удий с берега, наверняка хорошо пристрелявших сектора, да и перекрывая их по мере необходимости, представлялось малоэффективным и опасным. Орудия главного калибра линкоров «доставали» до берега с внешней (как выяснилось позже, плохо разведанной) кромки минных полей, – но стрельба вслепую, без точного наведения, была или бесполезной, или в лучшем случае могла нанести противнику ущерб едва ли больший, чем стоимость израсходованных 305-мм снарядов.
Но боевые возможности Черноморского флота к весне 1916 года уже позволяли нанести серьёзный удар противнику, не подвергая минной опасности и не подставляя под огонь береговых батарей свои корабли. Нанести удар с воздуха.
И вот 9 марта, как раз в разгар боёв у побережья Лазистана, небезосновательно полагая, что туда, на юг Чёрного моря, уйдёт большинство германских подлодок, а также турецкие и немецко-турецкие миноносцы и крейсера, мощный флотский отряд в составе линейного корабля «Императрица Екатерина II», авиатранспортов «Александр I» и «Николай I» с гидросамолетами, и эскадренных миноносцев «Пылкий», «Счастливый», «Лейтенант Пущин», «Живой» и «Жуткий» под командованием контр-адмирала Андрея Андреевича Покровского вышел в море с задачей произвести под прикрытием линейного корабля и миноносцев воздушное нападение на Варну для полного уничтожения там базы подводных лодок.
10 марта при подходе к болгарским берегам миноносцы «Лейтенант Пущин» и «Живой» были посланы в разведку, в ожидании результатов которой остальной отряд находился на траверзе Варны, но вне видимости берегов. В 8 час. 55 мин. в районе мыса Иланджик эскадренный миноносец «Лейтенант Пущин» наскочил на мину, переломился пополам и быстро затонул, так что успели покинуть тонущий корабль всего два десятка человек.
Первый порыв тех, кто в эти минуты управлял эсминцем «Живой», вполне укладывался в писаные и неписаные морские законы. На «Живом» увидели взрыв, увидели, что их боевой побратим, эсминец «Лейтенант Пущин», ушёл под воду, что часть его команды держится на воде, плавая или цепляясь за плавучие обломки, и приблизился к месту трагедии для спасения людей. Спустили шлюпку и на неё тотчас стали забираться выжившие после взрыва моряки с «Лейтенанта Пущина», а непосредственно на борт «Живого» подобрали из воды ещё четверых.
Но тут кто-то на «Живом», приняв угловатый плавучий обломок погибшего эсминца за перископ вражеской субмарины, поднял тревогу. И подняв сигнал «Атакован подводной лодкой», и отправив командованию отряда соответствующую радиограмму, эсминец «Живой» бросил спущенную шлюпку и, дав полный ход, ушёл из района гибели товарища.
5 офицеров и 10 матросов с «Лейтенанта Пущина» выгребли на шлюпке к болгарскому берегу и были взяты в плен.
Взрыв в море, корабельные дымы и обмен радиосообщениями между русскими кораблями не могли не встревожить береговую охрану Варны и базы подводных лодок. В воздух были подняты три разведывательные гидроплана, которые вскоре обнаружили и пятно масла и обломки на месте взрыва, и одинокую весельную шлюпку, идущую к берегу, и конечно же всю русскую эскадру.
А там, в эскадре, состоящей не из каких-то «китайских крейсеров», а самых современных и боеспособных сил Черноморского флота, сочли появление трёх неприятельских гидросамолетов предвестием воздушной бомбардировки, которая дополнит атаки подводных лодок, – одна ведь уже потопила «Лейтенанта Пущина»! – и операция была отменена…
Много было сказано в кают-компании громких и обидных слов; требование если не трибунала, то, во всяком случае, офицерского суда чести над старшими командирами «Живого» принималось как нечто само собой разумеющееся.
Сложнее было выработать позицию по отношению к контр-адмиралу Покровскому, отменившему – но по согласованию с Эбергардом, – флотскую операцию.
Все, кто спорил, горячился или уповал на холодный рассудок в Батуме, равно как очень многие флотские офицеры в Новороссийске и Севастополе, служили, кто дольше, кто меньше, под командованием Андрея Андреевича Покровского – многолетнего командира минного отряда Черноморского флота. Он посылал эсминцы в дозор и в бой, обучал и направлял, и поразительное бесстрашие, упорство и эффективность действий и «угольщиков», и «нефтяников» непременно были связаны с контр-адмиралом Покровским.
– Неужели, – спрашивал Вадим, – полгода штабной работы так изменили Андрея Андреевича?
Спрашивал – и невольно вспоминал то раннее туманное утро 1914 года, когда, презрев опасность, три дозорных миноносца шли в атаку на стальную огнедышащую громадину «Гебена». Когда только поразительная везучесть линейного крейсера позволила ему избежать торпедного удара из поврежденного русского эсминца, от того самого «Лейтенанта Пущина» и от рук раненого лейтенанта Вадима Иванова.
– Неужели, – спрашивал капитан-лейтенант Марленов, командир эсминца «Заветный», пришвартованного рядом со «Жгучим», – он мог посчитать одну германскую подлодку, если она там действительно была, такой страшной угрозой для целой флотилии, чтобы сорвать важнейшее задание?
Его «Заветный» уже дважды подвергался атакам германских подлодок, но каждый раз легко уклонялся от торпед, да ещё выпускал пяток снарядов из бакового орудия туда, где был замечен перископ и где расплывался воздушный пузырь, след торпедного выстрела. Не потопить, так изрядно напугать хищницу, чтобы и впредь неповадно было.
– Не надо забывать, господа, что там были и немецкие аэропланы, – подавал голос старший офицер со «Звонкого», лейтенант Сергей Удачин. – И никто не знал, сколько их уже набралось в Варне, и сколько бомб просыплют на наши корабли.
Его «Звонкий» дважды участвовал в бомбардировках турецких батарей как на европейской, так и азиатской сторонах Босфора. И оба раза попадал под атаки вражеских аэропланов. Особого ущерба эти бомбардировки не нанесли, хотя одна бомба разорвалась на баке, повредив якорную лебёдку. Но и огонь зенитного «гочкинса» и турельного пулемёта со «Звонкого» оказались бесполезными…
Черноморская хроника
Поход Черноморского флота в составе линейных кораблей «Евстафий», «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон», крейсеров «Память Меркурия» и «Алмаз» и семи миноносцев для обстрела Угольного района. Обстрел района Килимли – Зунгулдак производился с 10 час. 20 мин. до 12 час. 30 мин. Было выпущено свыше 1200 снарядов. Были разрушены восстановленные портовые сооружения по промывке и погрузке угля. Прикрывали операцию линейный корабль «Императрица Мария» и крейсер «Кагул»…
– А мы и не забываем, – отпарировал Вадим Иванов. – Но вы же сами рассказывали, Сергей Львович, что в отряде было целых два авиатранспорта, «Александр I» и «Николай I» с гидросамолетами. Что, наши авиаторы не справились бы с немецкими пилотами?
– Знаете, господа, – вступал в разговор лейтенант Аристарх Смеляков. – Не приучил бы Эбергард нашего Андрея Андреевича действовать только по его команде. Ей же ей, дал бы Покровский другой приказ, и раздолбали б мы эту Варну, как раздалбливали Козлу и Зунгулдак, – в щепки…
Он залечивал в Батумской госпитале лёгкое ранение – осколок со снаряда с «Бреслау» задел его по касательной, когда эсминец «Гневный» вместе с «Дерзким» сцепились с немецко-турецким крейсером в коротком ночном бою…
Такие или примерно такие разговоры продолжались почти неделю. Пока не пришло распоряжение «Жгучему» и «Заветному» идти в Севастополь. И тогда «малое офицерское собрание» уполномочило лейтенанта Вадима Иванова довести до командования требование провести полное расследование позорного эпизода и предать виновных суду чести.
Вадим не был старшим ни по возрасту, ни по званию, наградами не блистал, но почему-то «малое офицерское собрание» не усомнилось ни в его чести, ни в способности донести требования до командования…
В Севастополе Вадим смог сойти на берег много чем через два часа после швартовки. Арина была не слишком довольна, что заслуженный отдых лейтенанта Иванова отягощён необходимостью заведомо неприятной встречи со старшими командирами, но проявила природную свою энергию и сообразительность, чтобы эта встреча состоялась побыстрее. И на должном уровне.
Командору яхт-клуба, в котором и в военное время собирались офицеры (и куда мичману Ваське Иванову вход пока был заказан, вплоть до присвоения очередного звания) не мог отказать никто. А он, естественно, и не пытался отказать в просьбе любимой внучке.
Пока любящий дедушка договаривался об аудиенции с самим командующим Морскими силами Чёрного моря, Вадиму удалось наконец встретиться с младшим братом.
Мичман Василий Иванов за три четверти года со времени памятной и самой трудной вылазки к Босфору выходил на боевые задания на «Крабе» ещё шесть раз. На скрытную постановку мин – четырежды, и все разы достаточно удачно. А дважды и не слишком эффективно – исполняя внешне логичную, но на самом деле неудачную идею кавторанга Клочковского использовать подводный минзаг в качестве обычной рейдовой подлодки.
Большое время на погружение и малая скорость подводного хода, теснота отсеков и, как следствие, непродолжительное время пребывания под водой превращали боевое дежурство в пустую трату времени и сил. Во второй такой выход Клочковский сам пошёл с минным заградителем, хотя пользы от его присутствия было меньше, чем если бы он оставался на базе и руководил боевыми подлодками. Но, во всяком случае, он убедился в неправильности своего прошлого решения, провожая взглядом в перископ, а затем глядя в бинокль из рубки после всплытия и жадно глотая свежий холодный воздух, на быстро удаляющийся турецкий конвой с двумя изрядными транспортниками. Конвой, на дистанцию торпедной атаки которого «Краб» выйти не успел, несмотря на все старания и чёткую работу и командира, старшего лейтенанта Льва Феншоу, и всей команды.
А вот «Нерпа», или «Морж», или даже не такой новенький «Скат» непременно бы успели, – что и доказывали неоднократно.
Мичман Васька выглядел уже настоящим морским волком, даже вроде как немного подрос и стал чуть пошире в плечах. Встрече с братом он конечно же обрадовался, даже чуть не припустил бегом, когда всё ещё немного прихрамывающий высокий лейтенант появился на пирсе подлодок в Южной бухте. Но всё же сдержался, даже козырнул, прежде чем броситься Вадиму на шею.