На катер, который нас привез, сели новые пассажиры, и через пять минут он отчалил. Папа фотографировал его отплытие, когда к переправе подъехал фургон. Харуко-сан помахала водителю.
– Я попросила его подъехать чуть позже, чтобы ты успел закончить съемку, Кацу-сан.
Она идеально подгадала момент. Еще до свадьбы она много раз была гидом по Окинаве в папиных командировках.
Мы вместе сели в фургон и медленно двинулись вперед, но всего через пару минут оказались в деревне. По пути нам не попалось ни одной машины.
Асфальт закончился, и мы съехали на белый песок. Дорога петляла между низкими каменными заборчиками, огораживавшими дома. Их крыши покрывала красная черепица, а на скатах располагались небольшие статуи львов – на окинавском диалекте их звали «сиса».
Фургон остановился у дома, крышу которого оседлал лев особенно глупого вида.
– О, ты выбрала именно его! Как здорово! – оживился папа. – Когда Харуко-сан впервые работала моим гидом, я останавливался как раз здесь.
– Выглядит как обычный дом… Но это база отдыха?
Для базы отдыха он казался слишком маленьким и скромным – думаю, в него едва помещалась одна семья.
– Скорее, просто летний домик. Люди, уехавшие с Такэтоми, сдают свое жилье туристам – так здания не приходят в упадок, – объяснила Харуко-сан.
Видимо, этим владел ее знакомый.
Папа весело выпрыгнул из кабины и вместе с водителем принялся выгружать наши вещи – из-за камер и аппаратуры их оказалось больше, чем можно было ожидать от семьи, приехавшей отдохнуть на пару дней.
Харуко-сан прошла через сад к ограде, просунула руку в щель между камнями и достала оттуда деревянную табличку с ключом. Это выглядело настолько бесхитростно, что от удивления у меня перехватило дыхание, и Харуко-сан улыбнулась.
– Когда хозяин здесь, он отдает ключи лично. Но иногда мы не можем встретиться и делаем так.
– И он не против? – Мне казалось, это опасно.
– Нет, не против.
Ну, наверное, и правда: вряд ли бы недоброжелатели специально поехали на Такэтоми, чтобы украсть что-то из этого дома.
Как только мы вошли, я увидел три комнаты, небольшую кухню и дверь в ее задней части – скорее всего, она вела в ванную. И все. Места хватало ровно на одну семью.
Я задумался: Харуко-сан с папой вместе здесь жили? Папа впервые поехал на Окинаву спустя полгода после смерти мамы.
Харуко-сан улыбнулась и наклонилась к моему уху.
– Я тогда остановилась у другого знакомого, – прошептала она.
– А. – Я не стал развивать тему и пошел помочь папе с вещами. Фургон уже уехал.
– А когда ты работал здесь впервые, тоже кошек фотографировал?
– Тогда я приезжал не за этим.
В тот раз он, кажется, снимал виды острова для путеводителя. Кошек в него можно было не включать.
Для нас постелили три матраса – сразу после стирки и сушки они оказались очень мягкими.
– О, впервые будем спать вместе всей семьей, втроем. – Папа специально выбрал именно эти слова.
В такие моменты мне становилось дурно. Если бы папа не обратил внимания на матрасы, я бы просто промолчал, но теперь уже не был уверен: может, из уважения к памяти мамы стоит сказать, что спать втроем глупо и бессмысленно?
– Но здесь обе спальни выходят на восток. Если ляжем по отдельным комнатам, утром будет хорошо просыпаться, – сказала Харуко-сан, и необходимость спорить пропала. – Приготовлю обед.
И холодильник, и шкаф были забиты продуктами. Хозяин покупал их на свое усмотрение специально для гостей. То же и с полотенцами, и со средствами гигиены, и химией для стирки и уборки, из-за чего создавалось удивительное ощущение комфорта – казалось, словно вы приехали к родственникам.
– А я схожу за велосипедами, – решил папа.
Туристы в основном передвигались по острову пешком и на арендованных велосипедах. В фирму по прокату достаточно было позвонить, и они сами привозили велосипеды, но, кажется, находилась она недалеко от дома, поэтому папа решил до нее прогуляться.
– Может, оставишь камеру? – нахмурилась Харуко-сан – она вышла проводить папу. – Я буду делать лапшу с жареными овощами, она быстро готовится.
– Да ладно, я мигом! – ответил папа, повесил фотоаппарат на плечо и вышел.
– Постарайся за полчаса успеть.
Харуко-сан знала, что для папы тридцать минут – это быстро.
– Рю-тян, не хочешь сходить осмотреться?
– Лучше посплю немного.
Встали мы рано, и теперь на меня накатывала дремота. К тому же во дворе прямо на солнце стоял чудесный шезлонг.
– Я снаружи прилягу?
– Конечно!
Я вышел в сад и устроился на шезлонге, но тут же вскочил на ноги – свет бил прямо в глаза. Тогда я переставил его в тень, поправил спинку, выбрал позу для сна.
Только я лег, как заметил, что кто-то заглядывает во двор… Бабушка, сильно сгорбленная; я подумал, она из местных. Но она настолько пристально вглядывалась в сад, что мне стало не по себе.
– Извините, вам помочь?
Я встал, направился к бабушке… и вздрогнул – весь ее правый глаз занимало огромное бельмо. На секунду мне захотелось спрятаться, но я решил, что она все равно уже меня увидела.
Бабушка почти сразу прикрыла глаз рукой.
– Извини, если напугала.
– Да нет, все нормально, – ответил я, но, по правде говоря, мне было страшно. Наверное, у нее развивалась катаракта?
– Это у меня еще с детства.
Значит, не с возрастом появилась. Я вдруг подумал, сколько сложностей ей всю жизнь доставлял невидящий глаз.
– Та пара – твои родители?
Она говорила о папе и Харуко-сан? Было бы проще коротко ответить «да», но…
– По возрасту как будто нет…
Похоже, она их знала. Я решил объяснить:
– У меня другая мама.
– А, ясно. Немудрено. Будь ты их ребенком, еще не был бы таким большим.
Наверное, они общались.
– Знаете папу и Харуко-сан?
– Совру, если скажу «нет», – расплывчато ответила она. – Вы счастливы? – вдруг добавила она.
Я замялся. О ком она говорила: обо мне, о папе, о Харуко-сан?
– Ну, Харуко-сан сейчас готовит. Папа ушел за велосипедами… – ответил я какую-то чушь. Все равно что «Жили в одной деревне старик со старухой. Дед пошел в горы за хворостом, а старуха на речку – стирать»[8]. Первой я назвал Харуко-сан, потому что решил, может, бабушка захочет с ней поговорить.
Бабушка прикрыла глаза. Уголки ее губ так глубоко зарылись в морщины, что я даже не сразу заметил улыбку.
– Хорошо, если счастливы, – сказала она, хотя я толком и не ответил на ее вопрос. – Просто немного за них переживаю.
– Харуко-сан дома, позвать?
– Не нужно, – слегка помахала рукой бабушка и вдруг пошла прочь.
Я подумал, что останавливать ее будет странно, поэтому просто проводил взглядом.
Наконец я вернулся к шезлонгу и лег.
Через какое-то время вернулся папа.
– О, хорошо устроился, Рё!
– Пап, – (жаль, что он вернулся так поздно), – тут твоя знакомая приходила.
– Знакомая?
– Да, бабушка. – Я побоялся сказать «с бельмом на глазу», поэтому добавил: – У нее проблемы со зрением.
Кажется, папа не понял, о ком я говорю.
– Может, кто-то из знакомых Харуко-сан… – задумался он.
Папа прошел в дом, а я за ним.
– О, вы как раз вовремя, – раздался голос Харуко-сан с кухни. – Скоро будет готово.
До нас доносился запах лапши и тямпуру, обжаренных в кунжутном масле.
– Твоя знакомая приходила, бабушка.
– Хм, и кто же это? Одной приметы маловато…
– У нее, кажется, со зрением проблемы, – добавил я, но бесполезно.
– У многих так.
– Ну, если захочет, придет снова. Она, наверное, из местных.
– Пожалуй, – закончила Харуко-сан и поставила перед нами две тарелки с лапшой. Я сходил на кухню за порцией для Харуко-сан.
– Мог бы и палочки захватить, раз рука свободная была, – сказал папа, вставая из-за стола.
Он вернулся с тремя наборами, и Харуко-сан улыбнулась.
– Мог бы и чай захватить, раз рука свободная была. – Она снова отправилась на кухню.
Наконец она вернулась: одной рукой она ловко ухватила сразу две чашки, но в другой ничего не несла. Тогда я сходил за своим чаем.
– А подноса не нашли? – немного смущенно спросил папа – кажется, стыдился того, что принес только палочки.
– Нет, зато всего остального предостаточно. Но я передам хозяину – поднос наверняка пригодится и другим гостям.
Харуко-сан готовила на чужой кухне, но тямпуру с луком, морковью, консервированным тунцом и лапшой вышел по вкусу таким же, как и всегда.
– Если добавляешь лук, то клади местный, – зачем-то сказал папа, хотя обед и без того получился вкусным.
Недавно Харуко-сан придумала беспроигрышное блюдо: обжаренные вместе лук и бекон отлично сочетались с любой лапшой – с вермишелью, спагетти, гречневой лапшой.
– Тогда купи его, если будешь на Исигаки, – сделаю с ним, – весело ответила Харуко-сан.
На Такэтоми магазинов не было, поэтому местные жители ездили за покупками на Исигаки.
– С тунцом очень вкусно получилось, так что ешь молча.
Мы с папой часто менялись ролями: когда он становился ребенком, я превращался во взрослого. В такие моменты мама каждый раз смеялась: «Бери пример с Рё-кун!»
И Харуко-сан, и мама принимали моего папу, даже когда он вел себя по-детски. Хотя, наверное, никто другой бы с ним и не сошелся.
Харуко-сан все обращала в шутку, а мама, всю жизнь проработавшая учительницей в школе, улыбалась и говорила: «Будь сдержаннее». Вдруг я понял: здесь и крылась причина того, что я не мог звать Харуко-сан мамой. Они с мамой были слишком похожи. Да, говорили они по-разному, но смысл в свои слова закладывали один и тот же.
Теплота, доброта и еще великодушие, великодушие, великодушие… Наверное, его она проявляла чаще всего.
Если бы мама и Харуко-сан не были настолько похожи, я бы гораздо быстрее решил, стоит ли теперь звать ее мамой. И не важно, принял бы я ее или нет. Но в моей голове их образы наслаивались друг на друга. Что ж, папины вкусы не изменились.