Со временем папа стал меньше пить, слегка покашливал от сигарет; ходил он медленно, но уверенно, да и больным никогда не выглядел, поэтому казалось, что его угасание – часть естественного старения.
Проблемы возникли, когда у него вдруг отказали ноги, – в один день он просто не встал с кровати. Его увезли в больницу.
Красавицы-медсестры успокоили его и постепенно подняли на ноги – он снова мог ходить. В больнице сказали, что это чудо.
В процессе лечения ему проверили все и тогда обнаружили цирроз печени и рак легких. Оба заболевания – на последней стадии, когда ничего уже нельзя было сделать. Врачи искренне удивлялись, как он вообще до сих пор оставался жив.
Раз доктора уже не могли ничем ему помочь, семья решила, будет жестоко держать его в больнице. К тому же там для пациентов установлено слишком много правил, которые бы действовали своенравному папе на нервы, из-за чего он умер бы еще быстрее.
Они ничего ему не рассказали и забрали домой.
Папа всю жизнь пил как не в себя и дымил как паровоз. Такого конца стоило ожидать.
Мама взяла уход за ним на себя. Она стала с ним такой же доброй, какой была с Торой в конце его жизни. Сын, будучи холостяком, вернулся домой ей помогать, и дни мирно потекли один за другим.
Папа спал и вставал, снова спал, спал, спал, потом вставал. Из-за этого у него случались провалы в памяти.
– А когда обед?
– Пап, ты уже поел.
Такие разговоры стали обыденностью. Желудок у папы начал отказывать, потому что он часто жаловался на голод и ел все подряд.
Каждый раз, когда на кухне слышался шум, мама приходила туда и заставала одну и ту же картину: папа рыскал по ящикам комода. Обычно он находил сладость и, радостный, возвращался к себе, но иногда случайно прихватывал кошачьи деликатесы, припасенные для Тэн. Лакомство для кошки – лакомство для дедушки.
– Оставь, они для Тэн-тян, – говорила мама, забирая у него еду и отдавая Тэн.
Перед сном все вместе пили чай, и в это время папа тоже часто путал конфеты с кошачьими угощениями.
За день до того, как потерять сознание и больше не очнуться, он шел в ванную, а мама ему помогала. Тэн, по обыкновению, терлась о его ноги, и он слегка ее пнул.
Им казалось, папа будет ходить так целую вечность, но у него вдруг начались сильные боли. А боль он не выносил. Из-за этого он даже ни разу не был у зубного – в шестьдесят у него остались только голые десны.
Он начал запоем пить обезболивающие и в какой-то момент упал в обморок. Он умер, так и не приходя в сознание. Старшая дочь с мужем уже летели домой к родителям, но опоздали.
– Вечно ему не хватало терпения, – пожаловалась она.
Ближайшая запись на кремацию оказалась только через два дня, и на это время они оставили папу дома, в кровати, как он и лежал. Казалось, будто он спит. Даже в комнате все было по-прежнему, за исключением постоянно работающего кондиционера и ведер с сухим льдом.
Папа формальности не любил, поэтому прощание устроили скромное. Его вынесли из комнаты и быстро вернули туда же, но уже в урне. Пока проходила кремация, домой приехали медработники и забрали специальную больничную койку, на которой он спал. На ее место установили простенький алтарь с его портретом, перед которым мама и поставила урну с прахом.
Все это время Тэн следила за домом.
Неясно, поняла кошка, что происходит, или нет. Какое-то время она пристально смотрела на алтарь, а затем ушла по своим делам.
Прошел год.
Сын собирался уехать после смерти папы, но остался, и теперь они жили втроем: мама, сын и кошка.
Благодаря тому, что у мамы была компания, она не впала в отчаяние и не заболела.
Правда, сын не был особенно общительным, поэтому мама в основном болтала с младшей дочерью, когда та заходила в гости. Часто говорила и со старшей, но по телефону.
Мама радостно рассказывала о том, что хочет, когда на улице потеплеет, съездить в зоопарк Кобе посмотреть на манулов. Она увидела их несколько лет назад в документалке по каналу «NHK» и влюбилась – еще до того, как они стали популярны у широкой публики.
Она делала газетные вырезки с манулами и аккуратно складывала их в стол. Наверное, если бы не папа, она бы уже давно съездила в зоопарк и остановилась бы у дочки, а не в отеле.
– А как поживает жуткая кошка?
Так старшая дочь называла Тэн за то, что та пыталась расцарапать ей горло.
– Она и милой бывает.
Мама постоянно заступалась за питомицу. Тэн делала все то же, что и любые другие коты, но мама все равно гордилась каждым ее достижением.
– Кстати, о ней…
Она заметила новую деталь в ее поведении. Шла зима, и, чтобы теплый воздух не уходил в пустую комнату, мама закрывала дверь в гостиную. Но пока папа был жив, дверь держали открытой – так дом казался просторнее.
– Когда закрываю дверь, Тэн начинает в нее царапаться, чтобы я открыла. Потом она ходит вокруг места, где стояла кровать, ненадолго садится…
Похоже, она все еще помнила старого хозяина.
– Он был очень дорог Тэн. Может, она скучает по нему сильнее всех нас?
Мама с детьми заранее знали, что папа умирает, поэтому его кончина не стала для них неожиданным ударом, и после похорон они быстро пришли в себя.
– Все-таки Тэн не разбирается в людях… Папа ее даже не кормил ни разу.
– Да он ничего для нее не делал. Но почему-то все равно ей нравился.
Папа всегда оставался себе на уме, и зачастую его слова и поступки с трудом поддавались объяснению. Если у него появлялась возможность, он делал совершенно безумные на первый взгляд вещи – на деле они такими и были. За это окружающие злились на него, но он не обращал на них внимания.
Когда старшая дочь рассказывала о нем своим подругам, они всегда отвечали: «Любопытно. Правда, я бы не хотела, чтобы мой отец был таким».
Но одна кошка любила его всей душой. Поэтому, если задуматься, плохой из него вышел папа или хороший, то скорее второе.
Ему никогда особо не нравились кошки, но однажды он сказал:
– Все коты милые.
И удивил этим всю семью.
Безжалостный к медузам, доброжелательный к котам. Минус один, плюс один.
Он был чудаковатым папой со своими тараканами в голове, но хорошим и любимым своей кошкой – на этом и закончим.
Прощание с котом
На обеденном столе осталось блюдце с соевым соусом.
В нем плавало несколько рисинок. Еще с завтрака, наверное.
Что ж, этого должно хватить.
Скатерть была расписана цветочками, между ними – свободное место.
Этого тоже должно хватить.
Ко́да Сакураба быстро макнул лапу в блюдце. Потом твердо опустил на скатерть в промежуток между цветочками. Какое-то время подержал прижатой, убрал, и на бледно-голубой скатерти остался узор в виде цветка сливы.
Отлично получилось.
Он еще раз всмотрелся в оставленный отпечаток и вновь обмакнул лапу в соевом соусе. Повторил все действия во второй раз, в третий. Голубая скатерть на глазах заполнялась черными цветами сливы.
Да, я сегодня в ударе, решил Кода.
Он уже собирался оставить четвертый и пятый отпечатки, как вдруг…
– Хироми, нельзя! – прикрикнула мама.
Черт, заметили!
Кода сложил уши назад и прикинулся, что спит.
– А я что сделал?
Из коридора в гостиную удивленно заглянул Хироми – средний сын семьи Сакураба. Кода Сакураба, кот, был младшим сыном семьи, хотя он считал себя вторым по старшинству, а Хироми – последним.
– Ох. – Мама обернулась на Хироми и засмеялась. – Прости-прости, опять вас путаю. Я хотела сказать, Кода, Кода. Опять он художествами занимается.
Когда Кода оставлял отпечатки лап, в семье говорили, что он «занимается художествами». Почему люди называли это так, кот не понимал – ведь он ничего не рисовал.
– Снова ты за свое… – Хироми подошел к нему и легонько щелкнул по лбу.
– Пора уже перестать, у нас все скатерти в твоих лапах, – пожаловалась мама, взяла Коду и принялась мокрой тряпкой оттирать его правую лапу от соуса.
Кот терпеть не мог влагу и холод, поэтому почти сразу вырвался и начал вылизываться.
– Мам, я тебе то же самое сказать хотел: пора уже перестать. Постоянно слышу эти ложные обвинения.
– Да как-то забываться стала. Вас с Масахиро я никогда не путала.
Мама постоянно называла Коду Хироми и наоборот.
– Видимо, такая у меня судьба.
– И почему?
– Спросил у друзей со школы и узнал, что только младших чужими именами называют.
– Хм… – задумчиво произнесла мама, оттирая со скатерти пятна соевого соуса. – Может, это началось после того, как Масахиро женился и съехал? Вы с Кодой вдвоем остались, больше путать некого.
– Серьезно? – криво улыбнулся Хироми. – Да ты с самого моего детства так делаешь!
Мама только рассмеялась.
– Ладно, мне нужно отстирать скатерть. – Она бросила затею оттирать отпечатки тряпкой. – И где он только научился этой пакости…
Кода фыркнул.
Это не «пакость». Я упражняюсь.
Он тщательно готовился к моменту, когда в будущем от него потребуется отпечаток лапы.
Первое, что помнил Кода, – как его окружал страшный холод.
Двадцать лет назад, в дождливый сезон, мама почему-то его бросила.
Тогда он еще не до конца открыл глаза. Котенок не чувствовал маминого тепла, в поисках ее с трудом выполз из укрытия и попал под холодный дождь.
Он бы так и умер, но отец семьи Сакураба его подобрал.
У них дома уже жила кошка, персидская. Из-за необычного цвета радужки ее не хотели оставлять в зоомагазине, поэтому отец ее забрал. Таким он был человеком – никогда не бросал животных в беде.
Тебе крупно повезло, говорила котенку персидская кошка Диана, пока он пил ее молоко.
Отец постоянно кормил его, но делал это неумело. К тому же, когда пьешь из бутылочки, нельзя уткнуться мордочкой в теплый мех.
– Я тоже его покормить хочу! – ныл сын, Масахиро.