– Обижаете, – хмыкнул гвардии капитан. – И, кстати, надо бы обстановку переменить. Или теперь тут ночуют по-военному?
– Что ж, – уже окончательно подвёл итог Алексей Иванович, вставая из-за стола. – Не думал, что тебя, сын, мне этак, из-под полы, вернут, почитай дипломатической почтой. Ну и слава богу, – вновь самую малость дрогнуло в голосе въедливого саркастичного старика.
Сегодня стало как-то особенно видно, что уже старика.
– Едем домашним показываться. Вот крику-то будет…
Кирилл «Падучий»
Кавказский фронт. Лазистан, близ Мепаври
– От якби до кулемета дотягнутися, я б тобі звідси допоміг… скільки там нам часу ще відведено…
Судя по тому что прапорщик Тютюнник целиком перешёл на родную мову, помирать он собрался незамедлительно и, как следует всякому русскому солдату, – в бою. Штабс-капитан Кирилл Иванов, к тому времени высвободившийся от ремней и распихавший по карманам патроны из картонной коробки, уже выбрался наполовину со своего места, но обернулся, осмотрел приятеля скептически.
– Бо інакше, чим я тобі поможу? Я, навіть, руки не чую, – попытался виновато пожать плечами Лука, но только охнул, когда чуть шелохнулся в подмышке окровавленный «багор» деревянного осколка моторамы: – Оцей клятий кілок у рэбрах…
– У рэбрах… Скажи лучше у сали, – машинально поддразнил Кирилл, впрочем, задумавшись на мгновение: – Хотя пользы с тебя, однорукого, и впрямь немного.
Он прищурился, прицельно приспустив рваную бровь на серый глаз, высматривая, будто уже через прицел пистолета-карабина, как с куриной сторожкостью здешние «ополченцы» перебираются через горную, взбешённую весенним паводком, речку.
– Сделаем так, – резюмировал штабс-капитан. – Ноги-то у тебя целы?
– Да вроде бы, – закатив свои по-детски выпученные глаза, как ученик реального училища у доски, попробовал Лука пошевелить ногами где-то в глубине фюзеляжа. – Ніби працюють.
– Вот и хорошо, что работают, – видимо, окончательно решившись на что-то, сам себе кивнул Кирилл, нервно хохотнул. – Выглядишь ты на этом дрючке убедительно, так что сиди тут, как чучело на колу, и не шевелись. Даже если из тебя вороны станут солому выклёвывать. Или детишки усы отрывать, – снова будто засомневался Кирилл, глядя на своего наблюдателя, словно бы и впрямь насаженного на окровавленное острие. – Если, конечно, их взрослые не отгонят. В общем, как бог даст, – поняв, что альтернатива куда как однозначна, бережно похлопал по плечу приятеля Кирилл и вдруг закрыл ему глаза, как покойнику. – А то ещё вороны выклюют…
– Ну, уж нет! – вытаращив глаза, застонал-засуетился Лука. – Я с вами, ваше…
– Не-не-не, – решительно замотал головой штабс-капитан. – Наше высокородие само. Оно само сейчас уведёт этих мстителей за собой куда подальше.
Кирилл метнул взгляд на реку, где уже заканчивалась верёвочная переправа преследователей и отметил с неприязнью, что у двоих по меньшей мере имеются – коромыслами через плечи – надломленные в замке охотничьи ружья. Может, даже кремневые ещё, да кому от того легче?
– А ты не жди ни воронов-стервятников, ни, того хуже, детишек, – утихомирил ладонью геройский пыл прапорщика Кирилл. – Как увидишь, что они интерес потеряли к твоей персоне, – выбирайся отсюда, и в горы, там наши должны быть. На-ка вот, – заткнул он под ремень приятеля свой другой, карманный «маузер № 1»: – Это тебе, чтобы отбился, если вдруг кого-нибудь стеречь поставят. Отобьёшься – и то же самое, в горы, пока не спохватились. Ну а я с божьей помощью…
Кирилл уже выбрался к тому времени на ферму крыла и, держась за обнажённые, в холстяных струпьях, лонжероны, приготовился спрыгнуть на можжевеловый ковёр. Но, для верности, задержался, помахал свободной рукой преследователям:
– Алла акбар?
Будто расслышав его вопрос, со стороны реки донёсся нестройный восторженный хор: «Алла!..»
– Кто б сомневался, в данной-то ситуации… – проворчал штабс-капитан и закончил уже на земле: – Ну да посмотрим, не перебьёт ли наше «Господи, помилуй…» их «Алла».
Едва выбравшиеся из реки, ещё в каскадах брызг, «ополченцы» стали забирать в сторону убегающей фигурки Кирилла…
В кабинете С.Д. Сазонова
– Я за вас искренне рад. – И Сазонов, обойдя стол заседаний, на полпути встретил Алексея Ивановича, протянул руку и, как только статский советник ответил на рукопожатие, накрыл его кисть своей левой и горячо потряс. – В наше время найти единственного сына, выжившего во всех передрягах, – это просто милость Господня. Рад, очень рад за вас обоих! Да, кстати, мне уже сообщили, что получена благоприятная резолюция на представление по возведению вас в ранг действительного статского советника.
Алексей Иванович не удержался от радостной улыбки, но сказал только по поводу возвращения сына:
– Мы тоже оба благодарим Господа. А я отдельно ещё и вас: ваши хлопоты по связи с Красным Крестом поддержали во мне надежду. И, как видите, – небезосновательную.
Сергей Дмитриевич наконец отпустил руку статского советника и сказал, возвращаясь в свое кресло:
– Ах, полноте! Главная заслуга – вашего сына. И, полагаю, вы в глубине души верили, что такой бравый офицер, как Николай Иванов, капитан гвардии, не мог безвестно кануть.
– Верил, – наклонил голову статский советник Иванов. – Хотя сколько тысяч бравых русских офицеров уже канули в небытие от германских пуль и снарядов.
О том, что найденный стараниями Сазонова и Красного Креста в госпитале для военнопленных капитан Н.А. Иванов оказался всего лишь полным однофамильцем пропавшего сына, Алексей Иванович говорить министру не стал. Тем более что выяснить это, стараниями агентуры, удалось совсем незадолго до появления «Принца Датского». А ещё почти в то же время от надёжного источника в Лейпциге поступил пересказ услышанного им лично разговора некоего обер-лейтенанта Троммлера о том, что пленный русский, гвардии капитан Николас Иванофф, организовал группу пленных и осуществил побег. И он, Троммлер, героически пытался, но не смог этому воспрепятствовать, и что даже нет уверенности, что беглецов уничтожили огнём артиллерии, поскольку в (неразборчивые название и координаты) свежих трупов не обнаружили.
– Война, война… – тем временем продолжал Сергей Дмитриевич. – Если, как уверяют нас главные действующие лица трагедии 1914 года, они не желали войны, то никак не могу себе представить, как бы они поступали, если б её желали. И ведь даже не пытаются опомниться и прекратить смертоубийство! Да, но кроме тягостных воспоминаний ваш сын, я слышал, что-то привёз из порождений «сумрачного германского гения»?
– Привёз, – кивнул, подтверждая, статский советник. – Несколько образцов их новейшей диверсионной техники.
– Наивно предполагать, что Германия – изобретательница теории законности нанесения вреда противнику всеми возможными средствами, не станет использовать самые подлые методы. И убивать всех, не только солдат противника. Ядовитые газы они уже использовали.
Сазонов, очевидно, возвращался к своему обычному состоянию, прерванному началом разговора с Алексеем Ивановым. Уже несколько раздражённым тоном он бросил:
– Когда-нибудь Германии придётся вернуться к мирному сожительству с соседями, без чего ни она сама, ни её соседи не будут в состоянии жить сколько-нибудь удовлетворительно.
Алексей Иванович невесело усмехнулся:
– Пока что они видят «мирное сожительство» в единственном виде: они – господа, а прочие, от французов до славян, – их рабы.
– Да-да, вы правы, – подхватил Сазонов. – Похоже, что большинство немцев органически не способны относиться беспристрастно ни к французу, ни в особенности к славянину. Созданных таким образом людей было много в Берлине в 1914 году, и к ним принадлежал, к несчастью, Вильгельм II.
– Помнится, вы говорили, что при первом знакомстве с вами как министром Вильгельм был весьма расположен к вам? – осторожно спросил статский советник.
– Отметил как нечто положительное мой «разумный национализм», – усмехнулся Сазонов. – Но допускаю, что меня он не причислил к славянам. Наверняка ведь знал, что моя светлой памяти мать была германских кровей. А у кайзера, как он сам признавался, прирожденная ненависть к славянам.
Цитата:
Кайзер Вильгельм II:
«Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать: я ненавижу их».
Из воспоминаний австрийского генерала графа фон Штюрха
– Так вы говорите, – продолжил Сазонов, – что капитан Николай Иванов привёз «образцы их новейшей диверсионной техники»?
Переходы от масштабных умозаключений, достаточно естественных для министра иностранных дел великой державы, к частностям, важным прежде всего для его подчинённых, были не слишком характерны для Сергея Дмитриевича. Тем более в такое время, когда ни военная, ни собственно дипломатичная, ни в особенности внутриполитическая обстановка свободного времени практически не оставляли (статский советник Иванов не в полной мере, но всё же знал, что Сазонов вовлечён в сложную закулисную борьбу на самой вершине государственной власти).
Цитата:
«…Центр правительственной власти, за продолжительным отсутствием Государя, перешёл в руки несведущих и недостойных людей, сгруппировавшихся вокруг Императрицы и её вдохновителей, во главе которых находился приобретший позорную известность Распутин».
С.Д. Сазонов
– Образцы зажигательных и взрывных устройств небольших размеров, но изрядной разрушительной силы. – Статский советник избегал говорить о технических деталях, малопонятных, да и ненужных дипломату. – Одно из них – адская машинка, прекрасно замаскированная под кусок угля, – послужило, как теперь стало понятно, причиной взрывов на нескольких английских и американских пароходах.
– Вы уж, голубчик Алексей Иванович, войдите – если надо, то и от моего имени, – в охранку и соответствующие службы Морского ведомства, чтобы и нашим кораблям такой «тевтонский уголёк» не попал.