середине месяца, как всегда, а в начале? Почему такая срочность? Видишь ли, у нас непредвиденные расходы.
— Какие, если не секрет?
— Нужно справить свадебное платье!
— Для кого? — удивленно спросил Маковеев.
— Для меня, разумеется.
— А-а. Значит, ты выходишь замуж?
— Да.
— Поздравляю! И кто же избранник твоего сердца?
— Как ни странно, твой хороший друг.
— Он художник?
— О, нет! Художников с меня достаточно! Он твой герой.
— Олег?!
— Он самый.
— Ну что ж, будь счастлива.
— Спасибо!
Марина положила трубку. Она даже не напомнила ему еще раз об алиментах. Разговор о деньгах был лишь предлогом. Ей хотелось позлорадствовать: вот, мол, ты бросил меня, а друг твой делает меня своей избранницей. Марина была довольна разговором с Маковеевым. Она очень хорошо представляла себе, как вытянулось от удивления лицо Глеба, когда он услыхал новость.
— Траля-ля-ля-ля! — Марина запрыгала от радости.
В квартире давно был наведен порядок: натерты полы, выстираны занавески и коврики, висевшие на стенах. Теперь Марина побежала на кухню и сняла портрет Олега; полотно изрядно запылилось, от газа и копоти краски несколько пожухли. Она протерла портрет ваткой, смоченной в подсолнечном масле; аккуратно сняла пыль с лица, рук, с красных всполохов горящей степи, и портрет вновь заблестел, словно только что написанный.
Марина вставила портрет в раму, которую отыскала в кладовке, и повесила его в гостиную на самое видное место — над столом. Она еще любовалась портретом, как вдруг кто-то позвонил. Марина открыла дверь. На пороге стоял Анатолий. Студент, как всегда, снял стоптанные свои ботинки и потоптался в прихожей, осматриваясь. Он сразу же заметил перемену, но ничего не сказал. И Марина ничего не сказала. Она по-обычному провела Анатолия на кухню, но почему-то не спешила накормить его. Не спешила вовсе не из корыстных соображений. Просто она никак не могла остановиться. Она продолжала бегать из кухни в комнаты и, наоборот, из комнат в кухню, довершая кое-какие недоделки. Судя по всему, студент уже обо всем догадывался. Он посидел-посидел и, видя, что хозяйке не до него, засобирался уходить.
— Я провожу тебя. Мне надо сказать тебе кое-что. — Марина набросила на себя плащ и приоткрыла дверь в комнату дочери. — Наташенька, я ухожу.
— Ты надолго, мамочка? — Наташа делала уроки за столом и теперь обернулась к матери.
— Нет-нет! Провожу дядю Толю и тут же вернусь.
Марина уже захлопнула за собой дверь, как навстречу ей из лифта — пожилая женщина, доставщица телеграмм.
Олег торопил события. Не было такого дня, чтобы он не прислал телеграммы, одна другой трогательнее. Доставщики уже знали Марину в лицо, и она их.
— Вам опять «срочная», — сказала женщина, протягивая ей бумагу, сложенную голубой полосой наружу.
— А, спасибо!
Марина огрызком карандаша, который предложила ей доставщица, расписалась в потрепанной книжке, сунула в карман плаща сложенную вдвое бумажку, и, опережая женщину, они побежали вниз.
Было не очень поздно, и огни на улицах еще не горели. На углу возле нового кинотеатра постояли, пропуская автобус, и, переждав, перешли на другую сторону Песчаной. Они очутились в парке. Парк был старый, неухоженный. Липы еще не распустились, но трава уже зеленела и вовсю пахло весной.
Марина решила первой начать объяснение.
— Толик! — сказал она, беря его под руку. — Я хочу тебя попросить об одном одолжении. Могу я на тебя положиться?
— Да!
— Прошу тебя, не звони мне больше, не встречай меня у метро и вообще забудь меня.
— Почему?
— Так надо.
— Но для этого должна быть причина!
— Да. Ко мне приезжают родственники.
— Надолго?
— Надолго.
— Ну, хорошо. Летом я уеду на практику. Но до каникул еще много времени. Теперь тепло. Мы можем встречаться где угодно. Я знаю чудное место в Жаворонках! Будем ездить за город.
— Нет, нет!
— Значит, разлюбила?
— При чем тут разлюбила?
— Тогда говори все прямо! — Анатолий остановился, пристально поглядел на нее.
— Ну, хорошо! — Марина разом переменилась. — Я встретила человека, который… ну, как это говорится, предлагает мне руку и сердце.
— О! — рассмеялся Анатолий. — Да мужики все предлагают руку и сердце! Пока обхаживают.
— Но ты вот не предлагаешь?
— Просто, я порядочный, потому и не вру.
— Ну нет! — Марина потупила взгляд. — Это товарищ моего мужа. Я знаю его давно. Он хороший человек.
Студент молчал. Они стояли в стороне от дорожки. Под старой липой. Фонарей тут не было, и Марина не видела его лица.
— Мне не хочется расставаться с тобой, — продолжала она. — Но я о себе не думаю, я думаю о Наташе. Для нее лучше, если у меня будет семья. Пойми меня! Я не говорю — ради любви ко мне. Но хотя бы ради уважения, прошу, не преследуй, не ищи встреч. Ладно?
— Попробую.
— Я хочу, чтобы мы расстались друзьями.
Он молча пожал ее руку и шагнул на дорожку. Марина бросилась за ним, обняла сзади, поцеловала. Анатолий не ответил на ее поцелуй. Едва Марина сняла руки с его плеч, он скрылся в темноте.
Постояв, Марина не спеша побрела домой. В кино окончился сеанс, на аллеях парка то и дело встречались парочки. Парни и девушки шли, взявшись за руки, они смеялись, им было весело.
В лифте Марина вспомнила про телеграмму.
«Вылетаю пятого, — прочитала она. — Рейс сто тринадцатый. Прибытие Внуково семнадцать тридцать. Обнимаю».
Марина машинально скомкала бланк и сунула его в карман.
17
Она поехала на аэродром одна, без Наташи. Присутствие дочери, которая за последний год очень вытянулась и стала настоящей девицей, по ее мысли, могло произвести нехорошее впечатление на будущего супруга.
До прибытия самолета оставалось не менее четверти часа. От нечего делать Марина бродила в сквере, разбитом перед зданием аэровокзала. Было тепло по-летнему, и она с огорчением подумала о том, что напрасно надела плащ. Надо было ехать в пуховой кофте и черной юбке, выглядела бы моложе и изящнее.
На клумбах, прибранных и очищенных от прошлогодней листвы, уже выпирали из-под земли фиолетовые стебли тюльпанов. Остро пахло тополиными почками. На скамейках сидели стюардессы и летчики, пассажиры с детьми. Все отрывочно вполголоса разговаривали, прислушиваясь к голосу дикторши, доносившемуся из динамиков. Чуть ли не каждую минуту взлетали и садились самолеты; и с каждым взлетом, и с каждой посадкой разъединялись или соединялись чьи-то судьбы, свершались или не свершались чьи-то надежды.
Не спеша прохаживаясь взад-вперед по дорожке сквера, Марина думала о том, что принесет ей предстоящая встреча. Она мало знала Олега, и у нее не было к нему каких-то особенно нежных чувств. Правда, она благодарна ему за то, что он поддержал ее в трудную минуту. Ничего, чувства со временем придут, убеждала она сама себя. Ведь не было же у нее никаких чувств к Толику, когда они встретились в новогодний вечер. А теперь она неотступно думает о нем, воскрешает в памяти их встречи, которые приносили ей радость.
Наконец дикторша объявила о прибытии самолета из Якутска. Марина заспешила к аэровокзалу. Решетчатая дверка, закрывавшая выход на летное поле, была открыта; по узкому коридорчику на перрон выходили встречавшие. Их было человек десять, не более. Марина шла последней. Оглушительно ревели моторы. По широкому бетонированному полю, ослепляя стеклом кабин и иллюминаторов, без конца двигались ТУ и ИЛы. Между ними сновали автокары и бензозаправщики, подвозившие грузы и горючее. Трудно было поверить, что в этом многоголос