первые появились здесь сто пятьдесят лет назад, их система просуществовала весьма долго.
В Рибенсдорфе, где сейчас находился штаб 2-й дивизии, я предложил генералу Краснянскому считать, что мое посещение передовой, где солдаты, должно быть, воюют по-настоящему, будет нормальной вещью. Он с готовностью согласился. Были заказаны две подводы, в каждую было впряжено по три белые лошади, и мы галопом поскакали в разбитый и сожженный городок Коротояк.
Там, где падали снаряды, дома стояли в руинах, виднелись обгорелые стропила, и тут и там валялись останки коров или лошадей на испещренной рытвинами земле. Курятники были разбросаны вокруг, а трупы их недавних обитателей затихшие лежали на траве, окруженные собственными перьями, а немногие оцепенелые жители беспомощно взирали на обломки своих домов.
Это зрелище было не по мне, и как только я очутился в городе, который лишь вчера горел, подвергаясь сильнейшему артобстрелу, я понял, что попал в действительно нормальную гущу солдат, с которыми я смогу поладить. В окрестностях, произведя несколько выстрелов по деревне к северу от реки, находившейся в руках красных, была моя старая подруга – 3-я батарея гаубиц калибра 4,5, которую я обучал и комплектовал в Ростове.
Мы с Краснянским поехали в штаб 1-й бригады и, поскольку большая часть Коротояка все еще просматривалась красными, решили оставить верховое средство передвижения белого цвета и пошли пешком по главной улице к площади. Многие дома все еще горели.
Было видно несколько воронок в местах падения снарядов, и несколько мертвых лошадей лежали на площади, иногда в оглоблях своих телег. Они начали смердеть, и воздух был отравлен этим смрадом. Церковь была почти целиком уничтожена, и белые передовые посты удерживали разрушенные дома вдоль берегов реки. Когда мы проходили мимо них, высовывались головы. Свирепые глаза скалились на нас из-под косматых казацких папах, а зубы сверкали под неровными кромками усов. Вслед нам неслись редкие восклицания, приветственные взмахи и свист.
Наплавной мост через реку из лодок и эстакад был в огне, дым низко стлался над водой в камышах, а на дальнем конце виднелась жуткая мешанина из убитых солдат, падших лошадей и разбитых машин – это там, где колонну захватили врасплох во время попытки переправиться. Какой-то конь бился, пытаясь подняться и вырваться из упряжи, которого удерживали его сотоварищи, а еще один с блестящей от воды шкурой лежал замертво на отмели, задрав вверх копыта, а брюхо было напрочь распорото. Ветер доносил запах трупного разложения. Трупы были навалены среди разбитых на куски подвод, блокируя тот конец моста, и немногие очумелые от ужаса люди вяло помогали лошадям, пытаясь расчистить место разрушений. Красные удерживали берег примерно в 500 ярдах отсюда, и продолжалась отрывочная снайперская стрельба. Пока мы наблюдали эту картину, к нам подошел сельский священник с двумя маленькими мальчиками, и, к моему ужасу, генерал хладнокровно повел нас всех вниз, на открытое место.
– Нам надо взглянуть на мост, – произнес он, – поговорить с некоторыми людьми на месте.
Если бы это происходило на Западном фронте, нас бы подстрелили за пять минут, но тут, хорошо все осмотрев, мы вернулись назад и не услышали ни одного выстрела в свою сторону. Уже в штабе полка я встретил других офицеров и младший состав, но ни на одной душе не было британской униформы!
– Но боже мой, – воскликнул я, – весь штаб Донской армии получил шестьдесят тысяч комплектов!
Мы добрались до штаба дивизии к вечеру и сели ужинать под музыку великолепного оркестра. Там были также три исключительно симпатичные девушки, а среди них, к моему изумлению, я увидел Наташу, которую видел в штабе 2-го корпуса и которую на прошлой неделе подвозил в своем вагоне. Как и многие другие, она нашла работу там, куда и хотела поехать. После ужина мы танцевали, хотя я был смертельно усталым, а утром надо было рано вставать, чтобы поспеть на бронепоезд на Лиски.
Состав, однако, тронулся раньше назначенного времени, и – я считаю – по приказу генерала меня не подняли вовремя, чтобы я успел на него. Поскольку мне пришлось провести несколько весьма напряженных дней, я об этом не сожалел и решил остаться со штабом; и провел время в ожесточенных спорах, пытаясь уговорить офицеров распределить британское обмундирование, которое я смог добыть для них, по более рациональной схеме. Я отдал Краснянскому все остававшиеся медицинские запасы, чай, сахар и табак, что имелись у меня, и предложил ему отправить со мной на следующий день какого-нибудь офицера, чтобы взять еще из моего вагона. Но вместо офицера он послал Наташу, которая поехала на деревенской телеге вместе с Лаком, к очевидному взаимному удовольствию обоих, и сумела с помощью лести выманить у британских офицеров, которых она, приехав, подстерегла в засаде, куда больше, чем просто справедливая доля джема и шоколада.
Из имевшейся у нас информации вполне логично вытекало, что красные оставят нам Лиски без сопротивления, но были и признаки растущей концентрации красной кавалерии в нашем тылу на правом фланге напротив участка Казанского. Было похоже, что они пытались заставить 3-й Донской корпус с занятием Лисок еще больше растянуть коммуникации, так что у главной контратаки красных через Дон появится дополнительный шанс на прорыв в направлении Кантемировки или Миллерова, и тогда штаб армии будет отрезан от основных сил.
По мере того как тянулся вечер, стали все более настойчивыми слухи о том, что красные фактически уже переправились через Дон и рвутся напрямую к железной дороге, и стало очень отчетливо звучать знакомое выражение «сматываться» .
– Сколько мы будем здесь оставаться? – услышал я, как кто-то тревожно интересовался, и с того момента посыпались вопросы во все стороны:
– Правда, что красные в пяти милях от нас?
– Останется ли эта толпа верной нам?
– Правда, что кубанцы откололись?
Я не знал, что отвечать, но знал, что кубанские казаки митинговали и замышляли в какой-то момент выйти из войны.
Однако посреди всей этой суматохи возник комический элемент, который привнесло прибытие представителя американского Красного Креста в виде американского лейтенанта Бойла в сопровождении моего старого друга Абрамова – переводчика и героя эпизода во время ужина у дю Чайла.
Состояние, в котором прибыли эти двое, было жалким. Они, полные оптимизма, отправились на фронт в багажном вагоне без каких-либо продуктов и запасов и за три дня пути чуть не умерли с голода, поскольку вместо торжественных приемов и почетного караула, на которые они рассчитывали, на них нигде не обращали внимания, и они сейчас были отчаянно голодны, уставшие и несчастные. Вдобавок к этому Абрамов слишком остро воспринимал распространившиеся слухи о перерезанных коммуникациях и был доведен до состояния абсолютного ужаса.
– Господин майор, – заявил он, – вы обязаны спасти нас!
Мы все подыгрывали его нервному состоянию, и на впечатляющем притворном совещании, на котором все мы играли роли мрачных героев, был разработан план действий «последнего очага сопротивления» британской миссии.
На следующий день мы отправились на юг, и над бронепоездом развевался британский флаг рядом с флагом Донской армии, но перед отъездом я сурово отчитал Абрамова.
– Ваш долг – оставаться с этим храбрым американским офицером, – заявил я. – Поскольку вы так бездумно довели его до опасности, не имея на то причины, вы обязаны вызволить его целым и невредимым!
По правде говоря, опасности практически не было, и все благополучно добрались до Миллерова 18 сентября.
Глава 11
На следующее утро я опять поднялся вовремя, забрав с собой все, что оставил из медицинских принадлежностей, чай и сигареты, потому что оставалась последняя дивизия 3-го корпуса, в которой я должен был побывать, – это 1-я дивизия в Новой Калитве. Она считалась лучшей в Донской армии, а в ее 1-ю бригаду входили казацкий полк из личной императорской охраны покойного царя, а также полк охраны донского атамана, причем все это были отборные солдаты, хорошо обученные и дисциплинированные. В эти два полка шли все уцелевшие воины из старых гвардейских полков, но пока их кастовый дух и достоинства их офицеров были на высоте, им обычно давали самые трудные задания.
Тут я впервые увидел своими глазами организованную воинскую часть из знаменитой калмыцкой кавалерии, бойцы которой, хотя и были натурализованными донскими казаками, фактически являлись кочевыми племенами, жившими в степях возле рек Сал и Маныч. Они были монголами по внешности и буддистами по религии и занимались коневодством. Несколько хорошо известных племенных конезаводов Южной России находилось в их краях, и калмыки в большом количестве поили своих детей молоком кобылиц, так что когда большевики отобрали у них почти весь скот, калмыки стали яростными антибольшевиками в своих политических симпатиях. Они были великолепными и хорошо вымуштрованными воинами, но стоило только ослабить узду, как они становились такими же жестокими, как и любой дикарь. В полку было лишь 400 человек, а их полковник, моложавый мужчина с одним из самых жестоких и самоуверенных лиц, какие мне довелось увидеть, был европейского типа, хотя и калмыцкой крови, проявлявшей свое присутствие в смуглом цвете кожи и узких, раскосых глазах.
Калмыцких казаков всегда можно было отличить по желтой ленточке, которую они крепили поверх своих темных с синим верхом папах, в отличие от красной у обычных донских казаков, у сибирских казаков была розовая лента, у уральских – розовато-лиловая. В 1-й дивизии два гвардейских полка также носили отличительные папахи: казаки лейб-гвардии – с красным верхом, а атаманская охрана – с ярко-синим. Также все казаки имели широкие лампасы на своих походных штанах, цветом соответствовавшие цвету папахи, в отличие от узкого красного канта у остальной части русской армии.
Из-за нехватки коней организация полков строилась на принципе трех пехотных рот и одной конной сотни, вооруженной как пиками, так и саблями, поскольку донской казак – улан, в отличие от кавказского, который по натуре – только фехтовальщик. Пулеметы использовались по полковой системе, каждая часть имела свою группу, а в этой бригаде было несколько пригодных на вид орудийных передков, на которых перевозились пулеметы с помощью специальных креплений на сиденьях, так что они могли вести стрельбу поверх зарослей кукурузы либо сена во время летних боев в степи. Эти солдаты не получили вообще никакого британского обмундирования из самых последних поставок, и я разглядел лишь десяток или около этого старых тренировочных курток хаки на всю батарею. Им, однако, были даны орудия «льюис», хотя всего лишь с шестью запасными тормозными цилиндрами к каждому орудию, и при этом никаких инструментов, но эти пушки никогда и не были популярными у русских, которые всегда громко требовали орудий «викерс».