Посмотреть, что же будет дальше, мне помешал телефонный звонок.
— Слышишь меня? — прошептал все тот же мерзкий голос. — Ровно в семь часов положишь деньги в ячейку 29. Наберешь код А123. И смотри, не перепутай! — хихикнул мерзавец, явно намекая на отсутствие у меня достаточного количества извилин.
Странное дело, я ведь ждала, что гадина позвонит, но стоило только услышать этот голос, как мое настроение сразу полетело вниз, за несколько секунд достигнув ядра земли. Может быть, в глубине души я надеялась, что телефонные угрозы — дешевый блеф и от меня все-таки отстанут?
Так, вздыхая и кляня свою горькую долю, я дошла до вокзала. Оставшееся до семи время кружила там, вглядываясь в лица и пытаясь понять, кто может быть вымогателем, и планируя, как буду следить за ним. Все казалось очень просто: я положу сумку с «деньгами», потом спрячусь в какое-нибудь укромное местечко и оттуда стану наблюдать за входом. Одновременно я поглядывала в сторону камеры хранения, стараясь подметить всех в нее входивших и выходивших оттуда. На девяносто девять процентов я была уверена, что вымогатель — из моего близкого окружения, хорошо осведомленный о состоянии моего счета.
Не увидев никого знакомого, я ровно в семь засунула сумку в отсек, набрала шифр и, сделав вид, что ухожу, заняла наблюдательный пост в заранее присмотренном уголке. Оттуда одинаково хорошо было видно и ячейку, и выход из камеры хранения. К несчастью, меня вдруг стало клонить в сон, и я с трудом заставляла себя оставаться на месте и ждать. Несколько раз даже клюнула носом, едва не свалившись с выступа, на котором сидела. Испугавшись, что провалю всю тщательно продуманную операцию, я принялась энергично растирать уши, так как где-то читала, что массаж ушных раковин вызывает приток крови к голове и активизирует деятельность мозга. Но или активность моего мозга была совсем на нуле, или массаж я делала неправильно, но помогло это ненадолго. Вскоре я поймала себя на том, что успела увидеть сумбурный сон, чуть снова не упав с постамента. Пришлось наблюдение прекратить, я к тому времени решила, что все-таки мерзавец блефовал.
Поколебавшись, я надумала забрать детективы — вдруг еще перечитаю на досуге, чего добру пропадать? Подошла к ячейке, открыла ее и застыла в немом изумлении: она была пуста. Абсолютно.
«Интересно, как такое могло произойти? — успела подумать я, как вдруг в голове взорвались мириады искр и пол опасно приблизился. Настолько близко, что я успела рассмотреть окурок со следами губной помады и плевок около него. А потом отключилась.
Глава 17
Голова болела, спину холодил каменный пол.
— Мм… — замычала я, трогая гудящую голову и пытаясь встать на четвереньки.
Первая попытка оказалась неудачной. Конечности отказывались двигаться синхронно, перед глазами все вращалось, как на карусели, раненое плечо ныло и дергало. Снизу ряды ячеек казались нескончаемыми, и я даже зачем-то начала пересчитывать их, как когда-то в детстве считала этажи высоток, словно грибы выраставших вокруг.
Потом послышались мелкие семенящие шажки, и детский голосок радостно произнес:
— Мама, здесь тетя лежит!
Через пару минут вокруг меня уже собралась небольшая толпа, состоявшая из нескольких зевак, медсестры и дежурного по вокзалу милиционера.
Пришлось соврать, что я забирала вещи из камеры и получила удар по голове. К счастью, очевидцев того, что я подремывала в уголке, не нашлось, и меня, дотошно записав мои показания, отпустили.
— Сами доберетесь, помощь не нужна? — участливо спросил милиционер. — Могу подвезти.
— Нет! — испугалась я.
Если бы я не боялась гнева Дана, ни за что бы не отказалась. Но при мысли, что меня доставит домой милицейская машина и муж увидит это, мне на мгновенье стало плохо. Скандала тогда не избежать.
Путешествовать пешком я больше не решилась, хорошо помня о том, что в исчезнувшей сумке вместо денег лежали горячо любимые мной, но совершенно не обязательно столь же обожаемые вымогателем детективы. Не трудно догадаться, что он так этого дела не оставит.
Таксист попался на редкость болтливый. Я вполуха слушала его, изредка вставляя «ммм», «ага» и трогая шишку на голове. Водителя, кажется, это вполне устраивало, так как, судя по ораторскому вдохновению, выслушивать чужие рассказы было не в его стиле.
Наконец подъехав к моему подъезду, мы расстались, совершенно довольные друг другом. Он — от того, что наговорился всласть, найдя в моем лице благодарного слушателя, а я от того, что наконец смогу побыть в тишине. Не без труда поднявшись по лестнице, я воткнула в замочную скважину ключ и попыталась его повернуть. Увы, удача окончательно отвернулась от меня: Даниил оказался дома.
— Где ты была? — заорал муж, наблюдая, как я тяжело опускаюсь на обтянутую жаккардом банкетку, стоявшую у двери. — И что у тебя за вид?
— Вид как вид… Если бы ты валялся на полу вместе с окурками, и у тебя был бы не лучше.
— Что-о? — взревел Дан. — Какие окурки, какой пол?
В этот момент я ему по-настоящему сочувствовала. Действительно, столько переживаний и хлопот может доставить только такое сокровище, как я.
— Ой, Данюша, не ругайся, — махнула я рукой и потрогала шишку на голове.
Супруг испуганно подскочил ко мне и тоже схватился за мою шишку.
— А! — заорала я, мигом растеряв всю свою томность. — Больно же!
— Почему больно? Где ты была? Что с тобой случилось?
— Устала и хочу есть, — я мстительно тянула время. — А ты, между прочим, не потрудился выслушать меня, когда мне так нужны были твой совет и мужественное плечо!
Я повернулась и гордо, насколько позволяли предательски подкашивающиеся ноги, направилась в сторону ванной.
— Дин, я торопился, — муж виновато поплелся за мной.
Вместо ответа я щелкнула замком. Это «Дин» — высшая степень растерянности у моего супруга. Обычно он меня так не называет. И если дошло до «Дин», значит, его проняло. Можно сменить гнев на милость. Но не сразу.
Я включила воду и встала под ее струи, представляя, как она смывает с меня усталость, унося ее в сливное отверстие. Постепенно мне и правда стало легче, и жизнь уже не казалась совсем уж страшной.
Даниил сидел на кухне за накрытым столом в глубокой задумчивости и ждал. Увидев меня, подхватился и суетливо завертелся вокруг.
— Динульчик, я уже все приготовил, садись, поешь… Устала, проголодалась, должно быть, да и потрясений столько перенесла… Я сейчас бутылочку вина красного открою, взял твое любимое, французское «Каберне-Совиньон». Выпьешь, расслабишься, а потом мне все расскажешь, хорошо?
— Хорошо, — смилостивилась я, засовывая в рот пельмень, предварительно густо сдобренный перцем.
Даниил сел напротив и выжидательно вперился в меня взглядом. Я прожевала пельмень и, покосившись на мужа, спросила:
— А ты почему не ешь?
— Да что-то аппетита нет.
— Зря. Лучше поешь.
— Почему?
— Потому что это в твоих интересах.
— Не понял?
— Да чего тут не понять… — вздохнула я. — Во-первых, ты мне мешаешь есть — от твоего взгляда у меня в горло кусок не идет. А во-вторых, вдруг у тебя аппетит пропадет от моего рассказа? Лучше сейчас поешь.
Даниил опасливо покосился на меня, ожидая подвоха, но вилку взял. Не могу сказать, что еда доставляла ему удовольствие. Скорее, он ел не чувствуя вкуса, машинально запихивая пельмени в рот и жуя. Я же с удовольствием поела, выпила вина и, промокнув губы салфеткой, начала рассказывать. Муж слушал молча. По мере того, как повествование приближалось к развязке, лицо его все больше вытягивалось, пока наконец он не взорвался.
— Ну и зачем ты туда пошла?!
Я опасливо отодвинулась от него на безопасное расстояние и оттуда позволила себе слегка повысить голос:
— Во-первых, не ори. А во-вторых, у тебя не нашлось двух минут, чтобы выслушать меня, в то время как я остро нуждалась в твоей поддержке.
— Надо было сидеть дома! Я пытаюсь тебе это объяснить с самого начала! — Даниил подхватился со своего места и угрожающе надвинулся на меня.
Я взвизгнула и с неожиданной даже для себя самой прытью шмыгнула в кабинет, запершись там на ключ.
— Что за детские выходки? — заколотил в дверь Даниил. — Открой немедленно!
— Не открою.
— Открой, а не то я вышибу дверь!
— Не вышибешь, — ехидно заметила я. — Дверь добротная, дубовая, и ставилась на совесть, с соблюдением всех правил сохранности жилища.
— Хорошо, — сдался Дан, — не открывай. Только выслушай меня. На завтра назначен следственный эксперимент. До этого Христом богом тебя прошу: не выходи никуда из дому.
— Угу, — буркнула я.
— Не слышу внятного согласия!
— Да поняла я, поняла.
— Я не спрашиваю, поняла ты или нет! Хочу услышать обещание никуда не выходить! — гаркнул из-за двери Дан.
— Ладно, не пойду, — неохотно согласилась я и затем чуть потише добавила: — Может быть.
Сидеть дома мне совершенно не хотелось.
К счастью, последние два слова явно остались неуслышанными, потому что муж оставил дверь в покое и, судя по начавшемуся на кухне грохоту, отправился пить чай. Делать что-либо тихо Даниил не умел.
Я решилась выползти из своего укрытия, только когда все стихло. Где-то у соседей плакал ребенок да наша маленькая персидская кошка Дюша скребла лапкой свой лоток. На цыпочках я прошла к спальне и заглянула туда. Даниил спал, обнявшись во сне с подушкой.
Повторю: мой муж обладает счастливой способностью выключаться из общественной жизни, как только ложится в постель. Это его качество всегда было предметом моей жуткой зависти: мне такой трюк никогда не удавался. С самого детства, сколько себя помню, процесс засыпания был для меня проблемой. Оказавшись в постели, я могла подолгу лежать, разглядывая трещины на потолке и тени на стенах, придумывая сказки, страшные и не очень. Не особенно положение изменилось и когда я стала взрослой. Исключением, пожалуй, можно считать период младенчества Андрюшки — тогда я настолько уставала за день, что спала не только в постели, но и на ходу тоже.