Но ведь так и есть!
Любить. Любить всех этих людей.
Не избранных.
Всех. Не потому, что они заслужили твою любовь, а просто потому, что им сейчас плохо и больно.
Всех. Кроме себя.
Себя – на потом. Совсем «на потом»…
– Идёмте к вашему графу, – двинулась в сторону вокзального крыла Кира, даже не удосужившись посмотреть, идёт ли за ней, услышал ли её Вертинский.
Вадим Иванов
В Севастополе
Нет, не было ни предчувствия, ни какой-то непривычной тревоги.
Правда, буквально накануне Вадима, непременного приверженца уставных строгостей, царапнула процедура допуска в первую башню рабочих и техников с Николаевских заводов, вызванных для ремонтных работ. Вахтенный даже не проверял по списку, а только пересчитал ремонтников «по головам» и, когда численность сошлась с заявленной, передал дюжину штатских, вроде даже и недостаточно знакомых друг с другом, дежурному кондуктору из подчинённых лейтенанта Успенского. Самого Володи на борту не было – отсыпался дома на берегу перед долгой и хлопотливой вахтой: 7 октября выпадал его черёд служить вахтенным начальником всего громадного линкора.
Да, как-то это царапнуло по сердцу, ещё и сказал сам себе Вадим, что когда очередь ремонта дойдёт и до его башни, то непременно всех проверит лично и лично же проконтролирует ход работ, – но вскоре всё растаяло в предчувствии встречи с Ариной.
А оказалось, ещё и с младшим братом.
Его «Краб», выполнив ещё две минные постановки, попал в осенний жёсткий шторм (сильно качало даже при погружении на перископную глубину) и еле добрался до Севастополя, где и был срочно поставлен на ремонт.
Черноморская хроника
15 сентября. Постановка подводным заградителем «Краб» минного заграждения в южном выходе из Варны.
14 сентября «Краб», имея не вполне исправные двигатели для надводного хода, на буксире эскадренного миноносца «Гневный» вышел из Констанцы и, несмотря на свежий ветер и значительную зыбь, вечером 15 сентября поставил минное заграждение у Варны между болгарским заграждением и берегом. При начале постановки у «Краба» произошло повреждение правого элеватора для сбрасывания мин, вследствие чего были поставлены мины только левого борта (30 мин). 17 сентября «Краб» на буксире «Гневного» возвратился в Севастополь…
Двое суток на «Крабе» не нуждались в службе мичмана Иванова, которому, поговаривали, уже «светит» очередное звание, вот только уходящий адмирал Эбергард не успел подписать документы, а пришедший вице-адмирал Александр Колчак ещё до них не добрался.
Обед и разговоры в основном о вестях семейных и злоключениях Кирилла, но и о том, что дела на Чёрном море двинулись решительно в нужном направлении, затянулись допоздна…
Взгляд со стороны противника:
Оживленную деятельность русских дредноутов, их хорошее обеспечение против атак подводных лодок и тактику эскадренных миноносцев следует объяснить вступлением в командование Черноморским флотом в качестве преемника адмирала Эбергарда нового молодого и энергичного командующего, вице-адмирала Колчака, назначенного в июле 1916 г.
По-видимому, под его влиянием усилилась и деятельность эскадренных миноносцев перед Босфором.
14 и 16 августа у Босфора показались 2 эскадренных миноносца, которые, очевидно, имели задачей выяснение направления морских коммуникаций. Они удалились отчасти вследствие обстрела их с береговых батарей, отчасти вследствие воздушных атак на них. Несколько дней спустя они снова появились перед Босфором, так что пришлось прекратить судоходство. Таким образом, сношения с Зунгулдаком были крайне стеснены, и доставка угля была очень ограничена.
Вследствие недостатка угля командованию флота пришлось временно отказаться от своей доли в угле, прибывавшем из Германии.
Адмирал Сушон был вынужден отправить 5 сентября в Морской генеральный штаб следующую телеграмму: «Выход из Босфора, по-видимому, закрыт неприятельскими минами, фарватер для больших кораблей ещё не протрален. Прошу сообщить верховному командованию».
Ко времени объявления войны Румынией перед Босфором были поставлены русскими новые минные заграждения; обнаружить их удалось 27 августа, но затем траление и воздушная разведка показали, что поставлены многочисленные заграждения и что русские работали на основании широко задуманного плана…
Утром, ещё затемно, Вадим вскочил и, не зажигая свет, быстро оделся. Старался не шуметь, но Арина проснулась и босиком выбежала в их маленькую прихожую.
– Мне надо на корабль, – сказал Вадим тоном, не предполагающим обсуждение.
Арина не стала ни обсуждать, ни возражать, только и спросила:
– К обеду вернёшься?
– Да. И Ваську не отпускай.
Уже на улице, у первого же фонаря, лейтенант Иванов посмотрел на часы. Шесть часов пятнадцать минут.
Он никак не мог знать, что именно в это время в носовой башне главного калибра на мгновение особо ярко вспыхнул и тут же погас электрический свет.
И не слышал Вадим, спускаясь по крутой улочке и лестнице с Центральной горки к пристани, где обычно швартовался дежурный катер, как через несколько минут матросы, находившиеся в каземате № 4, услышали резкое шипение, идущее из погребов носовой башни главного калибра.
Но уже увидел офицер, глянув на длиннющий силуэт линкора над невидимой водой, как из люков и вентиляторов, расположенных в районе первой башни, вырвались клубы дыма и пламени.
До причала Вадим уже почти добежал, оставалась какая-то сотня шагов…
Он не видел и не знал, что в это время один из матросов успел добежать до кормовой трубы и доложить вахтенному начальнику, лейтенанту Владимиру Успенскому, наблюдавшему оттуда молебен второй вахты, о пожаре. В считанные секунды другие матросы выбежали из каземата и, чётко выполняя предписания, раскатали шланги и начали заливать водой подбашенное отделение.
Но первый, едва ли не самый страшный взрыв, Вадим не мог не увидеть и не услышать.
Столб жёлто-зелёного пламени ударил в небо. Грохот потряс всю бухту.
Лейтенант Иванов мог только представить себе, что стало с моряками на всех уровнях, от дежурной кочегарки, крюйт-камер и жилых казематов, до собственно первой башни. Мог только представить, что натворил неудержимый огненный смерч, бьющий во все каналы и люки, раздувающий борта и переборки, и, наконец, прожигающий и прорывающий восемь сантиметров палубной брони.
Вадим уже выбежал на причал, когда грянул новый взрыв. Пламя первого взрыва ещё лишь начало опадать, и было ясно видно, как вырвалась из гнезда и будто зависла над раненым кораблем, прежде чем исчезнуть во мгле, стальная мачта.
Ещё взрыв – Вадим по его звуку механически отметил, что сдетонировали носовые погреба чувствительных 130-миллиметровых снарядов, – и многотонная броневая рубка взлетела на воздух, будто невесомая. Разом погасло всё освещение линкора, и корабль, сотрясаемый новыми взрывами, погрузился во тьму.
Их дежурный катер только что отчалил, отвозя к линкору тех, кто добежал до причала раньше, но чуть дальше на причале поднимал пары какой-то пакетбот, и лейтенант Иванов, запрыгнув на борт посудины, только молча ткнул рукой в том направлении, в котором уже спешили пожарные спасательные пароходики, портовые буксиры, шлюпки и катера…
Пока пакетбот разрезал отсветы пламени на чёрной воде Северной бухты, грохотали то резкие, то глухие взрывы, а уцелевшие вахтенные офицеры, унтера и матросы разворачивали отчаянное сражение за спасение линейного корабля. Старший инженер-механик приказал поднять пары в кочегарке № 7 – надо было поскорее пустить пожарные помпы. Мичман Игнатьев, собрав людей, бросился в кочегарку; они быстро разожгли топки, но подъём паров требовал времени…
Пакетбот направился к трапу на средине корпуса «Императрицы Марии», и в это время прозвучал мощный, хотя какой-то будто сдавленный взрыв, и ощутимо толкнуло снизу, из воды, так что суденышко будто подпрыгнуло.
По звучанию взрыва и по тому, что громадный корабль сразу же начал крениться на правый борт, всё больше и больше погружаясь в воду, Вадим понял, что сдетонировали торпеды и сорвало крышки торпедных аппаратов, и теперь потоки воды заливают камеры и отсеки ниже ватерлинии…
Причалить к линкору не удалось: в половине кабельтова от тёмно-зелёного борта пакетбот обогнал адмиральский катер. Вице-адмирал, только мельком глянув в его сторону, бросил:
– Подбирать людей! – И, держась за леер, отвернулся к «Императрице Марии».
Несколько матросов уже отплывали в стылой осенней воде подальше от линкора. У некоторых хватало сил вскарабкаться на пакетбот, других пришлось вытаскивать на палубу.
Колчак же, едва выслушав первые доклады, приказал затопить погреба 130-миллиметровых орудий, чтобы перегородить корабль. Но для этого нужно было пробиться на батарейную палубу, куда выходили штоки запирания кингстонов.
Старший инженер-лейтенант Пахомов, трюмный механик, с четырьмя унтер-офицерами ринулся туда, понимая, что каждую секунду могут сдетонировать артиллерийские погреба.
Унтера и Пахомов освободили штоки от мёртвых тел, наложили ключи и начали проворачивать – но в этот момент в моряков хлестнул вихрь пламени. Обожженный старший инженер-лейтенант Пахомов всё-таки провернул свой шток и довернул соседний, после чего выбрался на верхнюю палубу. Вода ринулась в открытые два кингстона, но как оказалось – слишком поздно. Погреба сдетонировали, от взрыва погибли более десятка моряков, а крен линейного корабля на правый борт ещё усилился…
Пакетбот и ещё полтора десятка больших и малых судёнышек подбирали людей, – кого из воды, кого у штормтрапов (вице-адмирал сразу после взрыва второго ряда крюйт-камер приказал оставшимся морякам покинуть борт линкора).
Не все успели выбраться. Несколько несчастных, застигнутых пожаром на нижних палубах и отрезанных огнём от трапов, попытались протиснуться в иллюминаторы. Те, кто застрял, так и погибали: ноги и нижние части туловища заживо горели, а головы с разодранными криком ртами или медленно уходили под воду, на правом борту, или вздымались – на левом, – к задымлённому небу…