Собственная неожиданная самооценка несколько веселит его, но через мгновенье он снова погружается в мутные воды меланхолии:
– Вот я и говорю, была у меня недавно хорошая дама, да только она посмотрела, какой я жизнью живу, и решила, видимо, что толку от меня нет. Каким я буду для семьи, если даже своему времени не хозяин? Свистнули среди ночи – и побежал, как собачка…
– Сам виноват! – повторяю упрямо. – Не хватай всё подряд, и график работ строй так, чтобы другим побольше доставалось. Тебе за это люди только спасибо скажут. А шеф – да пошёл он…
– А зарплата?
– Всех денег не заработаешь!
– Ну, ты даёшь! Знаешь, сколько у меня долгов?
В принципе, Эдик вполне созрел для семейной жизни. Много зарабатывает, но много и тратит. Однако деньги на ветер не выбрасывает, а покупает нужные для будущего хозяйства вещи. И хоть он пока не в состоянии приобрести собственную квартиру, но съёмную обставил по первому разряду – всё у него новенькое, дорогое и качественное. Только хозяйки пока нет – ни хорошей, ни плохой. И это его, естественно, удручает.
– Долги долгами, брат, – наставительно вещаю, раз уж выбрали меня сегодня в душеприказчики, – но и о вечном пора подумать. С долгами рано или поздно разберёшься, а жизнь устраивать нужно уже сейчас, без промедления. Постарайся для начала с подругой помириться. Наверняка не всё так беспросветно.
– Куда там! Она себе уже хмыря нашла из местных. Он в компьютерной фирме работает, и притом всего по восемь часов в день. Вечерами свободен и денег получает в два раза больше меня. Вот она и решила, что он ей подходит больше по всем параметрам…
– В чём-то она права! – жёстко обрываю его. – Ей живой человек нужен, а не робот, заколачивающий деньги двадцать четыре часа в сутки… А с другой стороны, не права, потому что спутника жизни надо выбирать не по каким-то внешним параметрам, вроде внешности, работы и достатка, а по душевной близости… Или как это ещё назвать? Плохо, если она в тебе не разглядела, какой ты на самом деле. Или всё-таки разглядела? Потому и бросила?
– Не разглядела! – отрицательно мотает головой Эдик. – Ей, оказывается, лишь деньги нужны, я это сразу понял. Попадётся кто-то, у кого их окажется больше, чем у нынешнего хмыря, она к нему переметнётся…
– Тогда грош ей цена. Хорошо, что между вами всё закончилось. И печалиться тебе не о чем.
– Ты так думаешь? – Эдик внимательно смотрит на меня, но подвоха в моих словах нет. – Я и сам думал об этом… Только всё равно мне плохо. И сердце ноет не по-детски…
Вот это да, удивляюсь про себя, наш крутой заместитель шефа заговорил о сердце! Не такой уж он железный. Что-то меняется в этом мире. На мгновение мелькает даже подлая мысль: хорошо, что не мне одному так тошно сегодняшним утром, Эдику ещё хуже. Но радоваться этому глупо.
– Всё образуется, – дружелюбно хлопаю его по плечу и пытаюсь перевести всё в шутку, – ты ещё молодой, тебя полюбят… Давай новый кофе сделаю?
Пока я ходил заваривать кофе, Эдик исчез. Видимо, ему что-то сообщили по переговорному устройству, и он укатил разбираться. Сердце сердцем, а работу никто не отменял.
Карьеру в таких небольших бизнесах, как охранная контора нашего шефа, сделать невозможно. Кроме простого охранника, других должностей здесь нет, разве что дорасти до погонялы вроде Эдика, то есть запродать себя на двадцать четыре часа в рабство, безропотно сносить все грубости и придирки, стискивать зубами собственную песню и всеми способами стараться сгладить хозяйское самодурство, чтобы окончательно не перессориться с коллегами. Но для этого нужно пожертвовать собственным самолюбием, а на такое способен далеко не каждый.
Нормальное состояние человека – быть в какие-то моменты полным хозяином самому себе. Если у тебя нет крохотного уголка, куда доступ кому бы то ни было – даже самому близкому человеку! – закрыт, ты просто не сможешь уважать себя, а значит, и рассчитывать на чьё-то уважение. Эдик же, на мой взгляд, наивно решил, что с этим можно повременить, а работа на хозяина, который относится к нему более доверительно, чем к остальным, заменит всё. Так с виду проще: незачем задумываться о жизни и о будущем, ведь и сегодня есть масса безотлагательных дел. Однако стоило ему столкнуться с чем-то, что не связано с работой, тут же выплыли на поверхность искусственность и противоестественность его положения. И это его неприятно поразило – наверняка не в первый раз, и уж точно не в последний…
После отъезда Эдика наступило некоторое затишье. У него в школе всегда что-то происходит, жизнь бурлит и пенится, а у меня в садике тишь да благодать. Родители утром привели детей и поскорее разбежались по своим делам, предоставив воспитательницам почётное право вытирать сопли и успокаивать ревущих в полный голос клиентов. Моя утренняя миссия – не столько охранять садик от опасности, сколько не позволять выбегать детишкам за ворота вслед за улепётывающими родителями. Но сейчас уже спокойно – детишек развели по помещениям, двери заперты, и я сижу на своём стуле у входа и усугубляю паршивое настроение рассуждениями о печальной судьбе нашего бригадира.
Самый момент подремать в тишине, потому что ещё час-полтора до меня никому не будет дела, разве что проверяющий может нагрянуть с плановой проверкой. Но и его особо опасаться не стоит, потому что мы с ним знакомы уже два года. Дружить, правда, не дружим – это ни ему, ни мне не нужно, но находимся на таком уровне общения, когда кое-какие грешки друг друга прикрываем. Без этой взаимовыручки не обойтись, если хочешь работать спокойно и без проблем. Правда, у меня грешков на порядок больше, да и кто из нас не без греха?
Кстати, а вот и он – лёгок на помине. Стоит подумать о нём, тут же он выскакивает, как чёртик из табакерки. Тёмно-зелёная казённая машина с постоянно работающей мигалкой лениво выруливает на площадку перед садиком, притормаживает и некоторое время стоит с работающим мотором. Йоси, так зовут проверяющего, с кем-то бурно общается по мобильнику, размахивает руками, а так как места в машине не много, то горестно воздевает их вверх через открытые стекла. Это будет продолжаться минут десять, потом он, кряхтя и чертыхаясь, вылезет наружу и подойдёт ко мне. За несколько минут нашего общения ему позвонят ещё минимум раза четыре. С кем он каждый раз общается на повышенных тонах, для меня тайна за семью печатями, но то, что это никак не связано с работой, очевидно.
И это не единственная тайна, которой окружён Йоси. В принципе, объехать все наши посты в поселениях, расположенных в радиусе двадцати-тридцати километров друг от друга, можно часа за два. Даже если с каждым из охранников выпить по чашке кофе, выкурить по сигарете и поболтать о жизни. Чем он занимается остальное время, никому не известно, но уже с утра он выглядит замотанным и усталым.
Поначалу при знакомстве он пытался строить из себя эдакого израильского Рэмбо, бескомпромиссного и неутомимого борца с террористами, соблюдающего все правила и инструкции вплоть до последней буковки. Он и сейчас то и дело забывается, и начинает качать права. Особенно после нагоняя от вышестоящего начальства. Но запала у него никогда надолго не хватает, и уже после двух-трёх бомбометаний, как правило, мимо цели, он из Рэмбо превращается в компанейского парня, которого интересует всё, что угодно, только не работа. Хотя и о работе он не забывает – если подчинённый проштрафился, то ни пощады, ни защиты от него не жди.
– Лев, как дела? – кричит он издали, вылезая из машины и потирая поясницу. – У тебя всё в порядке?
Отвечать на эти ритуальные вопросы не требуется. Если бы у меня возникли какие-то проблемы, он узнал бы о них ещё до приезда сюда. Поэтому Йоси продолжает без перерыва:
– Как у тебя с оружием? Патроны на месте? Переговорное устройство?
Тут отвечать тоже не требуется, достаточно сделать балетное па вокруг собственной оси, чтобы он убедился: всё у тебя прицеплено и навешано в нужных местах, как того требует устав нашей нелёгкой караульной службы.
– Ну, а… – Йоси на мгновение задумывается, хитро подмигивает и задаёт самый коварный из вопросов, – срох?
«Срох» – так называется на иврите длинная пружинка из пластика, которой пистолет дополнительно фиксируется на поясном ремне. Это необходимо, когда есть опасность потери или отъёма оружия внезапно напавшими грабителями. Кроме полиции, их носят ещё, пожалуй, только охранники на территориях. От охранников, которые работают в городе, такого, насколько знаю, не требуют, хотя в людных местах опасность лишиться своего оружия намного выше. И вот эту, казалось бы, самую незначительную деталь амуниции наш брат всегда забывает прицепить к пистолету. Наказывать за такой мелкий проступок, конечно, не станут, но для Йоси это лишний повод проявить начальственную бдительность и ткнуть оплошавшего охранника носом в дерьмо.
Моим внешним видом он удовлетворён вполне, но необходимые ритуальные игрища ещё не закончены – необходимо проверить и расписаться в книге обходов, которую я сразу же ему и сую.
– Торопишься от меня избавиться? – криво усмехается Йоси, но расписывается, не глядя, и суёт книгу обратно. – Знаю, у тебя всё в порядке. На три дня вперёд заполнено…
На этом официальная часть его планового визита заканчивается, пора предложить парню кофе. Сигарету он стрельнёт сам.
Но настроение у Йоси, видно, сегодня такое же гнусное, как и у Эдика, поэтому от кофе он отказывается и смотрит на часы.
– Поеду, пожалуй. Времени нет, чтобы поболтать с тобой. Хотя не мешало бы… – сообщает он деловито и неожиданно вспоминает: – Кстати, километрах в трёх отсюда по трассе, сразу за бедуинским кладбищем, сегодня закидали камнями две машины. Женщину из первой машины увезли в больницу, а мужчина из второй открыл огонь. Наш человек оказался, из поселенцев…
– Застрелил кого-нибудь?
– Что ты! Он стрелял в воздух, чтобы просто напугать камнеметателей. Это местные пацаны-бедуины. В такого попадёшь, по судам затаскают. Скажут, превышение необходимой обороны… Будешь возвращаться домой, проезжай осторожней.