– Ну, вот мы и встретились снова, – сказал он и приглашающим жестом показал на кресла: – Садитесь, пожалуйста!
– Спасибо! – сказал я.
– Наверное, за выходные вы успели обдумать похороны, – сказал он, усаживаясь на место, подвинул к себе небольшую стопку бумаг, лежавшую на столе, и принялся ее листать.
– Да, мы обдумали, – сказал Ингве. – Мы решили проводить похороны по церковному обряду.
– Хорошо, – сказал агент. – Тогда я дам вам телефон пастората. Мы берем на себя все, что касается практической стороны, но вам бы неплохо самим поговорить с пастором. Ему ведь надо сказать какие-то слова о вашем отце, может, вы ему что-то подскажете.
Он поднял голову и посмотрел на нас. Над воротничком повисли кожные складки, словно у ящера. Мы кивнули.
– Все это может происходить по-разному, – продолжал он. – У меня тут список различных предложений. Речь о том, хотите ли вы, например, музыку, а если да, то в какой форме. Некоторые предпочитают живую музыку, другие – в записи. У нас есть даже специалист по церковному пению, его часто приглашают, вдобавок он владеет несколькими инструментами. Живая музыка, знаете, создает особое настроение, добавляет возвышенности или торжественности… Не знаю, вы уже определились?
Мы с Ингве обменялись взглядами.
– Наверное, хорошо бы? – спросил я.
– Да, разумеется, – сказал Ингве.
– Так вы за?
– Да, пожалуй.
– Тогда, значит, решено? – спросил агент.
Мы кивнули.
Он взял лист и протянул через стол Ингве.
– Здесь предлагается несколько вариантов музыкального сопровождения. Но если у вас будут особые пожелания, не входящие в этот перечень, это тоже решаемо, главное, предупредить нас за несколько дней до назначенного срока.
Я наклонился сбоку, а Ингве повернул листок так, чтобы я тоже мог заглянуть.
– Бах, наверное, подойдет? – предложил Ингве.
– Да, он любил его, – подтвердил я.
Впервые после прошедших суток у меня опять подступили слезы.
К черту его «клинекс», не буду я пользоваться его платочками, подумал я и, хорошенько отерев глаза рукавом, сделал несколько глубоких вдохов и медленно выдохнул. Заметил, что Ингве бросил на меня быстрый взгляд.
Ему неловко, что я тут плачу?
Нет, не может быть.
Нет.
– Все в порядке, – сказал я. – На чем мы остановились?
– Пожалуй, подойдет Бах, – сказал Ингве, обращаясь к агенту похоронного бюро. – Например, та соната для виолончели.
Он повернулся ко мне:
– Как ты, согласен?
Я кивнул.
– Значит, берем это, – сказал агент похоронного бюро. – Обыкновенно делается три музыкальные вставки. А к ним два-три псалма, которые поют хором присутствующие.
– «Земля прекрасна», – сказал я. – Можно этот?
– Ну конечно, – сказал он.
О-о-о, о-о-о, о-о-о!
– Ты как, Карл Уве? Все в порядке? – спросил Ингве.
Я кивнул.
Мы выбрали два псалма, которые исполнит певец, а третий – все хором, плюс пьесу для виолончели и «Земля прекрасна». Договорились, что надгробного слова никто говорить не будет, таким образом, с похоронным ритуалом разобрались, а все остальное относилось к церковной службе с ее установленным каноном.
– Цветов не желаете? Помимо венков там и прочего. Многим это нравится, создает настроение. Есть разные варианты, вот поглядите.
Он протянул Ингве новый листок. Ингве ткнул пальцем в один из предлагаемых вариантов и взглянул на меня. Я кивнул.
– Отлично, – сказал похоронный агент. – А теперь еще гроб. Вот тут у нас фотографии.
Еще один листок, протянутый через стол.
– Белый, – сказал я. – Как тебе кажется? Вот этот.
– Да, – сказал Ингве. – Этот подойдет.
Похоронный агент принял листок и сделал пометку. Затем поднял глаза и посмотрел на нас.
– Вы ведь сегодня договаривались о просмотре?
– Да, – сказал Ингве. – Хотелось бы уже днем, если можно.
– Можно, конечно. Но… Вы ведь знаете обстоятельства, сопровождавшие эту смерть? Что это было связано… с последствиями употребления алкоголя?
Мы кивнули.
– Тогда хорошо. Иногда бывает полезно заранее знать, чего ждать в такой ситуации.
Он собрал листочки, постучал ими по столу, чтобы выровнять пачку.
– К сожалению, сегодня днем у меня не будет возможности вас сопроводить. Но мой коллега будет вас там ждать. У часовни Одернесской церкви. Вы знаете, где это находится?
– По-моему, да, – сказал я.
– В четыре вам подойдет?
– Вполне.
– Значит, договорились. В четыре у часовни Одернесской церкви. А если у вас появится что-то новое или вы что-нибудь захотите изменить, просто позвоните. У вас ведь есть мой номер?
– Да, – сказал Ингве.
– Прекрасно. Да, еще одно! Желаете ли вы дать объявление в газете?
– Наверное, надо? – спросил я Ингве.
– Да, – сказал Ингве. – Надо дать объявление.
– Но тут, наверное, нужно немного подумать, – сказал я. – Составить текст, решить, кого упомянуть и тому подобное…
– Это можно устроить, – сказал похоронный агент. – Просто зайдите сюда или позвоните мне, когда все продумаете. Но хорошо бы не слишком с этим затягивать. В газете иногда надо ждать очереди несколько дней.
– Я могу позвонить вам завтра, – сказал я. – Устроит?
– Отлично, – сказал он и встал, держа в руке новый листок. – Вот телефон и служебный адрес пастора. – Кому из вас это передать?
– Дайте мне, – сказал я.
Когда мы вышли и остановились на тротуаре возле машины, Ингве вытащил из кармана сигареты и протянул мне открытую пачку. Я кивнул и взял сигарету. На самом деле мысль о куреве была мне сейчас противна, как всегда на следующий день после попойки. Потому что даже не вкус или запах, а само курение устанавливало связь между нынешним днем и вчерашним, некий мост ощущений, и вот уже ко мне устремлялся поток воображаемых образов, которые пронизывали собой все, что было видно вокруг: темно-серый асфальт, светло-серый бетонный бордюр по краям тротуара, светло-серое небо, парящих в воздухе птиц, черные окна и ряды домов, красный автомобиль, возле которого мы стояли, очертания отвернувшегося Ингве, но в то же время я жаждал или желал того ощущения разрухи и уничтожения в легких, которое вызывал дым.
– Ну что ж, все прошло благополучно.
– Осталось еще кое-что уладить, – сказал он. – То есть то, что придется уладить тебе. Например, объявление. Но можешь просто позвонить мне, когда я уеду.
– Угу, – сказал я.
– Кстати, ты обратил внимание, какое слово он употребил? – сказал Ингве. – Просмотр!
Я улыбнулся:
– Да. У них как у риелторов. Их работа в том и состоит, чтобы представить вещи в наилучшем виде и взять за них как можно больше денег. Видел, сколько стоят гробы?
Ингве кивнул.
– И не пожмотничаешь, раз пришел в эту контору! – сказал он.
– Это вроде как покупать вино в ресторане, – в смысле – если ты в этом не разбираешься. Если у тебя много денег, ты возьмешь что подороже. Если мало – что подешевле. Но только не самое дорогое и не самое дешевое. Наверное, так же и с гробами.
– Но ты как-то очень уверенно выбрал, – сказал Ингве. – В смысле – чтобы взять белый?
Я пожал плечами, бросил горящую сигарету на землю. – Чистота, – сказал я. – Видимо, я про нее подумал.
Ингве кинул свою сигарету на землю и придавил подошвой, открыл дверцу и сел в машину. Я сделал то же самое.
– Мне страшно, что я увижу его, – сказал Ингве. Одной рукой пристегивая ремень, другой он вставил ключ в зажигание и повернул. – Тебе тоже?
– Да. Но это нужно сделать. Иначе я никогда не осознаю, что он действительно умер.
– Вот и у меня то же самое, – сказал Ингве и посмотрел в зеркало.
Затем помигал поворотником и тронулся.
– Поехали домой? – спросил он.
– Мы еще хотели узнать насчет техники – пылесоса для ковролина и газонокосилки. Хорошо бы сделать это, пока ты не уехал.
– А ты знаешь, где это все?
– В том-то и дело, что нет, – сказал я. – Гуннар говорил, есть какая-то прокатная фирма в Гриме, но адреса я не знаю.
– Окей, – сказал Ингве. – Надо найти где-нибудь телефонный справочник и посмотреть в «Желтых страницах». Не знаешь, нет поблизости телефонного автомата?
Я покачал головой.
– Но в конце Эльвегатен есть заправка, можно там посмотреть.
– Очень кстати, – сказал Ингве. – Мне как раз нужно заправиться на дорогу.
Через минуту мы уже въезжали под навес заправочной станции. Ингве подрулил к бензоколонке, а я, пока он заправлялся, пошел в магазин. На стене висел телефон-автомат, а под ним – полка с телефонными справочниками. Отыскав адрес проката и выучив его наизусть, я подошел к кассе купить пачку табаку. Мужчина в очереди передо мной обернулся.
– Карл Уве! – воскликнул он. – Да ты, оказывается, приехал!
Я узнал его. Мы учились с ним в гимназии. Но имя я никак не мог вспомнить.
– Привет, – сказал я. – Давненько не виделись. Как поживаешь?
– Прекрасно, – сказал он. – А ты?
Я удивился такому сердечному тону. После выпускных я собрал гостей отпраздновать это событие, он тоже был среди них, развоевался и расколотил ногой дверь в ванную. А потом он отказался оплатить ущерб, и я ничего не мог с этим поделать. Потом он взялся вести автобус с выпускниками, я сидел на крыше, кажется вместе с Бьёрном, мы ехали в развлекательный фан-центр, и вдруг на горе за перекрестком, на Тименес, он поддал газу, нам пришлось лечь и цепляться за поручни; он ехал со скоростью не меньше семидесяти или восьмидесяти километров и только смеялся, слушая, как мы наверху ругаемся.
Так откуда вдруг такое дружелюбие?
Мы встретились взглядами. Лицо у него, кажется, стало чуть пухлее, а в остальном он остался точно таким же, как был. Но в его чертах чувствовалась какая-то застылость, неподвижность, которая от улыбки не исчезала, а скорее усиливалась.
– Что поделываешь? – спросил я.
– Работаю на Северном море.
– Ого, – сказал я. – Так ты хорошо зарабатываешь!