— А-а! — у сержанта вырвался вздох удивления.
— А-а! — заревела толпа — А это тоже жена?
— Нахал!
— Вытащить его оттуда!
— Не волнуйтесь! — спокойно заговорил Олег. — Волноваться вредно. — И к милиционеру: — Товарищ сержант, прошу вас, пропустите эту женщину. Это не жена, а наша покровительница. Кредиторша с толстой сумкой.
В руках у Марины и в самом деле была пухлая черная сумка. Женщины в очереди приумолкли. Милиционер убрал руку, загораживавшую вход. Марина переступила порог салона. Запах мехов, смешанный с острым запахом нафталина, показался ей самым благоуханным запахом, и она с благодарностью приникла к плечу Колотова.
— Спасибо, Олежек… Какой ты догадливый.
26
Марина выбрала шубу. Олег выложил перед кассиршей стопку ассигнаций. Кассирша пересчитала их, выбила чек на четыреста пятьдесят рублей. Продавщица сверила чек. Сняла с плечиков шубу, аккуратно завернула ее. Получился легкий и не очень громоздкий пакет. Олег, с некоторой растерянностью наблюдавший за действиями продавщицы, подхватил пакет и, пропустив вперед Марину, пошел следом за ней к дверям салона. Они не спеша прошли мимо разморенных жарой женщин, стоявших в очереди, и, сопровождаемые ропотом возмущения, спустились со второго этажа вниз. На углу проезда Сапунова они сели в такси и очень быстро вернулись домой.
Едва они вошли в переднюю, Марина тотчас же развернула пакет, надела шубу и, любуясь покупкой, стала вертеться перед зеркалом. Шуба была сшита кое-как, на манер старинного ямщицкого тулупа, с окладистым воротником, поэтому сидела она на Марине мешковато. Очертания ее фигуры терялись в этом грубовато пошитом куле. В шубе Марина походила на огромную рыжую гору — широка, неповоротлива, просторна. Несмотря на это, обновка ей понравилась. Поглаживая ладонью мех, Марина то и дело повторяла:
— Ах, какая красота! А легкая, легкая-то. Спасибо, Олежка! У меня никогда не было такой дорогой шубы.
Олег сидел на кухне за столом. Щурясь от дымка сигареты, он думал о чем-то не очень веселом. Марина сразу поняла это. Она подошла к нему, обвила руками его шею. От меха пахло нафталином и квасцами. Однако мех был пушист и мягок.
Марина склонилась и поцеловала Олега в щеку. Он отвернулся, погасил сигарету о край пепельницы и протянул руку за бутылкой.
Марина поспешно отставила ее.
— Олег, а тебе не кажется, что ты очень много пьешь?
— Надо же обмыть покупку, а то носиться не будет.
— По-моему, ты уже с самого утра обмываешь.
— А-а! — Олег взял из ее руки посудину, налил рюмку, выпил.
— У тебя плохое настроение?
— Да, киса.
— Почему? Может быть, ты не хотел, чтобы я покупала шубу? Сказал бы.
— Нет.
— Тогда объясни, в чем дело.
— Мне сегодня вымазали дегтем физиономию.
— Кто?
— Не знаю.
— Тебе кто-нибудь позвонил? — В голосе Марины он уловил тревогу.
— Ты угадала. Позвонил какой-то идиот. Спросил Ирину. Я ответил, что никакой Ирины тут нет. — Разгоняя дым ладонью, Олег пристально наблюдал за выражением ее лица.
— Ну и что? Ошибся кто-то телефоном! — Глаза ее забегали туда-сюда. Чтобы скрыть свое замешательство, Марина начала снимать с себя шубу. — Теплая, как печка! Запарилась… — Она вышла из кухни в переднюю, чтобы повесить шубу на вешалку. И не спешила возвращаться. — Рассказывай, рассказывай, я слушаю.
Но Олег не спешил с рассказом, явно выжидая, и ей пришлось вернуться.
— Да, конечно! Я так и сказал. Извините, сказал, вы ошиблись. Я подумал, что ослышался, поэтому переспросил: «Может, не Ирину, а Марину?» Парень, судя по голосу, молодой, но нагловатый. «А это кто?» Это он-то меня спрашивает. Я, ни о чем не подозревая назвал себя. Говорю: «Олег». А он мне: «У, падло, купырь! Откуда ты заявился? Объедки с чужого стола собираешь!»
— Это Глеб!
— Я звонил Ларисе. Маковеев в Таллине.
— Он, он! Я его знаю. — На глаза Марины навернулись слезы. — Подговорил небось кого-нибудь. Он завидует нашему счастью. Он мне теперь житья не даст. Он… он… — Она прижала руки к груди и, с трудом сдерживая рыдания, побежала в спальню. Сквозь полуприкрытую дверь донесся ее плач.
Олег нехотя поднялся, прошел за нею следом. Марина лежала на тахте и, уткнувшись лицом в подушку, рыдала. Олег присел рядом. Не зная, чем ее успокоить, погладил по плечу.
— Я ему… я ему как-то звонила! — Марина приподнялась, вытерла ладонью мокрое от слез лицо. — Я ему шуткой: «Глеб, пришли мне деньги на подвенечное платье». А он зло: «Что, выходишь замуж?» — «Да», — говорю. «За кого?» Ну, я и сказала ему. И он теперь нам мстит. Это он звонил. Я его знаю!
— Даже если бы и не он, — сказал Олег. — Подумаешь! Я ведь не ревнив, старуха! У всякой женщины, как и у мужчины, разные могут быть увлечения. Может, и у тебя был кто-нибудь, помимо Глеба. Мне наплевать. Просто я не люблю, когда меня оставляют в дураках. Вот и все.
— Ну что ты, Олежка! — Марина прислонилась к нему все еще влажной от слез щекой. — Я никого так не любила, как люблю тебя!
— Пум! Пум!
Олег поднялся с тахты и заходил по комнате: от тахты к балконной двери, от балконной двери к тахте, взад-вперед.
Лицо его было не столько печально, сколько задумчиво.
27
Ему было о чем призадуматься. В кармане у него всего-навсего сорок пять рублей. Даже при самой строгой экономии на эти деньги вряд ли можно прожить неделю. Прожить? А ведь нужны еще деньги на обратную дорогу. И деньги немалые. Где их взять?
Олег ходил по комнате, раздумывал, прикидывая так и этак. В конце концов, он решил обратиться за помощью к друзьям.
Было у него в Москве несколько к о р е ш е й, с которыми ему доводилось встречаться и на целине, и на севере. Он перебрал в уме всех и решил, что начать надо с Ивана Чуракова. Когда-то они работали с Иваном в одном автопарке, дружили. Вместе поехали на целину и жили весь тот памятный март в холодной землянке. Это его, Ивана, Олег взял с собой, когда пробирался в Кзыл-Ту к районному начальству. Потом, года два спустя, когда Олега выдвинули заместителем директора совхоза, Иван Чураков заступил на его место — бригадиром. Вскоре Иван женился. В жены взял Клаву Стешину, повариху. Нельзя сказать, что в бригаде не было девушек симпатичнее Клавы, но Иван выбрал ее. Клава была москвичка, смешливая такая девчушка с короткими косичками. С бригадирством у Ивана дело не клеилось: коренных целинников в бригаде осталось мало, а вербовочные, приехавшие с Украины и Кубани, были слишком требовательны. Сами работали за двоих и с бригадира спрашивали.
Поздней осенью, покончив с уборкой, Иван и Клава уехали в Москву в отпуск. Уехали, да и не вернулись. Чураков вскоре написал Олегу, просил его, чтобы он похлопотал о документах. Олег сделал все, о чем его просил Иван: и хорошую характеристику выхлопотал ему, и трудовую книжку со всеми отметками отослал.
Иван писал, благодарил. Но все это было очень давно. Писем этих не сохранилось, и Олег не мог теперь вспомнить адрес Чуракова. Не то в Химках жил Иван, не то в Коптеве…
«Надо разузнать в справочном бюро», — решил Олег.
Утром он не нежился, как всегда, в постели, а встал пораньше; побрился, принарядился и в одиннадцатом часу спустился вниз. Неподалеку от дома на углу сквера была будка «Мосгорсправки». Олег подал в окошечко листок, на который он заранее выписал все, что ему было известно об Иване Чуракове: год и место рождения, семейное положение и прочее. Его попросили зайти через час. От нечего делать Олег зашел в «Гастроном»; купил бутылку «столичной», закуски и с этой поклажей, погуляв по скверу, через час он вновь подошел к окошечку справочного бюро. Девушка молча подала ему форменный бланк, в котором значилось, что Иван Степанович Чураков, 1932 года рождения, уроженец города Ленинграда, женатый, в Москве не проживает.
«Черт возьми! Что же делать? — подумал Олег, разглядывая бумагу. Положение его было безвыходное — последние деньги свои он потратил на этот вот кулек. — А не махнуть ли мне к Пашке?»
С Павлом Хохловым они вместе работали в Хандыге. Павел жил за городом, в Царицыне. Как-то Олег вместе с ним летел из Якутии в отпуск и Хохлов затащил его к себе. Жил он в низком деревянном бараке неподалеку от станции. Комнатушка крохотная; жена, двое ребят — повернуться негде. Они посидели за столом, придвинутым к самому окну; за ситцевой занавеской ворчала жена, укладывавшая детей. Младший мальчик, карапуз лет трех, плакал и капризничал, и почему-то не хотелось ни пить спирт, привезенный с севера, ни есть «любительскую» колбасу, нарезанную ломтями на клочке газеты, постланной поверх не очень чистой клеенки. Посидев час-другой ради приличия, Олег засобирался уходить. Павел уговаривал остаться и, когда увидел, что друг его непреклонен, пошел проводить Олега. Было уже поздно; они шли по узеньким, плохо освещенным уличкам, и Хохлов, словно бы извиняясь перед Олегом, рассказывал:
«Я из-за этого барака и на север подался. Сейчас такое время, что за деньги все можно купить. Вот я и решил: махну на север, заколочу деньгу, куплю себе кооперативную квартиру».
Олег, не очень-то хорошо помнил, как отыскать Хохлова. Но делать ему было нечего и он решил поехать в Царицыно.
День был знойный, один из тех дней начала июня, когда над столицей к полдню поднимается сизое марево и даже в тени становится жарко. В электричке было полным-полно народу. Олег с трудом отыскал себе местечко. Он и не садился бы, постоял бы в тамбуре. Но руки у него были заняты и с кульками в, руках ехать было непривычно. Он занял хорошее место — у окна. Электричка тронулась, и сразу же народу поубавилось, будто движение утрясло, поуплотнило людей. В проходах стало свободнее. Олег огляделся. Откуда же столько народу в разгар рабочего дня? Ехали не только домохозяйки с авоськами и сумками, но и молодежь. Внимание его неожиданно привлекла девушка. Она сидела напротив него, но по другую, по левую сторону прохода. Девушка, поразила его своей свежестью, молодостью, и Олег то и дело поглядывал на нее. Ей было не более двадцати лет; лицо смуглое, обветренное; каштановые волосы пострижены коротко, но не так, как стригутся девицы теперь, по-мальчишески, просто не очень длинные локоны свободно и естественно спадали на плечи. Ветер, врывавшийся в открытое окно, теребил их, закрывал ей глаза, и девушка то и дело поправляла волосы, отбрасывая их со лба.