– Надо только знать принцип его срабатывания, – взял себя в руки Николай раньше даже, чем успел обдумать дальнейшее поведение. – Механическая детонация? Химическая реакция – температура, влажность?.. – С этими словами он с лёгкостью, от которой у герра Фердинанда Вальдо снова выпал монокль, раскрутил трубку по едва заметной линии резьбы.
Шаг этот точно нельзя было назвать обдуманным, но с ощущением, что это и есть тот самый «последний шанс», бороться капитан Иванов уже не мог.
– А кто, вы говорите, изобретатель? – продолжил он, не давая опомниться немцу, высыпав себе в горсть набор мельчайших деталей: пружинку, ампулку, боёк, капсюль…
А Фердинанд ничего не мог сказать, он попросту задыхался от недостатка или, напротив, переизбытка слов.
– У меня такое ощущение, что я смогу вам назвать его имя, – с азартом мальчика, расковыривающего пружинный паровозик, продолжил Николай уничтожать обер-лейтенанта вкупе с репутацией и карьерными перспективами. – Вы знаете, я ведь до войны работал как раз в «Stock & Co» Ага. Глицериновый капсюль. Вы здорово рискуете, таскаясь с этой штукой в кармане. Хорошенько тряхнуть – и пальцы оторвёт, несмотря на футляр.
– Что вы делаете?! – выдохнул наконец немец.
– Простите, ради бога! – ахнул Николай, будто только сейчас увидел паническую реакцию инспектора главного инспекторского бюро. – Всё. Alles. Уже собираю. Работы Юзефа в части механики не отличаются особой хитроумностью. Eine moment. Вот!
В первозданном виде латунная трубка аккуратно легла в несообразно трясущийся футляр с войлочной подкладкой.
– Чёрт бы вас побрал, – буквально проскрипел зубами «обер-лейтенант моря». – Я надеюсь, вы собрали её правильно.
– В точности, у меня фотографическая память! – горячо заверил его Николай. – И ещё раз простите, это у меня с детства, ни один бабушкин будильник не уцелел.
– К чертям ваше детство!.. – с трудом успокаиваясь, спрятал герр Вальдо футляр за борт шинели. – Не дай бог, представители фирмы-изготовителя увидели бы, как вы влезли в их секретное изделие, как в будильник этой вашей бабушки. Вы же должны понимать: что бы потом ни случилось с этой штукой, отчего бы она потом не сработала или, наоборот, сработала не как надо – виновато будет не ваше детское любопытство, а моё небрежение.
И вдруг прервал сам себя Фердинанд, спохватившись и отчаянно кося глазами за серебристую перевязь погона.
– Он не видел?
Николай, поняв о ком речь, выглянул за плечо «обер-лейтенанта моря».
Крепко сбитая фигура боцмана по-прежнему символизировала стойкость «Kaiserliche Marine» и главное их боевое качество – невозмутимость, граничащую с безучастностью.
– Nein, – уверенно заявил Николай. – Как контуженный.
И тут же, в порядке успокоительного средства, предложил:
– Хотите, я встречусь с представителем «Stock & Co»? Кто именно, не знаете? Ну да, впрочем, меня все знают и со всеми у меня были замечательные отношения, – наседал скороговоркой Николай, не давая прийти в себя после нарушения всякой секретности. – Уверен, встретимся по-приятельски, поболтаем о взрывателе Юзефа, хорошо бы это был он сам. Вот увидите, они мне сами предложат взглянуть на его устройство, и ваша совесть будет окончательно и совершенно успокоена.
Уловив смысл только последней реплики, обер-лейтнант цур Зее машинально кивнул, и, не заставив себя ждать, капитан Иванов, который здесь фигурировал под именем инженера Радецкого, канул в белесой мгле, так кстати сгустившейся от снежного заряда.
Как раз в это время с другой стороны вынырнул представитель фирмы «Stock & Co. Berlin-Marienfeld». Но со своим «коллегой» он так никогда уже и не встретился, да и вообще это был отнюдь не Юзеф…
– Не Юзеф? – машинально переспросил сына статский советник. – А кто?
– Понятия не имею, я и Юзефа этого выдумал на ходу, – беспечно пожал Николай плечами.
Алексей Иванович хмыкнул, мысленно возвращаясь к существу:
– Значит, говоришь, компактный взрыватель, который они намерены пронести на некий «русский дредноут»?
– Не моя парафия, – как всегда предваряя своё «веское слово», начал каперанг Садовский: – Но о минных взрывателях «Berlin-Marienfeld» наслышан даже я.
Статский советник, проявив осведомлённость, вполне отвечающую и его образованию, и особенно роду занятий, только уточнил:
– Неужто и на морские мины их уже приспособили?
«Мины-голубки», или «Taube», производства «Stock & Co. Berlin-Marienfeld» к тому времени прокляли солдаты всех стран Антанты на всех фронтах Великой войны.
И в самом деле, едва коснётся земли с лёгкостью птички оперённый снаряд миномёта «Granatenwerfer Gr. W», как тут же неминуемо звучит взрыв. Очень уж чуткий взрыватель. Не то что иную шестифунтовую из земли выроешь, а она по-прежнему глуха как пробка, хоть кувалдой лупи по капсюлю. Нет. Снаряды «Метающего пастора» – «Priesterwerfer», как прозвал своё изобретение некий венгерский священник, – лопались в траншеях противника с неизбежностью мыльных пузырей.
Их частенько даже сбрасывали с других «Taube» – аэропланов, в качестве лёгких бомб. Ибо чем легче метательный снаряд, тем меньше шансов, что он наберёт инерции, достаточной для того, чтобы разбудить взрыватель…
– Да вроде нет ещё, – буркнул разочарованный инспектор Технического комитета Адмиралтейства. – Не слыхал. Но и на кой тащить на корабль взрыватель механического действия, тоже, увольте, не понимаю? Во-первых, ему сам заряд нужен. Предположим, этого добра найдётся в крюйт-камере сколь угодно. Но, во-вторых, кто его в действие-то приведёт в нужное время? Кто по нему там колотить станет? Чай, бикфордова шнура за тридевять морей не отмотаешь, – настоял-таки Глеб Михайлович на своей неоспоримой компетенции.
– Так о детонационном принципе никто и не говорил, – ответил Николай на немой вопрос Алексея Ивановича.
– Ты же сам сказал? – наморщил лоб статский советник. – Немцу что, мол, тряхни в кармане, и – готово…
– Вот именно, что немцу, – снисходительно фыркнул в усы а-ля шведский шкипер Николай Иванов. – Явному профану в химии, он ведь даже «глицериновый капсюль» мимо ушей пропустил.
– Ну, тогда, может, мне, тоже профану, растолкуешь?.. – слегка раздражённо спросил Алексей Иванович.
Но с «толкованием» поспешил Глеб Михайлович, что-то мучительно вычислявший до этой секунды на потолке:
– Это значит, что этот взрыватель следует поместить в место, где он будет долго, но неуклонно нагреваться до определённой температуры. Главное тут, чтоб неуклонно, чтоб глицериновая оболочка, начав плавиться, вновь не застыла. И тогда… – Он неопределённо помахал рукой с забытой пустой рюмкой.
– Что тогда? – поторопил его статский советник.
– Да что угодно, – пришёл на помощь вновь задумавшемуся каперангу Николай. – Любое химическое взаимодействие высвободившихся реактивов: расширение газов или, и вероятнее, – воспламенение.
– И где же это на корабле такое место, что само по себе постоянно греется, и только поджечь не хватает, чтобы ахнуло? – суммировал вслух Алексей Иванович, забрав у Глеба Михайловича рюмку и наполнив её из «запретной» фигурной бутылки.
– Пороховой погреб артиллерийской башни.
– Главного калибра, – почти хором ответили его собеседники, а сам статский советник уточнил вперебивку:
– Во время боя!
Очередная рюмка прошла в тишине. Не в поминальной ещё, но уже в тревожной.
– Хотел бы я взглянуть на эту «адскую машинку».
– Показать бы её Менделееву, – наконец и также практически одновременно заговорили статский советник и инспектор.
И также одновременно замолчали, когда, не особо отвлекаясь от поисков маринованного грибочка в квашеной капусте, Николай передёрнул плечами с беспечностью малограмотного купца:
– Ну, отчасти это можно.
– Можно?
– Как? – отобрал-отодвинул от него фарфоровую салатницу отец.
– У датского капитана, что таки вывез меня через три дня вынужденного подполья, оказалась в Копенгагене отличная мастерская с прецизионным токарным станком. Немецким. Хоть блоху тебе подковать.
Николай осёкся под тяжёлым взглядом родителя и нетерпеливым Глеба Михайловича. Поднялся и продолжил уже по пути в приёмную, к оставшемуся там, на вешалке, пальто:
– Ну а поскольку изделие я, так сказать, видел собственными руками… – В паузу его отсутствия за тяжёлой дворцовой дверью статский советник и каперанг переглянулись многозначительно. – Воспроизвести его чисто механическую часть труда не составило. А вот, что там за реактивы в ампуле были, уж, не обессудьте, на зуб не пробовал.
На стол куратора дипломатической разведки легла тонкая латунная трубка с узкой щелью кнопочного механизма, надо понимать – боевого взвода.
– Вот.
– И этим вот, что в самом деле дредноут потопить можно? – риторически спросил Алексей Иванович.
– Неисповедимы пути Господни, – не более содержательно ответил Садовский.
И тут статский советник спохватился и спросил уже ближе к разведывательной практике:
– Англичанину своему, у которого квартируешь, изделие не показывал? А то те ещё, знаешь, союзники.
Николай развёл руками, на этот раз, мол: «Обижаете, господин…»
– Кто тебя вообще надоумил к нему обратиться? Он ведь непростой джентльмен.
– Датчане, – повторил жест Николай. – Точно указали, что у этого Прайса есть хороший выход на наше охранное отделение.
– А он не особенно-то и скрывает, что извещён о наружном наблюдении, – ответил на немой вопрос каперанга статский советник. – Как и мы, впрочем, своих филёров не особенно-то и прячем. Так даже связь получается с британской разведкой и короче, и надёжнее. Чем круги на мутной воде разводить – шепнул чего надо своему собственному филёру-соглядатаю, – вот и докладная пришла быстрее «телеграфа-молнии».
– И лишнего ничего я этому Прайсу не сказал. На всякий случай, – успокоил отца Николай Алексеевич.
– Мы, с вашего благословения, у себя посоветуемся, – каперанг Садовский с несколько излишней осторожностью повертел перед глазами латунную сигару. – Надеюсь, Николай Алексеевич, она у тебя не последняя?