– Что у тебя конкретно не фурычит? – Пытаюсь изобразить на челе вселенскую усталость, в которой пребывают великие мэтры, когда туповатые ученики отрывают их своими муравьиными проблемами от решения задач вселенского масштаба. – Я же неделю назад всё привёл в порядок, подчистил хвосты, и твой комп работал, как часы.
– Ничего подобного! – бурно протестует Эдик. – Игры глючат, фильмы из сети скачиваются так долго, что плакать хочется. Раньше всё работало лучше. Это ты мне что-то нахимичил!
– Я?! Сам виноват! Экспериментируешь, небось.
– Ну да! – искренне удивляется Эдик. – А для чего ещё компьютер? Чтобы на него любоваться? А так скачаешь какую-нибудь бяку из Интернета – интересно же поглядеть, что это такое… Ну, и залетаешь, естественно. Да ещё вирусы, чёрт бы их побрал!..
Он отлично знает, что как бы я ни упирался, всё равно помогу, что-нибудь придумаю для того, чтобы его любимые фильмы из Интернета скачивались быстрее, игры запускались, и хотя бы ближайшую неделю компьютер работал без перебоев. На всякий случай он прибавляет:
– Ведь мы же друзья? А друзей в беде не бросают!
– Тоже себе друзья! – ворчу я, но перекладываю ноутбук из его машины в свою.
Эдик удовлетворённо потирает ладони и деловито распоряжается:
– Ты должен работать до восьми часов вечера, но я позвоню сменщику, чтобы приехал пораньше. А ты снимайся часов в семь и дуй домой. Вечерком к тебе подскачу.
– Думаешь, у меня других дел нет, как только возиться с твоим металлоломом?! – очередной раз поражаюсь его нахальству.
– Но ведь мы же друзья? – повторно выстреливает Эдик из тяжёлой артиллерии. – Я тебе за это на следующей недельке такую работёнку подброшу, что закачаешься! Недалеко от города, часов вволю, будочка с кондиционером, а главное, никаких проверяющих. Себе бы заграбастал, но ради тебя оторву от сердца…
Посмеиваясь, он незамедлительно уезжает, хотя отлично понимает, что я не откажусь, к тому же просто люблю возиться с компьютерами.
– Негодяй! – ворчу ему вслед, но белый «рено» уже пропал в клубах пыли. – Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка!
Эдик работает в нашей конторе чуть больше года. Обычно между охранниками не возникает ни большой дружбы, ни большой вражды. Причина одна: как правило, каждый работает на своём месте, а с коллегами если и общается, то только по телефону. Как, впрочем, и с начальством.
Текучка у нас неимоверная, потому что не каждый выдерживает такой график – помногу часов находиться летом на солнце, а зимой в холоде и под дождём. Про зарплату лучше не вспоминать… Местная публика – коренные израильтяне – редко задерживается у нас дольше месяца. Охрана – удел репатриантов, которым деваться некуда, или тех из аборигенов, которые ни на что иное уже не годятся. Чаще всего, многочисленные родственники или знакомые пристраивают их на более хлебные места. Работать у нас – это уже финал, нижний круг ада, дальше опускаться некуда.
Те же из нас, кто работает здесь достаточно продолжительное время, тоже не спешат раскрывать свою душу перед коллегами. Ни к чему это. Чем меньше информации о тебе у окружающих, тем без опасней и спокойней. Правда, шила в мешке не утаишь, и рано или поздно всё тайное становится явным, но лучше, чтобы это произошло всё-таки попозже. Как один из старожилов нашей конторы, я мог бы многое рассказать о каждом из своих коллег, но лучше этого не делать. Себе дороже. Никаких досье ни на кого не веду, но ведь уши не закроешь, когда кто-то в порыве откровенности выдаёт свои секреты. Это не недостаток, а вполне естественная человеческая потребность.
С Эдиком произошло иначе. Так получилось, что едва он устроился к нам на работу, мы тут же вместе попали на неделю в один из кибуцев, а там он, как бывалый морской волк среди салаг в кубрике, принялся рассказывать о своих плаваниях по бурным житейским морям-океанам.
Родился он на Украине, потом отбыл в Хабаровский край, но чем там занимался, так и не сказал. Намекнул лишь, что вовремя успел улизнуть в Израиль, иначе попал бы в крупную передрягу. Родители его со временем перебрались в Германию, куда зовут и его. Однако Эдик уже успел чем-то нагрешить и здесь, на новой родине, даже угодил под суд и теперь ежемесячно выплачивает довольно крупную сумму, погашает какой-то долг. По его словам, основную часть он уже выплатил, а впереди ещё полтора года платежей. О местных мафиозных ребятах он тоже наслышан, но всем своим видом даёт понять, что видал, мол, и покруче. Короче говоря, ему очень хочется выглядеть братком в его классической разновидности, прошедшим огонь, воду и медные трубы, хотя ничем, кроме внешности, такового не напоминает.
Периодически мы с Эдиком то дружим, то ссоримся. Но дружим всё-таки чаще. А ссоримся как-то беззлобно, по-соседски. И общаюсь с ним я чаще, чем с другими нашими работниками. Но не потому, что он формально мой начальник, с которым нужно поддерживать хорошие отношения, просто с ним интересней. Темы, волнующие большинство окружающей нас публики, не простираются дальше круга стандартных репатриантских проблем – зарплаты, ссуд на квартиру и машину, общей неустроенности и ностальгического нытья о прежнем своём упакованном существовании. У Эдика никаких сожалений о прошлом нет – только новые идеи, планы, авантюры…
Впрочем, надоело мне сейчас раздумывать обо всём и даже об Эдике. Солнце припекает вовсю, а свежего утреннего ветерка из пустыни уже нет. Воздух вязкий и тяжёлый, но дышать им пока можно. Был бы такой солнцепёк где-нибудь на побережье, где высокая влажность, тамошнему изнеженному морскими бризами населению совсем была бы труба.
Поищу какую-нибудь тень, потому что прятаться под хилой акацией у ворот уже не в кайф. Сидеть в машине ещё хуже – это всё равно что доходить до полной готовности в микроволновке.
– Охо-хо-ханьки! – вздыхаю, аки дед Щукарь, вставая со стула и поправляя свой карабин, и отправляюсь в лагерь, куда, в принципе, совать нос нашему брату-охраннику не положено. Постою немного в тени палаток. Надеюсь, за это время кровожадные террористы не успеют захватить в заложники кого-нибудь зазевавшегося янки. Тем более, сегодня их в лагере нет – все на экскурсии.
Наконец мой рабочий день подходит к концу. Можно и на часы не глядеть. Сразу после полудня солнце не то чтобы начинает сбрасывать обороты, но из пустыни уже дует с завидным постоянством ветер, и хоть воздух по-прежнему сух и горяч, в нём всё-таки уже попадаются прохладные потоки.
Снова можно вернуться под любимую акацию, и, если бы не песок, который непрерывно несёт из пустыни ветром, можно было бы досидеть свой рабочий день в относительном комфорте. Остаётся лишь удивляться паре сладко похрапывающих бедуинов, привольно расположившихся в ближайшей тени на тонких циновках-подстилках. И плевать им на проникающий в каждую щелку песок, а уж его-то я ненавижу лютой ненавистью, потому что вынужден каждый раз по приезду домой тщательно вытряхивать одежду, прежде чем бросать её в стирку. В нашем климате больше одного раза без стирки рубашку не наденешь. Брюки и тем более ботинки каждый раз необходимо тщательно выколачивать…
Хоть я ничего сегодня из своей стандартной программы так и не сделал – не дочитал книгу, не добил кроссворд из свежей газеты, даже не прослушал новости по радио, – всё равно устал, как собака. Одно лишь сидение при такой жаре на открытом воздухе уже выматывает человека до предела. Многие из тех, кто работает на заводах или в закрытых помещениях под кондиционером, завидуют нашему вроде бы показному безделью, – сиди себе на стульчике да покуривай сигаретку, ведь никто не заставляет тебя бегать взад-вперёд, носить тяжести, пучить глазки в компьютерные экраны, ссориться с коллегами, сидящими, как и ты, безвылазно весь день под одной крышей. На самом же деле, ни одна получаемая нами копейка не даётся без пота и усилий. В конце дня, даже после длительного стояния под живительным холодным душем, ты всё равно похож на выжатый лимон. Или на скукоженную банановую шкурку, если такое сравнение кому-то ближе.
Поглядываю на часы и начинаю потихоньку собираться. Некоторое время меня занимает риторический вопрос: дожидаться сменщика или уезжать на час раньше, который щедрой барской рукой даровал мне Эдик? И он, словно догадываясь о моих вялых сомнениях, тут же сам звонит на мою мобилу, мол, езжай, как мы договаривались, и никого не жди. Если возникнут проблемы, прикрою.
Вот и славненько. Медленные мои сборы тут же набирают темп, и я уже стремительно забрасываю в машину свои манатки и вытряхиваю оставшийся после меня мусор в бак у ворот.
Но уехать сразу не получается. Из-за бугра снова доносится рёв моторов, и из облака песка друг за другом выплывают автобусы с возвращающимися после экскурсии американцами. Никуда не денешься, придётся подождать, пока они выгрузятся, пройдут в лагерь, а потом переброситься, на всякий пожарный, парой фраз с сопровождающим их местным начальством. Таков ритуал. И это займёт ещё максимум десять-пятнадцать минут.
Я уже говорил, что не очень жалую американцев, хотя, по большому счёту, ничего плохого они мне не сделали. У каждого народа есть какие-то характерные лишь для него одного прибамбасы. Я и сам со своими дорогими соплеменниками наверняка для кого-то далеко не сахар, но ведь это сугубо личное мнение. И даже не личное, а как бы групповое, клановое. К тому же, крайне субъективное. Отличительные качества американцев, сразу бросающиеся в глаза, это некоторое высокомерие, частенько ничем не подкреплённое, снисходительность старшего, более опытного брата по отношению к младшему, глуповатому. Понятное дело, что они жители метрополии, которая решает проблемы мировые, глобальные, и недосуг ей отвлекаться на всякую мелюзгу, вроде нас. То, что носит название арабо-израильского конфликта, для нас болезненно и всегда тревожно, для них же мелко и несерьёзно. И хоть американцы то и дело твердят, что улаживание наших проблем для них очень важное и первостепенное дело, для них это всё-таки бизнес с хитроумными расчётами: выгодно ли поддерживать какой-то наш шаг или нет. Если говорить по существу и отбросить стандартные песнопения дипломатов, то резонно задать типично еврейский вопро