Сейчас он спросил только, едва козырнув в ответ на уставное приветствие Вадима:
– А, да это тебя ко мне на главный калибр сосватали? С головой-то как? Выдержит пальбу двенадцатидюймовок?
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство. Я уже не овечка.
Во время первых учебных стрельб на линкорах на их борту вблизи орудийных башен привязывали овец. Некоторые из «живых индикаторов» погибали – и тогда соответствующие зоны на палубе отмечались как опасные и там запрещалось находиться во время стрельбы.
– Ну, так молодец. А то я засомневался, как прочёл приказ о назначении: тот ли это лейтенант, что с «Гебеном» дважды дрался: на эсминце и на «Евстафии». Ивановых на флоте, да и на Руси, немало… Устраивайся, а через час – прошу пожаловать во вторую башню. Введу в курс дела.
Князь Валерий Николаевич Урусов несколько преувеличил и свои, и Вадимовы возможности. Первичный «ввод в курс дела» он, конечно, осуществил, – представил мичманам и унтер-офицерам, и матросам дневной вахты. Показал на первом орудии расположение и действие механизмов управления. Пообещал (и осуществил) участие в завтрашних практических тренировках и, бросив на прощание: «В восемнадцать сбор в кают-компании», – небрежно козырнул и ушёл.
Но «входить в курс дела», изучать работу всей сотни механизмов и попутно все личные качества и возможности девяти десятков комендоров и матросов громадной трехорудийной башни, пришлось долго. Хотя уже через десять дней, ко времени визита Николая II, наследника и Александры Фёдоровны на борт «Императрицы Марии», лейтенант Иванов чувствовал себя намного увереннее в «своей» башне, а порядок в ней стал больше соответствовать представлениям Вадима о службе на флагманском линейном корабле. Домой он, правда, всю первую неделю выбирался только с последним катерком и возвращался на линкор к утренней побудке. Но девятого и десятого мая представал пред Аринины очи пораньше. Не в последнюю очередь для того, чтобы послушать Васькины, то есть мичмана Василия Иванова, россказни о посещении государем подводного минного заградителя.
– Только что вышедший из очередного «текущего» ремонта «Краб» наш стоял, как обычно, на причале базы подводных лодок, – рассказывал Василий. – Но в последний момент, когда стало известно, что государь не желает на этот раз осматривать собственно базу, а лишь подводный минный заградитель, то «Краб» перегнали к Царскому молу в Южной бухте.
– Успели? – только и спросил Вадим.
– А то! Ещё и ждать пришлось долго, чуть не целый день. Царь, оказывается, в это время осматривал морской госпиталь, разговаривал с моряками, раненными во время боевых столкновений с крейсерами противника и спасёнными после взрывов мин, и прибыл на Царский мол только перед заходом солнца.
…Офицеры и команда «Краба» выстроилась на узкой верхней палубе. Лейтенанты Ульянин и Монастырёв встали фалрепными у трапа.
Император был в кубанской казачьей форме, за ним неотступно следовал казак богатырского сложения, в паре шагов за ними – десяток старших офицеров, из которых Василий признал только кавторанга Клочковского.
– И что же государь? – Арина хотела не столько информации, сколько услышать впечатление Василия.
– Да как-то всё не очень радостно, – вздохнул Васька. – Плохо он выглядел. Очень плохо. Лицо бледное и весь держится так, будто болен… Или смертельно устал. И чем-то сильно опечален.
– Так сам же говоришь – в госпитале полдня пробыл, – вступился Вадим и тут же перевёл взгляд на жену, будто испрашивая поддержки. – А там, меж ранеными, обожженными, контужеными и искалеченными, радости мало.
– Да, наверное… На портретах да на фото всё у него иначе. А я ж что, смотрел сейчас-то не издали: в шаге ведь от нас государь прошёл, когда поднялся на борт и обошёл строй. Вот такие тёмные круги под глазами.
– Да, – кивнула Арина. – От тёмных кругов под глазами и бледности ясно, что у всякого будет и страдальческое, и болезненное выражение.
Супруги обменялись понимающими взглядами.
Василий, впрочем, тоже без труда понял, сколько и чего пришлось насмотреться и вытерпеть командорской внучке за почти полгода добровольной работы по санитарным поездам и госпиталям, спасая, а потом выхаживая суженого.
– Он с кем-то разговаривал или только поздоровался с командой и офицерами? – спросил Вадим, уже знавший о предстоящем визите государя на линкор «Императрица Мария», самый примечательный новый корабль Черноморского флота.
– Мне он ничего не сказал, – с ощутимым огорчением выговорил Васька, но тут же повеселел: – Зато остановился напротив меня!
– Левофлангового в строю офицеров, – уточнил старший брат.
– Ну да, – невысоконький, но ладный мичман Иванов не среагировал на подколку. – Посмотрел на меня и чуть улыбнулся. Так по-доброму и с пониманием…
Василий помолчал, потёр чуть выпуклый, «фамильный» лоб и добавил с неожиданной взрослостью:
– А ещё вроде как сочувствия одним взглядом попросил.
– Скажешь тоже, – хмыкнул лейтенант Вадим Иванов. – Где царь и где ты. Сочувствия…
– А ты подумай, – вдруг попросила Арина, весьма нечасто не разделявшая позицию мужа. – Ему же тяжелее всех. Война страшная, в стране что-то плохое накипает, крысы вокруг жадные растаскивают что ни попадя, смутьяны какие-то появились, при дворе гниль мерзкая, – и всё это на него. А совесть у него за всю страну болит и не позволяет бросить всё – даже в отпуск не уйдёшь.
– Нас-то, офицеров, в чём попрекнёшь? – удивился Вадим, хотя никакого упрёка в словах Арины не было. – Присяге верны, служим, как можем.
– Что, так ни с кем государь и не говорил? – повернулась Арина к Ваське, который тоже был несколько удивлён поворотом темы.
– Нет, ну почему же. С командиром нашим перекинулся парой фраз. Лев Константинович предложил осмотреть лодку изнутри, а государь эдак глянул на горловину люка – и отказался. Снова сошёл на мол, но попросил объяснить, как «Краб» ставит мины. Командир и лейтенант Монастырёв – он у нас главный по минному вооружению, – всё как есть объяснили. Император покивал да и распрощался.
– Сколько же длился ваш смотр?
– Ждали долго, а так – и получаса не прошло. Он уехал, а мы заняли места по расписанию, да и погнали «Краба» на прежнее место стоянки. Зато потом разговоров было много. И соседи по базе всё расспрашивали – ведь государь только нашего «Краба» изо всех лодок удостоил визитом, то есть с близи только мы его и видели. Про всё расспрашивали и вспоминали: и как одет, и кто у него в свите, и чем интересовался. А Ульянин-то наш и говорит: «А хорошо, что император не захотел осмотреть наш заградитель изнутри».
– Устыдился вашей тесноты, что ли, Никита Савельевич? – спросил Вадим, знакомый с инженером-лейтенантом Ульяниным по Минному отряду.
– Да и я примерно так же спросил, – сознался мичман Иванов. – А он и говорит: «Намотай себе на ус, когда вырастет, что визит царя не принес удачи ни одному кораблю, которые он посещал. Как оставит свою подпись на переборке в кают-компании, так и начнутся всякие нелады. То пожар, то мина, а то и вовсе погибель».
Начисто лишённый суеверия лейтенант Вадим Иванов только усмехнулся.
Взгляд со стороны противника:
…6 июля в 9 ч. 15 мин. «Гебен» получил известие от морского командования о том, что в 30 милях к N от Эрегли находится русский дредноут, сопровождаемый эскадренными миноносцами и идущий на восток. Было очевидно, что неприятель намерен отрезать «Гебен» от Босфора и думает это сделать на обычном входном S-м курсе. Таким образом, избрание N-го курса оказывалось правильным, и «Гебен», не встретившись с неприятелем, вошел в Босфор 6 июля в 19 ч.
«Бреслау» 7 июля также вернулся в Босфор.
По возвращении «Гебен» и «Бреслау» встали в ремонт. На «Гебене» производилась проверка внутренних валов для устранения образовавшейся со временем слабины и устанавливались приборы центральной наводки. «Гебен» выходил из строя на продолжительный срок.
На «Бреслау» надо было заменить один поврежденный турбовентилятор и отремонтировать другой; кроме этого, необходимо было заменить трубки в холодильниках и установить шесть 150-миллиметровых орудий.
Ремонт турбовентилятора имел огромное значение, так как в случае порчи и второго корабль был бы ограничен в скорости хода…
Николай Иванов, «Принц Датский»
Петроград. Дворцовая площадь. МИД Российской империи
– Обыкновенная для немцев бюрократическая путаница, – фыркнул в ухоженные по европейской моде вздёрнутые усики Николай Иванов, только что вновь перекрещённый из польского Бориса, с ударением на «о». – Подданный прусского короля куда легче может оформить второе гражданство, чем житель Германской империи. Остаток всеядности времён Бисмарка. Ход, рассчитанный в общем-то на соблазн прочих немцев, подданных всяких их герцогов и курфюрстов.
– Ну да, – размашистым кивком согласился статский советник. – Служить у немца для наших поляков никогда не было проблемой, даже если мы об этом и знали. Пущай и нашим и вашим, как водится. И всё-таки? – прищурился он, как и должно куратору дипломатической разведки. – На Рейхсхеер этот их, прости господи, поработать тебе довелось?
Алексей Иванович попытался посмотреть на сына с выражением лица гоголевского Тараса Бульбы, однако вышло сие неубедительно. После третьей стопки «Смирновской», извлечённой из тайного сейфа за портретом Николая II («из-под царской полы», как любил говаривать сам советник), взгляд его был и маслянист и умилен, сколько бы ни поводил кустистыми седыми бровями, – родительское счастье бросалось в глаза так же, как и работа парикмахерских щипчиков в строгих бровях.
Но на не слишком натуральную строгость папеньки Николай, привыкший к ней с детства как объявленный «недоросль», и реагировал соответственно – как гимназист с унылым аттестатом: бодро и красноречиво.
– Увы, для фирмы, где работал мой прототип до того, как угодил в Сибирь, я был потерян ещё до войны. Так что, до определённого момента, никакого отношения к «Stock