«Короче», – поторопил его косым взглядом статский советник.
– Британского шпиона мистера Эдгара Прайса, – доложил один Василий.
– Эдгар Хорнст Прайс – агент 6-го управления английской разведки, – продолжил второй.
– Разведка за рубежом, – хмыкнул Алексей Иванович. – Коллега, значит. И этот…
– Радецкий, – подсказал тот же секретарь.
– …У него гостит? Каков молодец! Час от часу… Чувствую, что и это ещё не всё? – глянул он исподлобья уже на другого секретаря, Василия, зная эту их манеру, – дополнять друг друга перекличкой.
Так и есть:
– Кроме того, господин Радецкий, – Василий кивнул на папку, где, видимо, была соответствующая записка наружного наблюдения, – ищет вашего содействия, чтобы передать в ГАУ ценные сведения разведывательного характера и даже некое, как он сам говорит, вещественное доказательство.
– Чего?.. – машинально спросил советник.
– Бог весть, – простодушно вздёрнул плечи русак. – Чуть ли не заговора против Балтийского флота.
– Вона как… – потёр Алексей Иванович остаток седой растительности на лбу и распорядительно кивнул Басилевсу-Базилю: – В таком случае мне бы Садовского сюда.
– Есть, – вполне по-армейски щёлкнул каблуками ботинок асессор Базиль, хоть и числился по военной части всего лишь зауряд-прапорщиком с правом держания формы в шкафу.
С минуту статский советник рассеянно крутил в пальцах сигару с золотой шейкой «Гаванера», словно забыл, с какой стороны её следовало бы обкусить щипцами, так и сунул в рот, не вспомнив, не подкурив, и проворчал невнятно:
– Ты сказал, этот…
– Радецкий, – снова подсказал секретарь.
– Ну да, – кивнул Алексей Иванович. – Говоришь, он ищет моего содействия в этом деле? Именно моего?
– Именно, – лаконично подтвердил Василий.
– Странно… – перегнал-прожевал сигару Алексей Иванович из одного угла рта в другой. – Не самая я известная фигура в министерстве. Как мне до сих пор казалось, – добавил он ещё более задумчиво. – К чему бы это? Почему я?
– Он говорит, что вы всё поймёте при встрече. Сразу, – невозмутимо ответствовал асессор, словно бы успел переговорить и об этом нюансе с самим таинственным инкогнито.
– Вот даже как?.. – совсем уж озадаченно поскрёб статский советник в затылке, в последнем оплоте растительности на голове.
Визитёр, показавшийся в дверях особой канцелярии Министерства иностранных дел, заставил даже Черчилля на радиаторе парового отопления обернуться. Обернуться и уставиться на вход с недоумёнными вытаращенными глазами, расширив чёрные поперечные зрачки.
Мало кто производил в кабинете не слишком темпераментного статского советника больший фурор.
Сигара в пухлых пальцах советника опасно выпала тлеющим концом на картон папки с надписью: «Радецкий Борис Венцеслав»; капитан 1-го ранга Садовский плеснул мимо чашки чаю на медный поднос под самоваром; секретарь Василий, обернувшись на скрип двери, наскочил на секретаря Базиля, так что тот выбросил под стол шумные рулоны карт. Все замолчали – и именно это и привлекло внимание толстого министерского кота, привыкшего к неумолчным разговорам в кабинете как к колыбельной.
– Вот так! – забыв все слова, придуманные и продуманные на сенатской лестнице, выпалил «Борис Венцеслав», но тут же попытался стянуть пухлые губы, расползавшиеся в гримасе радостного волнения. Даже подтянулся, как в строю.
В дорожном, на английский покрой костюме «в шотландку», это смотрелось как… как и должно в кабинете куратора дипломатической разведки.
– Вот так встреча, – ткнул опустевшей чашкой в сторону гостя каперанг Садовский. – Мне же не мерещится, это…
– Капитан гвардии Иванов Николай Алексеевич 114-го полка 2-го Сибирского пехотного корпуса 10-й армии, – отрапортовал вошедший.
– Не мерещится, – констатировал Глеб Михайлович.
И впрямь, в дверях как будто выставили ростовой портрет Алексея Ивановича в ту пору молодости, когда тот уже, что говорится, «хлебнул». С проседью на висках, с рядком складок на фамильно-выпуклом лбу, но с теми же твёрдо-непроницаемыми глазами цвета шинельного сукна, что видят больше прочих, даже когда на пухлых губах, как сейчас, играет самая наивная, простодушная улыбка.
Потому-то, заметив за собой, как дёрнулась, так и не отвыкнув, рука к козырьку несуществующей фуражки, Николай добавил уже «по делу»:
– Он же Радецкий Борис Венцеслав, поляк, немецкий инженер и датский подданный на сегодняшний день.
Первым, как водится, нашёлся неуёмный «бес детства», сидевший в значительной фигуре советника с неуместностью парадокса и прочностью штатного расписания.
– Ну, узнаёшь ещё тень отца?.. – глухо, чуть изменившимся голосом спросил он Николая, стирая ребром ладони пепел с его же «личного дела». – Принц Датский?
– Для тени вы выглядите… – неопределённо помахал Николай ладонью, чтобы не сболтнуть, сколько потерял в эпикурейском благодушии привычный с детства образ.
Алексей Иванович и впрямь за время войны основательно осунулся, обзавёлся под глазами мешками чернильного колеру, кажется, даже губы обрели нервную сухость.
– Основательно, как для тени, – закончил наконец Николай.
– Да обнимитесь уже, дипломаты! – не выдержав, всплеснул руками и плеснул остатками чая Глеб Михайлович Садовский.
Оба секретаря Василия, бог весть отчего, но синхронно и сочувственно кивнули.
– Да погоди ты обниматься, – не потерял присутствия статский советник, хоть и в самом деле справлялся со своим голосом с усилием. – Вдруг мне его ещё и допросить придётся на предмет: «Как ты до жизни такой докатился?» Из пехотного капитана Императорской русской армии в подрядчики датской оружейной фирмы, да ещё через немцев? Я уже и не спрашиваю, когда ты поляком-то стал?..
Вадим Иванов
В Севастополе
В последний день апреля Вадим, сдав окончательно дела на «Жгучем», с приказом на руках поднялся по «адмиральскому» трапу, выставленному, само собой, не ради него, а в предположении скорого прибытия вице-адмирала Эбергарда на борт «Императрицы Марии».
Вахтенный офицер Володя Успенский (с ним Вадим был знаком ещё со времён службы последнего в Минном отряде) поздоровался с равным по званию Вадимом Ивановым за руку и отвёл его к новому непосредственному начальнику, старшему лейтенанту князю Урусову.
Пока шли от трапа до кормовой орудийной башни, где неугомонный старший артиллерист линкора дрессировал обслугу в заряжании всех трёх орудий, добиваясь полного автоматизма в работе, лейтенант Успенский в основном расспрашивал, что было в Лазистане после планового возвращения «Императрицы Марии» в Севастополь из дальнего прикрытия транспортной эскадры и Батумского отряда кораблей. Но и посматривал на реакцию Вадима, зная, что лейтенант Иванов в первый раз оказался не то что в близости, а прямо на борту могучего корабля, способного стать украшением любого флота в мире.
Лицо Вадима никогда не отличалось выразительностью, но всё же Володя Успенский с удовольствием отмечал, насколько впечатлён его новый сослуживец.
Справка:
Длина 168 метров, ширина по миделю 26,3 метра. Водоизмещение линкора-дредноута – 23 600 тонн. Скорость корабля на мерной миле достигла 22 3/4 узла[28]. Полный запас топлива «Императрицы Марии» – почти две тысячи тонн угля и 600 тонн нефти. Этого хватало на восемь суток похода при крейсерской скорости 18 узлов. Силовая установка – 4 паровые турбины мощностью в 10 тысяч лошадиных сил каждая. Шесть динамо-машин: четыре боевые и две вспомогательные. Электроэнергии требовалось очень много: только для приведения башенных механизмов в действие в каждой башне главного калибра использовалось 22 электрических мотора. Электромоторы обеспечивали также подачу снарядов и наведение всех 130-миллиметровых орудий среднего калибра.
Всего в четырех трехорудийных башнях размещались двенадцать обуховских двенадцатидюймовок. Палуба была предельно освобождена от надстроек для расширения секторов обстрела башен главного калибра, особенно второй и третьей. Дополняли главный калибр тридцать два орудия различного назначения: 130-мм, противоминные Кане и зенитные Гочкинса. Первые размещались в спонсонах по бортам, а зенитки – на надстройках и на крышах орудийных башен. Четыре подводных торпедных аппарата были устроены на случай ближнего боя с достойным противником.
Конструкция корпуса и система бронирования «Императрицы Марии» так же, как остальных двух линкоров-«черноморцев», в основном соответствовали проекту построенных чуть раньше балтийских дредноутов. Но частично они были доработаны: немного изменены обводы и увеличена толщина броневых плит. Реальная толщина главного броневого пояса была увеличена с 225 до 262,5 миллиметра, стенок боевых рубок – с 250 до 300 миллиметров, их крыш с 125 до 200 миллиметров, а скоса броневой палубы с 25 до 50 миллиметров.
Команда корабля, по штатному расписанию, – 1260 человек матросов, унтеров и офицеров.
Знакомить Вадима со старшим артиллерийским офицером не требовалось. Князь Валерий Николаевич прекрасно помнил лейтенанта Иванова по службе на «Евстафии». Едва закончился тот памятный бой у мыса Сарыч, в котором комендоры под руководством старшего артиллерийского офицера лейтенанта князя Урусова накрыли и болезненно ранили, хотя и не смогли добить проклятущий «Гебен», Валерий Николаевич одним из первых подбежал к развороченному каземату 152-миллиметровых орудий. И первым, кстати, определил, что Вадим Иванов жив, хотя и тяжко контужен.
Очень хорошо помнил его и Вадим. Да что и говорить, ещё тогда, на «Св. Евстафии», старший артиллерийский офицер Урусов был любимцем всей команды линкора, а не только комендоров и гальванёров.
Он выделялся на флагманском корабле не только своими внешними данными: мощным телосложением, ростом и силой или видом с густой окладистой бородой, но и постоянными спокойствием и корректностью. Настоящий фанатик своего дела, он старался донести свои знания и энтузиазм до подчинённых. Дошло до того, что он придумал свой – его впоследствии так и назвали «урусовским», – метод заряжания орудий большого калибра, и стал своим личным примером обучать комендоров и «Евстафия», тогдашнего флагмана, и остальных линкоров.