Решили также выдвинуть ближе к берегу один из эсминцев – выбор пал на «Стремительный», – чтобы сигнальщики с него репетовали на линкор и канонерки сигналы и целеуказания от наземных корректировщиков.
– Как-то громоздко это всё получается, – вслух пожаловался лейтенант Коландс. – Корректировщик – сигнальщику, тот – второму, этот – на «Стремительный», оттуда – нам. В пятые руки получается. И долго, и переврать чего-то могут…
– Так это ж тебе не в морском бою, когда секунды на счету, – усмехнулся многоопытный каперанг Николай Николаевич Савинский, недавно назначенный командир «Ростислава». – А батарея или какая крепость османов никуда не уплывут. Стрелять по координатам ты же умеешь?
– Уметь-то умею, – подтвердил Николай Митрофанович Коландс, один из лучших артиллеристов флота. – А всё же, если бы напрямую, по радио – было б и быстрее, и точнее.
– Ну, размечтался, – подал свой бас генерал Ляхов. – Мою радиостанцию на гору не вкатишь.
Полевая радиостанция, обслуживающая командование Приморского отряда Кавказской армии, в самом деле никак не предназначалась для альпинистских приключений. Полевая – это вам не горная, да и в диком поле грузовичок, в котором она размещалась, раскатывал не очень. Всё по дорогам и дорогам, да и то выбирал, где поровнее и посуше. И такого, чтобы остаться без постоянной собственной связи, ни командир Приморского отряда, ни его штаб ни за что бы не допустили.
– А на горки вроде тех, что у нас по дороге к Трапезунду (так впервые прозвучало название конечного пункта наступления), разве что хорошая вьючная лошадка заберётся, вслед за моими казаками, – продолжил Владимир Платонович.
– Вьючная? То есть со вьюком? – вдруг переспросил младший по званию из присутствующих на совещании мичман Савостин, старший радист «Ростислава».
– Да хоть с двумя, – отозвался кто-то из казачьих офицеров. – Кони у нас крепкие.
– Это к чему вопрос? – нахмурился каперанг Сергей Петрович Римский-Корсаков, недовольный тем, что мичман встрял в обсуждение, не испросив позволения у старших по званию, да и вообще не большой сторонник вольного словопрения, хоть и в военное время.
Савостин покраснел, но сказал чётко, адресуясь, правда, не к Римскому-Корсакову, а к собственному командиру:
– Если позволите, выдвину такое соображение, что можно собрать небольшую передающую радиостанцию для корректировщика. С вашего позволения, соберу – из наших запасных частей. Во вьюк поместится.
– Собирай, – кивнул каперанг Савинский. – А пока поработаем по старинке. Вы готовы, господин лейтенант?
Вопрос был адресован непосредственно Вадиму Иванову.
– Так точно, ваше превосходительство. Если мой командир не возражает.
Капитан-лейтенант Рогачёв не возражал, но спросил, не помешает ли только-только залеченная нога лейтенанту Иванову карабкаться по кручам.
Вадим как мог твёрдо уверил, что не помешает, но в дальнейшем с благодарностью принял помощь от казаков, которые выделили ему низкорослую лошадку, приученную к горной службе.
…И в тот же вечер началось оборудование наблюдательного пункта, откуда подступы к речке Архаве были видны как на ладони. Назавтра, 5 февраля, в первый день наступления у реки Архаве, по целеуказаниям от лейтенанта Вадима Иванова и казацкого есаула, очень толкового артиллериста с немного забавной фамилией Колечко, линкор «Ростислав» выпустил почти сотню снарядов главного калибра и три сотни среднего. Очень даже неслабого среднего калибра – 152-миллиметровые, шесть дюймов. Трехдюймовки полевых батарей были хороши в ближних столкновениях – когда у них достаточно снарядов.
Точно наведённые мощные орудия линкора и канонерок «Донец» и «Кубанец» сметали один за другим турецкие укрепления.
Как правило, огневого налёта было достаточно, чтобы все уцелевшие турки отступали, чтобы не сказать – бежали, и приморцы продвигались вперёд. Иногда – на версту, а иногда и больше – и почти всегда без потерь. Османы отступали всё дальше, уже за бурную, но неширокую Архаве, – но оружия не бросали и постарались закрепиться у реки Вице. Вот там пришлось задержаться на целый день: пехота перегруппировывалась, линейные части и батареи пополняли боеприпасами, а моряки обустраивали новый пункт координации огня корабельной артиллерии.
К тому времени мичман Савостин выполнил своё обещание и даже перевыполнил: в жестяном корпусе неизвестного происхождения, но вполне подходящих для вьюка габаритов, помещалась целая рация, то есть приёмник и передатчик. Лейтенант Вадим Иванов, естественно, знал морзянку и умел работать на ключе, но от услуг присланного с драгоценным подарком радиотелеграфиста с «Ростислава» не отказался.
Тем временем эсминцы продолжали боевые операции. «Стремительный» подошёл к Вице – следующей цели наступления Приморского отряда – и обстрелял позиции и батареи турок. Османам стало не до сооружения новых узлов обороны: восстановить бы старые, разрушенные точными попаданиями. Вскоре к «Стремительному» присоединился и «Строгий» (после того как отогнал в Батуми захваченную фелюгу с тремя десятками турок, собравшихся бежать подальше от наступающих гяуров).
Теперь надо было поменять расположение поста наблюдения и корректировки артогня. Вадим Иванов, альпинистский опыт которого доселе ограничивался холмами и тропинками между скал Гераклейского полуострова, с досадой обнаружил, что спускаться с горы куда как сложнее, чем подниматься на неё. Тем более, если нога всё ещё напоминает о драматических моментах боя у мыса Сарыч.
Несколько дней ушло на выбор места нового наблюдательного пункта и на обсуждение того, что удалось, а что хорошо бы исправить во взаимодействии флота и сухопутных войск.
Шла подготовка к наступлению и на берегу, и в море. Наконец, 15 февраля, начался штурм. Видимость была хорошей, взаимодействие и корректировка огня стали ещё лучше. Корабли не просто поддерживали прорыв турецких позиций, а добились такой плотности и точности огня, что сопротивление турок оказалось совсем недолгим. К обстрелам подключились и эсминцы, благо глубины начинались близко от берега, и в ход иногда пускали не только орудия, но даже пулемёты. К утру 17 февраля район реки Вице был очищен от турок, благодаря чему русские войска весь день продолжали наступление, почти не встречая сопротивления.
В какой-то момент второго дня, когда корабельные канониры на время прекратили огонь, есаул Колечко окликнул Вадима:
– Ваш благородь, в море кто-то дымит: не вражина ли какой на наши головы плывёт?
Вадим отвлёкся от упоительной картины разгромленных позиций и убегающих турок и посмотрел на северо-запад, в море.
В 24-кратный морской бинокль были ясно видны не просто дымы корабельных труб, а двухтрубный красавец линкор и три эсминца типа «Новик», неспешно крейсирующие вдоль побережья.
– Не вражина. Наши. Её величество «Императрица Мария».
Естественно, корректировщика во время боевой работы никто не известил о том, что с утра 16 февраля Батумский отряд кораблей с норд-веста прикрывался линейным кораблем «Императрица Мария» и миноносцами. Зато увидеть не просто дальние дымы, а линкор-дредноут со свитой мог только Вадим: его НП расположился на почти двухкилометровой высоте.
Увидел его Вадим и какое-то время, пока позволяла обстановка, любовался величавым ходом дредноута. И не предполагал ещё, что вскоре их судьбы, лейтенанта и линкора, окажутся связанными…
Черноморская хроника
С 7 час. 16 февраля Батумский отряд кораблей с норд-веста прикрывался линейным кораблем «Императрица Мария» и миноносцами «Лейтенант Шестаков», «Беспокойный» и «Поспешный», крейсировавшими между меридианами Ризе и Вице в расстоянии 20–30 миль от берега…
Приморцам удалось продвинуться почти до реки Биюк-Дере, но там передовые части натолкнулись на особенно мощные, сооруженные, по-видимому, без поспешности, заранее, укреплённые позиции турок. На стороне османов был и рельеф местности: ближние подступы к реке представляли собой плато, с которого все, кто приближался с севера, видны были как на ладони. А на востоке плато упиралось в подножье крутых гор юго-западного отрога хребта Понтийский Тавр.
От мысли штурмовать противника «в лоб» отказался не только штаб генерала Юденича, но и бравый генерал Ляхов. То, что наступательная операция пока что обходилась малой кровью, – это вам не оборона последних рубежей, когда уже и отступать-то некуда, – не могла не радовать командира Приморского отряда, и немного приучило его к мысли, что наступление должно быть именно таким. Сравнительно ведь небольшое соединение Приморский отряд: два полка с приданными небольшими частями, так что в нём, что называется – каждый штык на счету. И на пополнение рассчитывать не приходилось.
Уповать только на корабельную артиллерию тоже не следовало: турецкие укрепления по всему плато занимали большой, пятикилометровый участок по фронту и простирались почти на три километра в глубину, и были там – видели это в бинокли и с суши, и с моря – не только несколько рядов траншей, но и доты, оборудованные пулемётные гнёзда. А сразу за неширокой речкой – артиллерийские батареи.
Решением стала высадка небольшого (такие называли «тактическими») десанта – благо у самого берега и в устье Биюк-Дере глубины были небольшими и дно сравнительно ровным.
Не раз и не два помянув добрым словом купца Эльпидифора Парамонова, предоставившего с началом войны Черноморскому флоту несколько своих не слишком быстроходных, но мелкосидящих и ёмких каботажных судёнышек (их так и стали называть – «Эльпидифорками»), на них и на транспорт «Корнилов» погрузились моряки и казаки. С наступлением темноты десантники высадились в тылу у турок. Огонь корабельной артиллерии своевременно перенесли от места высадки десанта в глубь укреплённых позиций, так что высадка прошла практически без потерь.
Десантников было едва ли не вдесятеро меньше, чем неприятеля, всего два батальона, но эффективность оказалась чрезвычайной. Густой винтовочный и пулемётный огонь, слепящие корабельные прожектора, частые разрывы гранат в тылу, а чуть подальше – огненный вал разрывов тяжёлых снарядов, – совершенно расстроили турецкую оборону. К утру весь бывший свой укреплённый район турки оставили – и его тут же заняли войска Приморского отряда Кавказской армии.