На следующий день, 7 марта, тактический десант в том же составе был высажен в Мепавари неподалеку от города Ризе, и с не меньшим успехом: город был захвачен.
Там, в Ризе, отогнав турок ещё на десяток вёрст к западу, начали оборудовать временный военный порт. Через неделю он уже считался передовой базой Батумского отряда.
Потребности в корректировке огня и в собственно артиллерийской поддержке с моря пока что не было – обе стороны временно приостановили военные действия, – и лейтенант Вадим Иванов вернулся на свой эсминец. Пользуясь затишьем, три эсминца, в том числе и «Жгучий», на остатках угля в бункерах перебрались в Батум, и там уж пополнили всё – и уголь, и боезапас, и продовольствие под завязку.
Здесь же, в Батуме, получили и письма, и отправили ответы.
Вадима ожидало целых шесть писем от Арины. Таких, от которых бывает только радость и тепло на душе. И ещё, конечно, сообщала жена о делах внешних. О том, например, где и как удалось снять новую квартирку на Центральной горке. Небольшую, но с хорошим видом на Северную и Южную бухты. И о том, как идёт служба у мичмана Васьки Иванова. И о том, что пишут из Петрограда Варвара и, изредка, Кира (Вадим разрешал жене вскрывать и читать письма от своих родственников).
Черноморская хроника
Ночной бой миноносцев «Дерзкий» и «Гневный» с крейсером «Бреслау».
Встреча произошла около 2 час. в 30 милях к северо-востоку от Босфора на дистанции 10–12 кабельтовых. Когда миноносцы стали выходить в торпедную атаку, «Бреслау» осветил их прожектором и открыл огонь. Миноносцы также открыли огонь, причём «Гневный» успел сделать два торпедных выстрела, но крейсер от торпед уклонился.
Бой длился несколько минут; «Бреслау» получил три попадания, одним из которых был сбит прожектор, и имел 7 чел. убитыми и 15 ранеными. На «Гневном» было повреждение в машине и имелись две пробоины: одна – в борту, другая – на полубаке. «Дерзкий» довёл «Гневного» до Севастополя на буксире…
Кирилл, «штабс-капитан Падучий»
Лазистан, близ Мепаври
Ясно было: там, внизу, – не обычная ружейная перестрелка из тех, что вспыхивает между траншеями неприятелей. Вспыхивает ни с того ни с сего, как пожар в степи: к примеру, показал с трезвой скуки казак голый зад врагу, а в ответ – пулемётная очередь. Или, как со времён Азова и Очакова повелось, – «уши свиные» соорудил из углов шинели, да выставил из траншеи в ответ на призыв к намазу… Дело обыкновенное. Досуг позиционной войны.
Но какая, к черту, «позиционная война», какие оборудованные позиции, когда не далее как вчера турок вышибли с прежних? Собственно говоря, и летят-то они сейчас искать – где они, «воины Аллаха»? Окопались, встали лагерем или так и скачут козьими тропами со вчерашнего утра?
Оказалось, ни то, ни другое, ни третье.
Внизу разворачивалось сражение. Вернее сказать…
Кирилл сдвинул на кожаный лоб шлема авиаторские очки и высунулся за борт, щурясь от ветра. С резкостью, наведённой невольной слезой, увидел в курящейся дымке внизу толпы, различимые только оттенками хаки: наши – травянистые с рыжиной линьки, и турецкие – вариации табачного колеру (впрочем, и те и другие выгоревшие добела, так что и спутать недолго). Но вот по характеру перемещения не перепутаешь. Сразу видно, что движет те толпы, что рассеиваются на глазах, и что, напротив, собираются в колонну, устремляясь в слабину противника. А уж насчёт сбившихся в овечью отару – и так всё ясно, даже без белых обмоток в качестве флага капитуляции. Всё видать. Хоть с натуры рисуй на штабной карте стрелки ударов и контрударов. Исход сражения предрешён.
«И в первую очередь этим», – догадался Кирилл ещё на подлёте: эти свинцовые громоздкие тучи, валко встающие над полем боя, с характерным желтоватым шлейфом отсева и серой газовой дымкой, стелющейся в подбрюшье, он уже видел во время бомбардировок Зунгулдака. Этакий ад на земле могли устроить только корабельные снаряды, причём головного калибра. Значит, справа, где за изъеденными зубцами гор осталось море, поднимает на воде сейчас крупную рябь, содрогаясь от залпов, старина «Ростислав». Эскадренный броненосец. И это весьма содействует…
Понял, кто на этом балу «заказал музыку» и наблюдатель его, Лука, – похлопал по плечу кожаной тужурки. Показал (когда Кирилл обернулся) большим пальцем в сторону моря, потом указательным постучал в круглую стекляшку высотомера.
Понятное дело, с их теперешней высотой пересечься со стокилограммовым снарядом, летящим по крутой траектории с линии горизонта, – везение небывалое, но не невозможное и однозначно гибельное, однако теперь уже опасность эта в прошедшем времени.
«Нет, – отрицательно покачал головой Кирилл и мотнул головой за борт, дескать: – Раз уж наши атакуют, то артподготовка закончилась».
И действительно, в бурые тучи, служившие последним занавесом «театра боевых действий», они влетели, когда те уже расползались в рыжеватые лохмотья и оседали в клубах пыли. И появление их «М-9» мало кого обрадовало из труппы, только что пережившей скандальный провал, – ну, то есть воинов Аллаха и наместника его на земле, султана.
Лодочная тень гидроплана врезалась в форменное стадо отступавшей артиллерии с пальбой мотора куда более непривычной, чем даже «иерихонские трубы» 280 калибра, – потому как прямо над головой. Аж кисточка на дореформенной феске дыбом. Для турок аэроплан – не диковинка, в общем, но всё как-то издали, как на картинке, а тут… Трёхцветные круги ненавистного флага на крыльях, копотный моторный выхлоп в лицо…
Пушчонки, крупповская родня наших трёхдюймовок, осели на шипастые горные рамы, да задрали куцые стволы. Кони, как и положено коням артиллерийской выучки, шарахнулись в дышлах от странной гигантской птицы, да встали – бояться им только в навозный мешок полагается.
А вот прислуга – по-разному. Кто сиганул с шанцевого сундука на козлах, только портки с седельной накладкой мелькнули среди валунов придорожных. Кто-то, геройски оставшись верхом на кореннике, принялся палить в потолок, не глядя, вжав голову в ворот мундира. Молоденький офицер, зачем-то вскочив на зарядный ящик (наверное, чтобы к небесам коротким путём?), замахал саблей над плетённым, как обмотка, своим кабалаком[20], будто грозя пронёсшемуся оскорбительно низко аэроплану.
– Эх, поздно! Сейчас бы, – процедил сквозь зубы Кирилл, имея в виду, что сейчас «зажигательный снаряд» Стечкина, присланный из Петрограда дядюшкой, был бы как раз кстати. Так бы и подскочил офицеришка с зарядного ящика прямиком в объятия райских гурий.
– Идём на разворот! – крикнул пилот наблюдателю во весь голос, хоть тот и сидел с ним плечом к плечу на соседнем сиденье, и завалил крыло «Григоровича» влево.
Прапорщик Тютюнник вздохнул в дурном предчувствии, которое тут же и нашло своё подтверждение в коротком пантомимическом указании командира: пальцем в грудь себе и вперед, в гнездо стрелка на лодочном носу самолета. Дескать – я пошёл, ты тут сам управляйся, рули!
– Авжеж, сам… – согласно, но с привычным вздохом, кивнул Лука.
Сам бы он, может, набрал уже высоты от греха (а то видно же вон две лохматые дырки на нижней плоскости уже закурились, – палят шайтановы дети), да полетел бы исполнять приказ буква в букву. Сказано же: «Определить позиции»? Так и надо ждать в сторонке, пока не определятся! Нет же, вечно выдумаете, ваше благородие…
– Та що ще?! – отвлёк прапорщика от привычно-бессловесных поучений толчок, довольно болезненный и беспардонный, кожаным носком ботинка в предплечье, хорошо не по уху.
Лука поднял глаза на командира, только что вставшего на край пилотской ячейки. Тот, одной рукой ухватившись за брус моторамы, другой отчаянно махал куда-то вперёд, за фанерный бушприт, не надеясь перекричать пулемётный стрекот мотора «Сальмсон» прямо над головой.
– Ну, ось вже й повертати передумав, – поморщившись, но согласно кивнул Лука, выравнивая горизонталь штурвалом. – Щось цiкавiше знайшов?
Чего там поинтереснее нашёл командир, прапорщик Тютюнник рассмотрел сразу, – на то он, в конце концов, и наблюдатель. Мишень, и вправду, была куда привлекательней, но только в глазах будущего «полного Георгиевского кавалера». Не то, чтобы самого Луку вполне удовлетворила бы, скажем, одноимённая медаль, но ведь и любой полевой командир предпочёл бы истребление неприятельского артиллерийского обоза вот этому вот призу тщеславия.
Конечно, это был штабной автомобиль. Как иначе понимать, что в клубах ржавой пыли, беспощадно подскакивая и мечась из стороны в сторону пуганой курицей, несётся этакий красавец? То и дело вспыхивает оркестровой латунью обод радиатора, чаши фар, что твои литавры, клаксоны в три горла этакими геликонами. Прямо, не авто, а Принцесса дорог. Добро хоть, кожаная крыша не отсвечивает каретным лаком…
(Как потом выяснилось, не Принцесса, а Принц всё-таки: «Prince Henry Vauxhall», модель 14-го года.)
Но и белесые разводы пыли на тенте, парусно хлопающем на рёбрах, не делали автомобиль «фронтовиком». Вооружённым глазом видно – достал Лука из фанерного футляра Цейссовский бинокль, – что попал бедняга, что называется, в переделку. Небось приехал укреплять дух зрелищем генеральских папах, а то и союзнических «Pickelhaube» с золотым шпилем на чёрной лакированной макушке, может, даже для киносъёмки в «Рейхс Хроник». В любом случае точно не для галопа под пулями такая краса. Тут уж и мысли штабс-капитана читать не приходится, он их сейчас сам распечатает на «ремингтоне», что установлен там, на носу, на треноге. Вот уже и отвёл затвор ижевского «Виккерса», провернув на себя рукоятку…
Не оборачиваясь, помахав прощальным жестом вниз, Кирилл дал команду второму пилоту «нырнуть носом», – это ещё градусов двадцать обзора, что в переводе на сажени, помноженные на скорострельность 600 выстрелов в минуту, ого сколько. Времени на прицельную стрельбу, один чёрт, нет. Сейчас нырнёт внизу пылевая эта комета под самолётный редан, и более не увидишь её в прицеле, аж пока не сделаешь полный боевой разворот, а то и вовсе уйдёт шустрая мишень вправо-влево, не дожидаясь, пока под тобой «театр боевых действий» обернётся, как карта на штабном ст