Удалось собрать внушительную транспортную флотилию: 27 пароходов, в основном пассажирские и каботажные судна. На них погрузились 18 327 солдат и офицеров пластунских бригад, 12 орудий и почти 3 тысячи лошадей, а также боеприпасы, обоз и фураж. Для прикрытия первого этапа перехода, вдоль укреплённого побережья южных губерний и Крыма, выделили линейный корабль «Императрица Екатерина II» и крейсер «Кагул», идущие в сопровождении четырёх эскадренных миноносцев.
Недолгий переход из Одессы в Новороссийск прошёл в целом, как и предполагалось, спокойно. Но не обошлось совсем уж без неожиданностей. Наблюдатели на линкоре, державшемся западнее остального отряда, обнаружили на рассвете силуэт судна, идущего курсом на Новороссийск. Получив неверный ответ на опознавательный сигнал, отряд сблизился – и опознал в неизвестном германский крейсер «Бреслау».
Открыв с дистанции 92 кабельтов огонь из башенных орудий, линейный корабль «Императрица Екатерина II» начал преследование противника, который повернул в море и тотчас начал увеличивать ход и менять курсы, чтобы сбить наводку. И хотя не новый уже германско-турецкий крейсер, даром что проходивший недавно докование в Золотом Роге, не смог выйти на свою предельную скорость, некогда показанную на «мерной миле», но всё же достиг хода, на четыре узла большего, чем русский линкор. Через час погони «Бреслау» скрылся за горизонтом.
Второй этап транспортной операции проходил с 5 по 7 апреля.
Накануне, конвоируя в районе Сурмене транспорты, миноносец «Строгий» обнаружил по курсу германскую подводную лодку «U-33», погружавшуюся для атаки транспортов. Немедленно атаковав, миноносец подмял её под себя, согнув перископ и повредив ей надстройку. Подводная лодка ушла на глубину, но признаков потопления (пузырей воздуха, масляных пятен, плавучих обломков и т. п.) не появилось.
Как стало известно из радиоперехвата, германская подводная лодка «U-33», дотянув в подводном положении до Трапезонда, под покровом ночи в надводном положении вернулась для ремонта в Босфор.
Флотское прикрытие, поскольку было перехвачено несколько сообщений о выходе в этот район ещё нескольких германских подводных лодок и надводных кораблей противника, усилили. Теперь транспортную флотилию, как прежде в составе 27 судов, охраняли два самых мощных российских линкора «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина II», четыре крейсера, два авиатранспорта и минная бригада.
Выйдя из Новороссийска 5 апреля, к утру 7 апреля флотилия подошла к порту Ризе, рейд и побережье которого уже считались (несколько преждевременно, как показала практика) оборудованными для высадки и выгрузки обеих бригад и их обозов.
Несколько транспортов с большей осадкой не смогли приблизиться к берегу; их разгрузку пришлось производить с перегрузкой на «Эльпидифоры», корабельные баркасы и блиндеры. Но справились едва ли не за половину суток. И транспортная флотилия, высадив пластунов и всё их тыловое обеспечение, пошла, охраняемая миноносцами, крейсерами и аэропланами, в Батум, куда и прибыла на рассвете 8 апреля.
Выгрузку прикрывал флот: линкоры и крейсера располагались в море на дистанции прожекторной видимости, а миноносцы и тральщики для охраны от подводных лодок образовали двойную цепь впереди сетевого заграждения.
Но если с моря неприятель поостерёгся подойти в пределы видимости наблюдателей флота, то на суше всё оказалось не так гладко. Турки, получив подкрепление, в этот день атаковали отряд Ляхова у Хамуркана – а это всего в 15 километрах от Ризе. Звуки канонады, отголоски ружейных залпов и пулемётной трескотни подкрепило срочное донесение: требовалась помощь.
Корабельная артиллерия не могла существенно помочь: атаки и контратаки следовали одна за другой, дрались приморцы с турками и врукопашную, – разрывы снарядов могли накрыть своих. Нужна была помощь пехоты, но бросок по горным тропам отнял бы слишком много времени и сил. Командующий, генерал Николай Юденич, принял решение перебросить одну только что высаженную бригаду (без тылов) к Хамуркану.
К утру 8 апреля 1-я бригада пластунов для скорейшей доставки на фронт была перевезена на «Эльпидифорах» в Хамуркан. Теперь в распоряжении Ляхова было уже шесть полков, и наступление турок удалось сначала остановить, а затем и продвинуться дальше на запад, к Трапезонду.
Боевые столкновения на некоторое время прекратились, и вице-адмирал Эбергард, который самолично командовал эскадрой прикрытия, сообщил Юденичу, что уводит корабли в Новороссийск и Севастополь для бункеровки и пополнения боезапаса.
Николай Николаевич подумал, что приморцев – столь успешный правый фланг его армии – оставляют вообще без поддержки и защиты с моря. А капитан 1-го ранга Римский-Корсаков ещё и напомнил о возможном появлении вражеских крейсеров и подлодок. Мол, на совещании командиров кораблей Севастопольской эскадры и Батумского отряда только об этом и шла речь.
Юденич сначала связался с Эбергардом, но как-то получилось, что сухопутный и морской командующий не поняли друг друга. Тогда Юденич напрямую обратился к своему тёзке, великому князю Николаю Николаевичу Романову, – и после нескольких часов переговоров выяснилось, что флот собирается просто произвести ротацию. На смену большой эскадре, которая прикрывала транспортную операцию и наступление, направляется Вторая бригада линейных кораблей («Пантелеймон», «Евстафий» и «Иоанн Златоуст»), с миноносцами и тральщиками, так что и сухопутные части, и Батумский флотский отряд будут и впредь надёжно прикрыты.
На подступах к городу возникла ситуация, в общем-то, характерная для этого этапа войны. Один из командиров левого фланга 3-й турецкой армии, прикинув соотношение сил, и с учётом грозной артиллерии русских кораблей, крейсирующих вдоль побережья, разумно приказал оставить Трапезонд. Естественно, уничтожив всё, что могло бы пригодиться «неверным».
Вскоре разведка Приморского отряда донесла, что турецкие войска вышли из города и закрепляются где-то на западе. Естественно, сразу же последовал приказ первому пластунскому полку город занять, что и было безо всякого сопротивления со стороны противника осуществлено. Но через два дня, по приказу самого Энвер-паши, слишком разумный командир лишился то ли бейлыка, то ли головы, турки бросились в яростную атаку и Трапезонд отбили.
Юденич и Ляхов не стали дожидаться, пока турки подтянут пополнение своему изрядно потрёпанному пластунами передовому отряду, восстановят укрепления и подведут резервы, а спланировали грамотное наступление с флотской поддержкой и вновь захватили город. На этот раз надолго. И отогнали казаки и пластуны турок ещё на полтора десятка километров на юго-запад. Так что достать Трапезондский порт – а именно он был нужнее всего флоту, – полевая артиллерия турок не могла.
Невеста Варвара
Петроград. Литейный проспект. «Театр Фарс» Валентины Лин
– Ох, боюсь, много будет сегодня на вашу милую головку, Варвара Ивановна. Но раз уж настаиваете, да и мучить вас более не хочется. Что ж… – С простецкой, как всегда, ловкостью запрокинул стопку фабрикант и выдохнул в белоснежную манжету. – Что ж, давайте без обиняков. Поручик Лемешёв, к чести его, не один, а таковых довольно и добровольцев. Но именно ваш Борис – за деньги, за фунты стерлингов, – беспощадно уточнил фабрикант. – Он распространяет в своей, да и других частях Петроградского гарнизона, определённого толка печатную продукцию.
– Какого? – снова насторожилась Варвара, готовясь услышать гадости.
– Не ту, что вы подумали сейчас, – поспешил её успокоить Глеб Сергеевич. – Но близко к тому. Это те самые мерзкие и лживые слухи и ложь, о которой я вам говорил в самом начале нашего вечера откровений. Всю ту дрянь, что собирает по светским салонам и редакционным помойкам небезызвестный вам журналист.
– Ловеласов, – отчего-то не слишком удивилась, лишь подтвердила для себя Варя.
– А потом приправляет скверными биржевыми новостями…
– Наш вечный прожектёр-биржевик, – снова догадалась девушка.
– Сведениями из открытой телеграфной переписки сильных мира сего…
«Этот почтовый вицмундир, что изредка забегает и всё с озабоченным видом», – теперь догадки начали пугать её саму.
– Всему этому, если надо, придаёт идейной убедительности…
– Милый старичок профессор, которого в «Работном» зовут то «народовольцем», то богословом, спившимся до марксизма. – Она уже и не знала, вслух ли это сказала, будто раскладывая пасьянс, или про себя.
– И всё это оформляется в печатные пасквили, лаконичные, в афишку размером, с доходчивой, как лубок, карикатурой, которые…
Наверное, Глеб Сергеевич нарочно придержал конец фразы, чтобы Варвара сама вдруг выпалила:
– Которые тут же у нас, в «Работном доме», и печатаются?!
– Именно, – кивнул фабрикант.
«Господи! Да ведь не далее как сегодня я дважды была близка к этому открытию – пусть случайному, но всё-таки…»
Конечно же!
Варвара словно бы увидела себя со стороны.
Вот она, аккуратно счищая с подошвы ботика налипшую уличную грязь, держится за стену и видит на ней непристойный лубок: «Последняя выходка Распутина… Как стало достоверно известно нашим… И гнал вперёд себя голую царицу как публичную девку…» Ей тогда ещё подумалось: «Угол блеклый, не пропечатанный, точно, как у нас в “мастерской для образованных женщин”».
Значит, не почудилось. Значит, шепнула-таки память, да она не услышала, не поверила… И потом видела – с таким же слабым оттиском, – иллюстрацию к своим страшным галлюцинациям насчёт её Лемешева и подлого Прайса, где так же и «Распутин с Протопоповым». Как же всё-таки этот печатный станок для ручного копирования называется?
– Гектограф, – точно подслушав её мысли, подсказал Глеб Сергеевич. – Ничего лучшего с 905-го года без уведомления в полицию купить нельзя, вот и мучаются наши девицы, как отцы их при Александре Втором.
– Девицы? – рассеянно переспросила Варвара и едва не хлопнула себя ладошкой по фамильно-примечательному скульптурному лбу.