Мои вагоны были прицеплены к поезду, который должен был в любой момент отправиться на Тихорецк, но прошло еще семь часов, прежде чем мы отъехали, потому что выяснилось, что поезд был составлен из вагонов, требуемых для других целей. Увидев, как поезд три раза расцепляли, чтобы убрать эти вагоны да еще один, который был слишком ветхим, чтобы вообще двигаться, Лак, который пробился ко мне назад после того, как увидел своих жену и дочь в целости и сохранности на пути в Новороссийск, в конце концов в бешенстве поднялся в кабину машиниста.
Последовал разгоряченный спор, несколько угроз и весьма многозначительное прикосновение пальцем к кобуре пистолета, и в конце концов машиниста убедили продолжать движение. В течение всего этого времени наши лошади оставались под седлом в стойле рядом с нашим вагоном, потому что ситуация представлялась ненадежной и продолжала оставаться таковой в течение нескольких часов. Но в конечном итоге мы доехали до Тихорецка примерно через тридцать шесть часов.
Деникин уже прибыл туда, и много эмоций было проявлено при ожидавшемся появлении господина – позднее сэра – Джона Макиндера, присланного из Англии в качестве британского верховного комиссара, которому было поручено сформировать свое личное мнение об обстановке. Вероятно, у него была полнейшая свобода действий для ее улучшения при условии, что он не будет вызывать британские войска для ведения каких-либо настоящих боевых операций.
На железнодорожной станции состоялось закрытое совещание между Макиндером, Холменом, Деникиным, Звягинцевым и Кейсом, в результате чего появилась письменная гарантия Макиндера, опубликованная во всех британских и русских официальных изданиях. Это соглашение было заключено с той целью, чтобы, пока Вооруженные Силы Юга России будут вести борьбу, собраться с духом и приложить все усилия для изгнания красных с Кубани, а пока британское правительство будет отвечать за эвакуацию военнослужащих, не принимающих непосредственного участия в боевых действиях, больных и раненых и предложит всю возможную помощь, исключая присылку войск из Константинополя для участия в боях.
Эта гарантия была переведена во многих вариантах ее различными читателями, но она ни в коем случае не была приятной для британского правительства. Рассказывали даже, что, как только ее получили в Лондоне, в ответ умчалась телеграмма – но слишком поздно, чтобы застать Макиндера, который уже вернулся в Константинополь, – игнорировавшая полномочия, с которыми он был послан, и полностью дезавуирующая его действия. К счастью, на месте нашлось несколько сильных личностей, взявших на себя всю ответственность, которые позаботились, чтобы это соглашение было выполнено до последней буквы, и тем самым избежали того, что наверняка стало бы черным пятном позора на уже изъеденном молью гербе британского престижа на Ближнем и Среднем Востоке.
Глава 17
Я оставался в Тихорецке лишь для того, чтобы узнать о результатах совещания от Холмена, а потом первым же возможным поездом поспешить назад в Сосыку либо Кущевку, где мог находиться Сидорин. Представьте мое изумление при возвращении в штаб, где я обнаружил, что мой преемник уехал в Екатеринодар для исполнения других обязанностей, а я получил назад свою группу. Это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Даже несчастья представляются менее тяжелыми, если знаешь, что можешь еще что-то сделать для спасения ситуации.
Накануне отъезда я получил целую пачку писем с базы, где сообщалось о благополучном прибытии беженцев из Новочеркасска. Вероятно, некоторые местные чиновники отнеслись к ним необходительно, и у них стало складываться очень негативное мнение о британской миссии. Сейчас их низвели до самых жутких условий. У них не было денег, чтобы купить продукты, не было жилья в переполненном городе, уверенности в будущем, были лишь жалкие остатки личных вещей.
В то время повсюду свирепствовал тиф, и не было практически никакой медицинской помощи. К этому времени эпидемия обрела ужасные масштабы, и из-за отсутствия госпиталей и лекарств больных размещали в частных домах, вокзалах и железнодорожных вагонах. Уже половина армии и местного населения была заражена этим заболеванием, и оставленные и забытые больные могли рассчитывать лишь на смерть. Люди падали и умирали прямо на улицах, и склады были полны мертвых. Когда прибывали поезда с больными, раздавался призыв: «Кто живой, выходи!» – и, спотыкаясь, оттуда выбирались немногие изнуренные привидения. В товарных вагонах часто находилось от 30 до 40 трупов, офицеры и солдаты лежали вместе.
Край погрузился в отчаяние и тревогу, мертвые лошади, брошенные повозки, пушки и снаряжение образовывали пробки на дорогах. Тысячи раненых лежали, лишенные ухода, когда приходилось эвакуировать госпитали, их спешно доставляли на самодельных носилках к железнодорожным станциям только для того, чтобы они умерли от холода или отсутствия ухода.
Железнодорожные линии были повсюду блокированы. Поначалу, когда поезд останавливался из-за поломки либо отсутствия топлива, его пассажиры ожидали помощи, оставаясь со своими чемоданами и вещами, но в конце концов голод вынуждал их выходить на рельсы в надежде сесть на другой поезд, остановившийся впереди их собственного. Похоже, каждый голодал, но местные жители ради своего спасения прятали припасы. Счет дезертиров из армии уже шел на тысячи, а офицеры утратили всякое чувство ответственности, стараясь выжить, и войска брели к морю без какого-нибудь приличного арьергарда, все время подгоняемые красными.
Миссия пыталась навести хоть небольшой порядок, проводя дезинфекцию станций и машин, превращая магазины и кинотеатры в новые госпитали, но на одной станции мы услышали, что было найдено несколько санитарных поездов, которые днями дожидались возможной отправки.
Как ни удивительно, в то время было много русских офицеров, все еще энергично занимавшихся обменом и продажей награбленного, и те, кто по работе был связан с военным имуществом, заработали огромные деньги. Были даже вспышки кутежей, оргий, азартных игр, и в этом были замешаны некоторые высокие чины. Все это происходило, когда раненые офицеры вешались, а беженцы – в основном офицерские семьи – умирали от холода и голода в поездах, в которые набивались до предела.
Армия была изнурена до крайности. Полки, от которых почти ничего не осталось, с трудом тащились на юг, ноги людей были обмотаны одеждой либо мешками, артиллеристы тащили проржавевшие орудия, измученные люди падали с лошадей и замерзали до смерти, не успев проснуться. Их сопровождали освобожденные красные пленники, которые были в таком же ужасном состоянии, как и белые, все двигались в глубоком молчании, даже шорох шагов заглушался снегом. У лошадей также развилась болезнь ног, канонирам приходилось бросать пушки и снаряжение, и повсюду вспыхивали бунты. Зеленые под командой Нестора Махно грабили города, поезда и продовольственные склады, и вовсю властвовал беспорядок. На севере Красная армия, двигаясь по пятам белых, каждый день захватывала целые караваны поездов, и во всех было полно женщин, детей, голодных и больных. Любого найденного офицера убивали, а остальных разгоняли и приказывали им идти.
Посреди этой разрухи угнетенные, подавленные люди пытались похоронить своих умерших в замерзшей земле или просто оставляли их тела у дороги, чтобы самим присоединиться к огромной вьющейся змее человечества, безразличной к любому, оказавшемуся в еще более затруднительном положении, чем они сами, стремясь как можно дальше оторваться от красных. Немногие, пользуясь возможностью, все еще жили в обломках поездов, которые были разбиты и сброшены в насыпи, чтобы освободить проход другим поездам, и сжигали внутреннюю обшивку вагонов, чтобы приготовить еду или обогреться.
В городах власти утратили право на всякое уважение, потому что цены на хлеб продолжали расти и не было угля. Движение на железных дорогах практически остановилось, повсюду были больные, а посреди всего этого хаоса ко мне пришла новость, что Алекс Смагин в конце концов приехал в Сосыку, но он в полумертвом состоянии, болен пневмонией, и есть подозрение на тиф. Уже не рассчитывали, что он выживет, и я послал телеграмму Мусе, которая вернулась на север, и через два дня она уже была в Сосыке с ним, ухаживая за ним в вагоне, который он делил с другими беженцами.
Конечно, риск инфекции был огромен, потому что на местах не было ни врачей, ни лекарств, но она преданно оставалась рядом с ним, не обращая внимания на трупы, которых каждый день выносили из вагона и укладывали рядом с рельсами. В конце концов вагону, в котором он жил, пришлось передвинуться вперед с частью штаба Сидорина, мы все собрались вместе, добравшись до Кущевки примерно 15 февраля.
Там царили суматоха и возбуждение, поскольку предстояло сделать попытку отбить Ростов, и через город шли войска. Кавалерийские эскадроны, плохо оснащенные, но все же не те изнуренные солдаты, которых мы видели на севере, проходили мимо, а на фронт уходили поезда, битком набитые пехотой. Я сделал вывод, что нам надо ехать на Батайск, и ожидал увидеть это наступление. Сидорин взял меня с собой в свой вагон, оставив мой под штаб, но по приезде в Батайск нам сказали, что Ростов уже взяли, продержали два дня, а потом опять оставили. Эта новость разрывала сердце.
Сидорин с Кельчевским вдруг стали еще более скрытными в отношении своих планов, чем обычно, но сказали, что собираются в Мечетинскую, чтобы поглядеть на павловскую кавалерию, которая только что совершила отчаянный марш через степь и отбила еще один мощный кавалерийский налет большевиков. Однако в ходе этих операций они провели три ночи под открытым небом в самую сильную метель в этом году и сообщили, что потеряли 40 процентов своих сил от обморожения и переохлаждения. Сейчас бойцы Павлова превратились в бредущую разобщенную толпу, одетую в то старое рванье, которое солдатам удалось отыскать. Потери в лошадях были большие, спешившие уцелевшие бойцы ковыляли и тащили с собой оружие и как боевая единица были совершенно бесполезны. Из Одессы наспех сформированные батальоны кадетов из местных гимназий шли на фронт против большевиков.