– Да, я не представляю, каково это – быть родителем! Но лучше знаю, что чувствуют дети!
О чем думал Мияваки, когда произносил эти слова? Что вспоминал?
– Дети захотят попрощаться с ней, пока не поздно! Сказать, что любят, сказать спасибо!
Его голос все больше походил на плач, и Куботу это раздражало. Он решил положить спору конец.
– Больше не подходи к моим детям! Слышишь?! И на занятиях можешь не появляться!
И почему этого студента так волновала чужая проблема?
Профессор испугался отчаяния, отразившегося на лице Мияваки, – казалось, будто весь его мир только что рухнул, – и поскорее выбежал из аудитории. Тогда Кубота в последний раз видел парня студентом.
На семинары Мияваки ходить было действительно незачем – дипломную он уже сдал.
И работа оказалось отличной.
Мияваки не ослушался и больше на практических занятиях не появлялся, хотя Кубота, конечно, сказал тогда глупость. Остальные студенты сразу заметили, что душа их компании вдруг перестал ходить на пары, но Мияваки заверил их, что готовится к будущему трудоустройству.
Странная, почти угрожающая настойчивость, с которой Мияваки просил профессора открыть детям правду, сильно его заботила. Он решил поговорить об этом с лучшим другом Мияваки, Суги.
– Он так переживает за моих детей… Может, на то есть причина?
По выражению лица Суги сразу стало ясно: он знает.
– Еще в детстве Мияваки потерял родителей в автокатастрофе. Лет ему было, как вашему сыну. Наверное, он сильно волнуется за ваших детей, вот и пытается вмешаться… – Казалось, Суги хочет добавить: «Пожалуйста, поймите его».
– Ясно, спасибо…
Такой ответ совершенно выбил профессора из колеи. Последний раз он ощущал нечто похожее, когда врачи сказали, что его жена умирает.
Кубота все время вспоминал о том, что сказал Мияваки.
«Ты не представляешь, что чувствуют родители!» О чем подумал осиротевший парень, услышав эти слова?
Да, как бы ему ни хотелось, он не знал, о чем перед смертью думали его родители, и мог только предполагать.
«Но я лучше знаю, что чувствуют дети!» Мияваки не лгал. Только он мог рассказать, каково это – в один день потерять обоих родителей.
После разговора с Суги Кубота начал сомневаться: может, стоило открыть детям правду? Или нет?
Однако время шло, и состояние жены ухудшалось. Кубота решил обо всем рассказать сыну.
– Маме осталось недолго.
Ребенок плакал, но держался. Наверное, как и говорил Мияваки, он подсознательно чувствовал, что происходит.
Когда они пришли в больницу, жена профессора большую часть времени была без сознания. Но в моменты, когда она приходила в себя, сын без конца произносил «спасибо, мама» и «я люблю тебя». Сестре он сказал повторять то же самое.
Разговаривать жене было тяжело, поэтому в ответ на слова детей она легонько кивала.
«Дети захотят попрощаться с ней, пока не поздно! Сказать, что любят, сказать спасибо!»
Мияваки оказался прав. Кубота даже решил, что, возможно, Мияваки все-таки рассказал детям о болезни мамы, но уже на него не злился.
Жена умерла в конце февраля, в ужасно холодный день.
После похорон к Куботе подошел сын:
– Спасибо, что рассказал.
И тогда профессор заплакал.
Он почувствовал облегчение: дочка еще была слишком маленькой, чтобы понять, что произошло, но хотя бы сын успел осознанно попрощаться с мамой.
Мияваки все-таки добился своего. Учиться он заканчивал через месяц.
Кубота был в трауре, поэтому на благодарственную вечеринку не явился, но на выпускном присутствовал. После официальной части уже бывшие студенты подошли к Куботе пообщаться, но не знали, как лучше себя вести, поэтому разговор получился недолгим. Мияваки тоже оказался среди выпускников, но они с профессором не обменялись ни словом – благо, обстоятельства позволяли.
Кубота знал, что сильно обидел парня, и теперь боялся говорить с ним о произошедшем.
Когда настало время прощаться, Мияваки слегка поклонился, и профессор ответил ему коротким кивком.
– Тогда я все-таки сказал сыну, что мама умирает, – признался профессор.
– Вот как… – слегка улыбнулся Сатору.
– Если бы не ты, дети не смогли бы с ней проститься. – Кубота вдруг поклонился. – Извини меня!
– Не нужно, профессор!
Ой-ой! Сатору забыл, что я лежу у него на коленях, и привстал. Будь на моем месте другой кот, он бы уже упал!
Кубота поднял голову и взглянул на Сатору, и только тогда хозяин снова сел.
– Я тоже… думал не о вас, а о себе: вспоминал, как сам потерял родителей. Но все-таки вы меня выслушали, спасибо. – И вдруг Сатору тоже поклонился. – И простите за все.
Профессор не ожидал услышать извинения и молча смотрел на Сатору.
– Кажется, я только недавно начал понимать, что чувствовали вы с женой. Если бы я оказался на ее месте…
Если бы ему оставалось жить всего год…
– То мне бы не хотелось, чтобы все вокруг грустили. Наоборот, я был бы рад увидеть, как близкие мне люди улыбаются.
И взрослые, и дети всегда ставят себя на первое место. «Я хочу попрощаться, потому что это конец» или «Я не хочу прощаться, потому что расставание выйдет болезненным».
Вообще сложно сказать, в чем состоит разница между ребенком и взрослым. Дети верят, что различия существуют, и говорят, мол, нужно вести себя по-взрослому. Но в какой момент они сами становятся взрослыми?
– И все-таки я будто не дал вам с женой выбора…
Наверное, люди взрослеют, когда перестают полагаться на инстинкты и доверяются чувствам настолько, что, в отличие от нас, животных, прекращают смотреть на других как на детей или взрослых. Люди вынуждены самостоятельно искать, что значит «взрослость» именно для них, и поэтому каждый становится взрослым в том смысле, который сам для себя определяет.
Когда Сатору решил, что лучше знает, как вести себя с детьми профессора, и пристыдил его, он сам был еще ребенком. Но именно поэтому он и смог изменить ситуацию. К нам, животным, такая мудрость приходит только с годами.
– Я благодарен за то, что вы согласились взять Нану, но еще больше я рад, что мы с вами встретились, профессор.
Кубота опустил взгляд и помотал головой. Он шмыгал и, кажется, плакал. Больше он не забивал рот сладостями в надежде заполнить тишину.
Наконец профессор успокоился и взглянул на Сатору. А потом они стали вспоминать прошлое. И много смеялись.
– Я бы с удовольствием поболтал подольше, но пора бы познакомить Нану с собакой. – Профессор поднялся.
– А как ее зовут?
– Лили. Она просто обожает котов, поэтому переживать не о чем. – С этими словами профессор вышел из гостиной.
Скоро он вернулся с собакой. Стоило им войти, она тут же рванулась вперед.
Кот! Кот-кот-кот-кот! Давай играть! – На нас с Сатору, сходя с ума от радости, бросился огромный немецкий дог размером с теленка.
Ты слишком большая, идиотка!
Даже Сатору подскочил, видимо приготовившись бежать, и я со скоростью света влез ему на голову. Я тут же выгнулся, поднял хвост трубой, чтобы отпугнуть собаку, которой хотелось поиграть.
Как с тобой играть, если ты больше меня в несколько раз?!
Лили оперлась на Сатору передними лапами и повалила его на диван.
Кот!
Я оказался загнан в угол. Хотя собака и не желала мне зла, она была слишком возбуждена, и я тоже не сдержался: зашипел на нее и полоснул когтями.
Ай! – взвизгнула Лили.
Не подходи! Назад! Назад!
Собака наконец-то отошла, но было видно, что она все еще хочет играть.
Больно, вообще-то! Жестоко! Ладно, так когда ты будешь в настроении? Тогда сможем поиграть? Ей не нужно было говорить вслух – хвост все рассказывал за нее.
Не буду я в настроении, дура!
– Может, Нана собак не любит?
Не в этом дело!
– Нет, думаю, проблема в другом…
Спасибо, что перевел. Похоже, из-за того, что мне пришлось даже угрожать огромной Лили, оставлять меня у профессора Сатору не собирался.
– Думаю, Нана с ней не справится…
– Вот как…
Кубота с трудом затолкал Лили в дальнюю комнату, хоть она и тянула его обратно в гостиную.
– Жаль, что Нану пристроить не получилось, но рад был повидаться.
– И я!
Они пожали друг другу руки. Никакой обиды между ними не осталось.
– Можно, кое-что спрошу? – вдруг задал вопрос Кубота.
– Да, конечно.
– Перед смертью жены сын все время повторял «спасибо» и «я тебя люблю», прямо как ты и говорил. Все-таки ты рассказал им о ее болезни?
– Нет, – улыбнулся Сатору. – Но ведь таких слов и следовало ожидать. Если ребенка любят, разве он не захочет сказать что-то подобное?
– И правда, – согласился профессор.
– Только вы имели право поведать детям о болезни жены. Поэтому я даже поссорился с вами.
– Ясно…
Профессор задумался, несколько раз кивнул и улыбнулся.
– Спасибо, что тогда со мной поссорился.
Нет, профессор, вам спасибо, что говорите Сатору такие слова.
Хозяин слишком растрогался, чтобы ответить, поэтому я сделал это за него – благодарно мяукнул.
Мы вышли из дома и двинулись по тихой каменной улочке, от которой так и веяло европейской стариной. Главная дорога находилась где-то далеко, так что машин почти не было.
Может, тоже пешком пройтись? А то Лили все слюной забрызгала, и теперь в переноске пахло псиной.
Я несколько раз быстро ударил лапой по замку.
– Хочешь выйти? – спросил Сатору и сразу открыл дверцу.
Прогулка по брусчатке ощущалась совсем иначе, чем по асфальту. Поверхность камня была прохладной и твердой, приятной для лап и, как мне казалось, лечебной.
Я услышал щелчок и обернулся – Сатору сфотографировал меня на телефон.
– Отличный кадр, Нана.
Сатору рассматривал получившееся фото.
– Давай вернемся длинной дорогой.
Пока мы шли до машины, Сатору щелкнул меня еще несколько раз, и я, конечно, каждый раз мило позировал.