Снизу, из переулка перед домом, донеслось гудение автомобильного мотора. Даже не видя машины, только по тому, как она остановилась, подала назад и снова поехала вперед, я понял, что это к нам.
– Кто это может быть? – спросил я вслух.
Ингве поднялся, взял конверт.
– Кто будет его хранить?
– Возьми ты, – сказал я.
– По крайней мере, проблемы с расходами на похороны теперь решены, – сказал он и прошел мимо меня в дом.
Я последовал за ним. В прихожей внизу слышались голоса. Это были Гуннар и Туве. Когда они поднялись наверх, мы встретили их, стоя между дверью, ведущей в коридор и дверью на кухню, застыв в немного неловких позах, как будто снова стали детьми. Ингве – с конвертом в руке.
Туве была все такая же загорелая и так же хорошо выглядела, как Гуннар.
– Ну, здравствуйте, – сказала она с улыбкой.
– Здравствуйте, – сказал я. – Давненько не виделись.
– Да, правда, – сказала Туве. – Печально, что встречаться приходится по такому поводу.
– Да, – сказал я.
Интересно, сколько же им лет? Под пятьдесят?
В кухне встала со стула бабушка.
– Это вы там пришли? – спросила она.
– Не вставай, мама, – сказал Гуннар. – Просто мы подумали, что надо помочь Ингве и Карлу Уве по дому.
Он подмигнул нам.
– Кофейку-то хоть выпьете? – сказала бабушка.
– Какой там кофе! – сказал Гуннар. – Нам скоро опять ехать. Ребята остались на даче одни.
– Ну-ну, – сказала бабушка.
Гуннар зашел в кухню.
– А вы тут уже основательно поработали, – сказал он. – Молодцы, ничего не скажешь.
– Мы решили провести поминки тут, – сказал я.
Он взглянул на меня.
– Но это же невозможно, – сказал он.
– Ничего, справимся. У нас еще пять дней впереди. Успеем. Он отвел глаза. Может быть, потому, что у меня на глазах проступили слезы.
– Ну, что же. Вам решать, – сказал он. – Раз вы считаете, что это возможно, значит, пусть так и будет. Но тогда надо нам всем поторапливаться.
Он повернулся и пошел в гостиную. Я – за ним.
– Надо выбросить все негодное. Что тут жалеть? Как с диванами? В каком они состоянии?
– Один еще ничего, – сказал я. – Его мы отмоем. А второй, мне кажется…
– Тогда мы его заберем, – сказал он.
Он подошел к одному краю большого трехместного дивана, я к другому, наклонился и подхватил его снизу.
– Вынесем его через веранду, – сказал он. – Откроешь дверь, Туве?
Когда мы несли диван через гостиную, в дверях встала бабушка.
– Куда это вы диван-то? – спросила она.
– Выбрасывать, – сказал Гуннар.
– Вы что, одурели? – сказала она. – Что это вы вздумали выкидывать мой диван!
– Он уже никуда не годится, – сказал Гуннар.
– Не ваше дело! – сказала бабушка. – Это же мой диван.
Я остановился. Гуннар посмотрел на меня.
– Понимаешь, иначе нельзя, – сказал он ей. – Давай, Карл Уве. Выносим его, и дело с концом.
Бабушка шагнула в нашу сторону.
– Как вы смеете, – сказала она. – Я тут хозяйка.
– Так и смеем, – сказал Гуннар.
Мы подошли к ступенькам, делившим гостиную на две половины. Я бочком прошел мимо, не глядя на бабушку, которая остановилась возле пианино. Ее возмущение обжигало меня. Гуннар ничего не почувствовал. Или почувствовал? Он тоже терзался этим чувством? Ведь она его мать.
Пятясь, он спустился по ступенькам и осторожно сошел на пол.
– Так нельзя! – сказала бабушка.
За прошедшие несколько минут она изменилась до неузнаваемости. Глаза ее сверкали. Тело, ранее совершенно пассивное, обращенное внутрь, развернулось вовне. Она подбоченилась и громко выдохнула:
– О-о-о!
Затем отвернулась.
– Нет, не желаю на это смотреть, – сказала она и удалилась на кухню.
Гуннар посмотрел на меня и улыбнулся. Я сошел со ступенек, ступил на пол и сделал несколько шагов в сторону, чтобы попасть прямо в дверь. Оттуда тянуло сквозняком, обнаженную кожу ног, рук и лица обдало ветром. Под его порывами раздувались гардины.
– Проходит? – спросил Гуннар.
– Вроде бы да.
Очутившись на веранде, мы поставили диван на пол и отдохнули несколько секунд, перед тем как дотаскивать его с крыльца через сад до стоявшего перед гаражом прицепа. Когда это было сделано и диван встал на место, торча с одной стороны наружу примерно на метр, Гуннар достал из багажника синий трос и стал его привязывать. Не зная, чем заняться, я стоял и смотрел на случай, если понадобится моя помощь.
– Не обращай на нее внимания, – сказал Гуннар, не отрываясь от дела. – Сейчас она сама не понимает, что это для ее же блага.
– Да, конечно, – сказал я.
– Ты тут лучше меня знаешь, где что лишнее. Что еще надо выкинуть?
– Из его комнаты – довольно много чего. И из ее комнаты тоже. И из гостиной. Но из крупного, вроде дивана, уже ничего не будет.
– Может, ее матрас? – спросил он.
– Да, – сказал я. – И его матрас тоже. Но если мы выкинем ее матрас, то надо заменить его новым.
– Пока сгодится старый из их общей спальни, – сказал он.
– Да, можно и так.
– Если она начнет возражать без меня, не обращайте внимания. Просто делайте, что надо, и все. Это же ради ее блага.
– Ну да, – сказал я.
Смотав лишнюю часть троса в кольцо, он закрепил его на прицепе.
– Ну, вот, вроде бы надежно, – сказал он, выпрямившись. Посмотрел на меня: – А в гараж, кстати, вы еще не заглядывали?
– Нет. А что?
– Там все его вещи. Все, что он с собой привез. Вам надо будет это забрать. А сейчас посмотрите. Там многое, наверное, стоит выбросить.
– Посмотрим, – сказал я.
– У нас там в прицепе места уже маловато. Но мы заберем, что сможем, и вывезем на свалку. А вы тут повыносите, что сумеете, и мы сделаем еще одну ездку. Думаю, этого хватит. А если что, так я на этой неделе как-нибудь заеду еще.
– Спасибо тебе, – сказал я.
– Нелегко вам тут сейчас, – сказал он. – Я понимаю.
Когда я встретился с ним глазами, он несколько секунд смотрел на меня, не отводя взгляда. Глаза на его загорелом лице были почти такие же голубые и прозрачные, как у папы.
Он так многого не признавал. Например, всего того, что переполняло меня до краев. Он положил руку мне на плечо.
Что-то во мне надломилось. Я зарыдал.
– Вы славные мальчики, – сказал он.
Я невольно отвернулся, согнулся и закрыл лицо руками. Меня трясло. Потом отпустило, я выпрямился и сделал глубокий вдох.
– Ты не знаешь, где можно взять в прокат технику? Ну, полотеры там, газонокосилки и всякое такое.
– Ты что – полы собираешься натирать?
– Нет, нет. Это я так, для примера. Но я хотел подстричь траву, а обыкновенный триммер тут не справится.
– Не слишком ли ты хватил? Может, ограничиться уборкой в доме?
– Да, наверное. Но если все-таки останется время…
Он наклонил голову и почесал в затылке:
– Есть одна прокатная фирма в Гриме. У них должны быть такие вещи. Да ты посмотри по «Желтым страницам».
На белой стене фундамента возле нас что-то блеснуло. Я поднял голову. В пелене облаков образовался просвет, и из него брызнули солнечные лучи. Гуннар поднялся на крыльцо и зашел в дом. Я последовал за ним. В коридоре перед папиной комнатой лежало два мешка, дополна набитые тряпьем и ненужным хламом. Рядом лежало на боку загаженное кресло. Посреди комнаты стоял Ингве и глядел на нас. На руках у него были желтые хозяйственные перчатки.
– Надо бы, наверное, выкинуть матрас, – сказал он. – Для него найдется место?
– Сейчас нет, – сказал Гуннар. – Мы заберем его в следующую ездку.
– Кстати, вот что мы нашли под кроватью, – сказал Ингве и, взяв конверт, который прежде положил на полочку, протянул его Гуннару.
Гуннар открыл конверт и заглянул внутрь.
– Сколько тут? – спросил он.
– Около двухсот тысяч, – сказал Ингве.
– Ну, они теперь ваши, – сказал Гуннар. – Только не забудьте сестру, когда будете делить.
– Само собой, – сказал Ингве.
Интересно, он об этом подумал?
Я – нет.
– Ну, а вносить их в декларацию или нет, это сами решайте, – сказал Гуннар.
Через четверть часа Гуннар уехал с полным прицепом, а Туве осталась. Все окна и двери в доме стояли нараспашку, и гулявший по комнатам ветер, солнечный свет на полу и запах моющих средств, который сильно чувствовался на втором этаже, вызывали ощущение, будто дом вдруг раскрылся и сквозь него потоком хлынул окружающий мир, – что я во тьме своего смятения заметил и одобрил. Я продолжил мыть лестницу, Ингве – папину комнату, а Туве занялась гостиной наверху, где и нашли папу. Подоконники, плинтусы, двери, полки. Через некоторое время я поднялся на кухню сменить воду. Когда я стал выливать грязную, бабушка подняла голову, но взгляд ее был пуст и равнодушен и скоро снова скользнул на столешницу. Завиваясь водоворотом, вода, серо-бурая и мутная, понемногу утекла из мойки, исчезла белая кайма из пены, и на дне блестящей металлической раковины остался только осадок из песка, волос и разного сора. Я отвернул кран и ополоснул струей края ведра, пока из него не вынесло весь сор, чтобы затем наполнить его свежей горячей водой. Когда я с ведром зашел в комнату, Туве обернулась ко мне с улыбкой:
– Да уж, видок тут – не приведи господи!
Я остановился.
– Понемногу дело движется, – сказал я.
Она положила тряпку на полку, торопливо провела рукой по волосам.
– Она никогда уборкой не увлекалась, – сказала она.
– Но вроде раньше тут все выглядело неплохо? – спросил я. Туве усмехнулась и мотнула головой:
– Как бы не так! Выглядело-то, может быть, ничего, а на самом деле… Сколько я ни бывала в этом доме, тут всегда было грязно. Не везде, конечно, а так – по углам. Под мебелью. Под коврами. Ну, словом, там, где не видно.
– Да что ты? – сказал я.
– Да, да. Хозяйка из нее была никудышная.
– Может, и так, – согласился я.
– Но того, что тут творится сейчас, она все-таки не заслужила. Мы-то думали, когда умер дедушка, что она поживет на покое. Мы же устроили, чтобы ей дали помощниц