отка. (Вот сейчас я написала это слово, а мой любимый лэптоп выдал мне ремарку: «Слово принадлежит к экспрессивной ненормативной лексике. Если не означает медицинского термина».) И – убейте меня, если бы я смогла написать всю книгу еще раз заново! Я была на сто процентов уверена, что если лэптоп нашли брито-лысоголовые братья, то они, конечно же, мне его вернут. Но вот если его унес кто то из посетителей, ситуация становилась безнадежной. Можно, конечно, было обратиться в бюро находок и в полицию – но кто же, найдя случайно под ногами пару тысяч баксов, добровольно от них откажется? Если он УЖЕ не вернул сумку хозяину кафе, значит, он ее УКРАЛ. Самым кошмарным вариантом, который пришел мне в голову, было то, что вор, унесший лэптоп со спинки моего стула из кафе, вполне мог оказаться русским. Которых в Израиле за каждым кустом. Файлы с текстом у меня там не закодированы. И значит, вор уже сейчас открыл лэптоп и читает заголовки: «Как меня вербовал Путин»… «Как Путин кормил меня суши»… – и рука его уже тянется набрать номер (в зависимости от уровня интеллекта и предприимчивости) или в русское посольство, или в любое мировое информационное агентство. Единственное, что меня могло спасти в такой ситуации, – это уважительное отношение израильтян к бомбам. То есть если ты даже и вор, то бороться с терактами все равно обязан. В местном фольклоре популярна история о том, как бездомный клошар-пьяница, украв на пляже в Тель-Авиве сумку, добежал с ней до ближайшего подъезда, открыл и увидел, что там бомба. Что в такой ситуации сделал бы вор-пьяница в России? Бросил бы сумку поскорее и убежал. А в Израиле он пошел в полицию и заявил: «Я только что украл сумку. А в ней оказалась бомба». Ну, вор, разумеется, стал после этого чуть ли не национальным героем, ему дали деньги на лечение от алкоголизма и устроили работу.
– Как ты думаешь, моя сумка с лэптопом похожа на взрывные устройства, которые у вас тут находят в кафе? – с надеждой спросила я своего израильского приятеля, совсем не русского, а наоборот – иракского происхождения.
– Не хочу тебя расстраивать, но твоя сумка для лэптопа похожа только на один предмет в мире: на сумку для лэптопа, – бессердечно поставил мне диагноз еврейский педант. – Но это даже лучше. Иначе бы ее сразу взорвали – чтобы обезвредить.
Мучительное ожидание тянулось больше суток. Пока не закончился шабат. В первый день недели, воскресенье, я, убежденная сова, как жаворонок вскочила без будильника в семь утра и бросилась ко входу в кафе, готовая дежурить там хоть два часа, лишь бы первой застать хозяев. Когда появился один из братьев, я, хоть и путала их лысые головы, но методом исключения сразу поняла, что это – другой, не тот, что работал в пятницу. Я бросилась к нему:
– Скажите, ваш брат передавал вам сумку с компьютером? Я прилетела только в пятницу, зашла к вам с чемоданом и оставила лэптоп вот здесь… По отсутствующему выражению на лице брата мне сразу стало понятно, что продолжать объяснения бесполезно: никакого компьютера у него не было.
– Пожалуйста, позвоните своему брату! – взмолилась я. Он – с неохотой, пояснив, что брат у себя дома, что он еще спит, – но все-таки вежливо улыбаясь мне, набрал номер брата. Что было произнесено в трубку на иврите, мне осталось неведомо, но после секундной паузы он переспросил:
– No? «нет?» И я поняла, что приговор подписан. Брат отстранил телефон от уха и с искренней грустью в глазах сказал мне:
– Я очень сожалею. Он говорит, что ничего не находил. Я ни секунды не сомневалась, что они говорят правду, но все еще пыталась зацепиться за последнюю соломинку:
– Пожалуйста, дайте мне трубку, я сама с ним поговорю… Я надеялась, что, может быть, брат номер два, находившийся в роковой день у стойки, видел, как кто-то взял маленькую черную сумку, которая висела на спинке высокого барного стула, рядом с которым я сидела, ну он же видел меня с чемоданом, ну он же здесь всех, наверное, знает, ну нельзя ли кому-то позвонить спросить… И когда я все это ему выпалила в трубку, брат на том конце провода совершил глупую ошибку. Человек, с которым мы до этого на протяжении года регулярно, а иногда даже и по нескольку раз в день виделись и перекидывались парой слов (на английском, потому что иврита я почти не знаю), вдруг заявил мне по телефону, что не говорит по-английски и вообще не понимает, чего я от него хочу. Тогда я остановила свой словарный поток и внятно произнесла одно слово:
– Компьютер.
На что он переспросил в ответ:
– Что это такое? Не понимаю!
Это уже был перебор. Настолько необразованных евреев в Израиле нет. Именно в эту секунду я про себя произнесла бессмертную реплику гениального Станиславского. Повесив трубу, я обратилась к брату номер один, который хотя бы не делал вид, что срочно разучился говорить по-английски.
– Поймите, в компьютере очень важная информация. Я журналист. Я готова заплатить вам за компьютер деньги. Я даже готова подарить его вам, я только возьму текстовые файлы! Объясните это своему брату!
Но брат номер один начал растерянно разводить руками и предложил мне осмотреть подсобную комнату кафе, где, разумеется, ничего, кроме холодильника с хурмой, финиками, дыней, дичи, папайей, клубникой и бананами, не оказалось. Если бы не странный внезапный лингвистический склероз брата номер два, я бы так ничего и не заподозрила. «Ах так, значит? – сопоставляла я факты по дороге домой. – То есть чаевые с меня брать за пять стаканов сока – это он английский знает! А как компьютер вернуть – это он не понимает?» В Тель-Авиве (в отличие от Москвы) у меня не было ни одного друга ни во властных структурах, ни среди банкиров, имеющих собственную службу безопасности, которые могли бы посоветовать, как действовать в такой ситуации. Оставался единственный вариант: позвонить и сознаться во всем Гусинскому, которому я, собственно, и везла текст, украденный у меня вместе с компьютером. Я сгорала от стыда. С Гусинским мы к тому времени не были знакомы лично, и я живо себе представляла, какой портрет у медиа-магната должен сложиться от первого знакомства: идиотка, которая способна потерять компьютер с только что написанной сенсационной политической книгой. Но другого выхода не оставалось. Я в отчаянии набрала его номер и честно рассказала, что произошло.
– Нет вопросов, Леночка. Не волнуйтесь. Сейчас мы решим все ваши проблемы. Будет вам лэптоп, – ответил Гусинский абсолютно спокойным, невозмутимым тоном. В первую секунду, признаться, услышав такое, я с некоторым раздражением подумала: ну, понятно, у богатых свои причуды. Проблемы у тебя с лэптопом, девочка? Не плачь! Вот тебе новый лэптоп…
– Да нет, вы не поняли! Мне не нужен НОВЫЙ лэптоп! Мне нужна моя книга! Она существует только в моем лэптопе! – еще раз объяснила я.
– Да понял я, понял! Не волнуйтесь вы так! Тель-Авив – маленький город, здесь все друг друга знают…
У меня затеплилась надежда.
– Вы думаете, что по своим каналам сможете найти лэптоп?
– Да нет, ну зачем? Сейчас к вам туда подъедут люди и все этим «братьям» объяснят…
– Вы что, свою братву, что ли, сюда пришлете? – слегка испугалась я.
– Ну что вы! Просто подъедут люди, хорошо говорящие на иврите… – успокоил меня олигарх.
– То есть переводчики? – не унималась я. Гусинский захохотал:
– «Переводчики»… Ну, можете считать, что переводчики. В общем, ждите. После такого разговора я уже морально готовилась к тому, что сейчас мне пришлют командос с неприличными бицепсами и автоматами «Узи» под мышкой.
Но вскоре появился симпатичный черноволосый молодой человек невысокого роста, довольно худенький и изящный, в выразительных темных очках. Зато приехал он на огромном, шикарном, безразмерном лимузине, модель которого даже я определить была не в силах. В общем, идеальный персонаж высокобюджетного голливудского фильма про продвинутых бандитов.
– Здравствуйте, меня зовут Даня, – скромно, на чистом русском языке представился юноша. Объясните мне, пожалуйста, где находится это кафе. Мы стояли на углу улицы Хамаагаль и площади Рамат-Ган, откуда до злосчастного кафе на углу Биалика было ровно 50 шагов.
– Пойдемте, я вам покажу! – предложила я.
– Ну нет, зачем же? Вам туда ходить незачем, – спокойно сказал Даня. – Идите домой и не волнуйтесь. Я вам позвоню.
С этими словами молодой человек, вместо того чтобы пройти 50 метров пешком, сел в машину. И затем я с эстетическим наслаждением проследила, как шикарный лимузин начал с трудом, как огромный крокодил в узком ручейке, разворачиваться на узенькой улочке Хамаагаль, чтобы, сделав приличный крюк, гордо подъехать к кафе по Биалику с другой стороны. Что должно было произвести на братьев сногсшибательное впечатление – жаль я не видела. Я поднималась по лестнице в квартиру, прокручивая в голове, что есть только два варианта исхода беседы «брата от Гусинского» Дани с лысыми братьями из кафе: «быстрый» и «долгий». Быстрый не сулил мне ничего хорошего. Потому что это означало бы, что Даня, применив все методы внушения на иврите, убедился бы, что братья невиновны и что лэптопа у них нет. Хороший вариант – как я рассуждала, – мог быть только долгим: если Дане удастся припугнуть братьев и добиться у них признания в краже лэптопа, то значит, ему придется либо ждать, пока брат номер два его привезет, либо самому ехать за компьютером к ним домой. Звонок Дани раздался ровно через четыре с половиной минуты. Я успела только добежать до своего этажа и войти в квартиру.
– Алло, Лена? Вы можете спускаться. Я у вашего подъезда.
У меня упало сердце. Молниеносный звонок Дани мог означать только одно: лэптопа у братьев действительно нет. Четырех минут тридцати секунд, по моим прикидкам, могло хватить только на то, чтобы, с трудом протискивая кузов голливудской машины в соседний переулок, выехать на Биалик, подъехать к кафе, произведя все желаемые костюмированные кинематографические спецэффекты, заглянуть пронзительным, прожигающим насквозь и беспощадным взглядом в глаза брата номер один и понять, что они чисты, как у ребенка. И моментально уехать. Даже не выпив сока. За те секунды, что я бежала вниз по лестнице, передо мной зримо пронеслись все адские видения предстоящих нескольких недель: срочный вылет обратно в Москву, снова разыскивать все архивы, но их нет! – каждому журналисту или писателю прекрасно известно, что ВТОРОЙ РАЗ НИЧЕГО НАПИСАТЬ НЕВОЗМОЖНО! Можно написать уже только другую, вторую, книгу. А этого я уже ни физически, ни эмоционально не выдержу… Даня стоял прямо напротив подъезда, вальяжно опершись спиной на прикрытую переднюю дверцу лимузина.