Незаметно для себя Мирослава доехала до нового дома Люси Гвоздиковой. Дверь ей открыл седой мужчина и любезно сообщил, что Люся с сыном и мужем отдыхает в Ялте, и вернутся они домой только во вторник на следующей неделе.
– Спасибо, – поблагодарила Мирослава.
– А что ей передать? – спросил мужчина.
– Передайте ей, что приходила Мирослава Волгина и что придет снова. Так как мне очень нужно поговорить с вашей дочерью.
– Вообще-то Люська мне не дочь, – смущенно улыбнулся мужчина и поспешил пояснить: – Я ее дедушка.
– О! – вырвалось у Мирославы. – Как же повезло вашей внучке. Такой молодой и обаятельный дедушка.
Мужчина слегка смутился, но было заметно, что комплименты детектива пришлись ему по вкусу.
– Я все передам Люсе, – горячо заверил он Мирославу, – и она будет вас ждать! Приходите непременно.
– Приду. – Попрощавшись, Мирослава, отправилась наконец к себе домой.
Глава 9
Мориса Мирослава застала в саду подрезающим не в меру разросшиеся розы. Дон сидел неподалеку и внимательно следил за его действиями. За время проживания в коттедже Мирославы Морис научился понимать кота и даже осмеливался затевать с ним разговор. Правда, таких задушевных бесед, которые велись между Доном и Мирославой, у него с котом не получалось. Но Морис не отчаивался. «Как говорят русские, – думал он про себя, – лиха беда начало».
Приближение машины Мирославы к дому, конечно, первым услышал Дон, он сорвался с места и кинулся к воротам. После этого Морис не сомневался, что едет именно Мирослава, потому что никого другого кот никогда не встречал. Взглянув на необрезанные розы, Миндаугас решил, что доделает работу позже или завтра. Быстро собрал в кучу мусор и убрал его с дороги. В это время «Волга» Мирославы заехала на территорию участка, и детектив выбралась из нее.
– Вы идите в дом, – сказал Морис, – а машину в гараж я поставлю сам.
– Спасибо.
Он почувствовал, что она устала, если не физически, то эмоционально точно, и еще неизвестно, что легче – задерживать вооруженного преступника или выворачивать наизнанку души ни в чем не повинных людей, а всего лишь волею случая или судьбы оказавшихся причастными к преступнику или его жертве.
– Только не говори, что у нас нечего есть, – улыбнулась вернувшаяся из душа Мирослава.
– Вы совсем как Шура, – улыбнулся он ей в ответ.
– Так с кем поведешься, от того и наберешься, – отшутилась она.
– Речная форель на гриле вас устроит?
– Морис! Дорогой! Меня сейчас даже картошка в мундире устроит! Стрескаю за милую душу с ржаным хлебом и зеленым луком.
– Не знал, что у вас такие сельские запросы.
Но она уже кинулась к чайнику и налила себе в чашку зеленого чая с жасмином, достала из холодильника лед и добавила сразу несколько кусочков.
Пока она пила чай, смакуя по глоточку, он расставил на столе тарелки с рыбой, хлебом и зеленью.
– К чаю я испек пирог с клубникой. Половину съедим сами, а половину оставим Шуре. До вечера он заветриться не должен.
– А что, Шура обещал приехать?
– Пока не звонил.
– Я вообще-то хотела попросить тебя сегодня вечером съездить со мной к тете Виктории, – тихо проговорила Мирослава.
– Так в чем проблема? Съездим.
Она молча смотрела на него.
– Понял. Шуру в этот раз брать с собой нежелательно?
Она покачала головой.
– Ну что ж, если он позвонит, я скажу ему все как есть.
– А пирог? – улыбнулась Мирослава.
– Пирог доедим завтра сами. А для Шуры я испеку новый.
– Морис! Спасибо тебе! Ты сокровище! – проговорила она искренне.
«Сокровище-то я сокровище, – подумал про себя Морис, – но только отвечать взаимностью на мои чувства вы не торопитесь…»
Хотя… Разве он говорил хоть раз ей всерьез о своих чувствах к ней? Нет. Почему? Потому, что боялся разрушить этот прекрасный, но хрупкий мир, в котором они так счастливо существовали. Миндаугас вздохнул украдкой, но Мирослава все-таки заметила этот грустный вздох.
– Ты чего? – спросила она.
– Ничего, так…
– Наверное, скучаешь по родным.
– Есть немного, – признался он. И в его ответе не было лжи, он действительно скучал и по своим родителям, и по городу, в котором родился. Но с отцом он созванивался практически каждую неделю, а с мамой не только созванивался, но и переписывался по электронной почте. Поэтому знал обо всех новостях, происходивших в его родном городе.
Время от времени мама писала ему об Инге, девушке, которая с юности была в него влюблена и очень нравилась его родителям, особенно маме. Но Морис на все ее сообщения о девушке отмалчивался. А если мама передавала ему приветы от Инги, то он скрепя сердце писал – «взаимно». Разумом он понимал, что Инга прекрасная девушка. И даже, может быть, ему не найти лучшей жены. Но опять же, как говорят русские, «сердцу не прикажешь». А сердце его с первого взгляда выскользнуло из его груди и упало на ладони Мирославы. Только она этого не знает или не хочет знать.
Да и характер у Волгиной не сахар. Тот же Шура, ободряюще подмигивая ему, говорил, – вот женишься на Мирославе, и жизнь тебе медом не покажется.
Говорит так Наполеонов, конечно, в шутку. Но ведь в каждой шутке есть доля правды. И Морис давно уже решил, что ему главное заполучить ее, а там уж его терпения и любви хватит на них двоих.
Из сада подул ветерок, и Морис распахнул шторы. Он никак не мог уговорить Волгину поставить кондиционеры. На все его увещевания она шипела, как рассерженная кошка, и постоянно ссылалась на американских легионеров. Морис уже тысячу раз ей говорил, что это давнишнее дело не имеет никакого отношения к современным кондиционерам. И что они в нещадный зной несут благо. Но она только хмыкала и качала головой. Что оставалось делать Миндаугасу? Только смириться. Что он и сделал. И благодарил небо за то, что живут они не в мегаполисе, а за его пределами, в зеленом коттеджном поселке, вблизи которого и лес, и река, и озера. Короче, опять же, как говорит русская народная мудрость – «тишь, гладь и благодать».
Но в сильную жару Морис все-таки до вечера не поднимал портьеры. И, к счастью, Мирослава ничего не имела против жалюзи, так что он их расположил на кухне, в столовой и гостиной.
Шура позвонил, когда часы еще не пробили шесть вечера, и сообщил, что приехать сегодня не сможет. Морис, подавив вздох облегчения, выразил другу сожаление, которое наполовину было все-таки искренним. Миндаугасу на самом деле было жаль, что Шура сегодня не поест клубничного пирога, который он всегда уплетал с большим аппетитом.
Впрочем, если быть честным, то отсутствием аппетита Наполеонов не страдал, а уж печеное и сладкое он готов был съедать в огромных количествах. Мирослава пугала его, что если он будет продолжать заниматься чревоугодием, то при его росте быстро превратится в колобка. Но Наполеонова эта перспектива не пугала, и он отмахивался от предостережений подруги детства обеими руками.
Морис поспешил сообщить Мирославе, что Шура сегодня не приедет.
– Тогда давай собираться к тете, – попросила она.
И в начале седьмого они уже въезжали на участок Виктории Волгиной и ее мужа Игоря Коломейцева.
Перед поездкой, кстати, Мирослава позвонила последнему и спросила:
– Дядя, нам можно приехать?
– Приезжайте, – коротко ответил он.
Встретил их Коломейцев. Как всегда, он чмокнул в щеку Мирославу со словами:
– Привет, племяшка.
И пожал руку Морису.
Виктория сидела в кресле-качалке на террасе. Выглядела она немного спокойнее, но глаза были красные и печальные.
– Мы вот соскучились, – сказала Мирослава и приобняла тетку.
Морис поцеловал маленькую бледную руку писательницы и почувствовал, что, несмотря на жару, рука Виктории была ледяной.
– А как я о вас соскучилась, детки, – проговорила тетя, – сейчас будем пить чай с мятой и лепешками.
Морис знал, что Виктория точно так же, как и племянница, обожала мяту и лаванду.
«Хорошо, что хоть с лавандой они чай не пили», – невольно подумал Морис. Игорь, прикативший накрытый к чаю небольшой столик на колесиках, угадал его мысли и ободряюще подмигнул. Морис улыбнулся.
– Итак, девочки, – сказал Игорь, – стол для вечернего чая сервирован. За что будем пить? – спросил он, поднимая чашку.
– За все хорошее, – предложила Мирослава.
– За то, чтобы в этом доме наступило благополучие и воцарилась нежность.
Все поняли, что под словом «нежность» Морис имел в виду приобретение нового котика для Виктории и Игоря.
Игорь вопросительно посмотрел на жену, и та тихо кивнула ему. На сердце Коломейцева отлегло, он уже измучился, глядя на страдающую жену. Он и сам тяжело переживал безвременный уход любимца, но, глядя на Викторию, переживал еще и за нее. Он был бесконечно благодарен Мирославе, да и Морису тоже, что они не оставляли их своим вниманием и заботой в трудное время.
Сообщать о гибели Луи своей сестре Зое Виктория категорически отказывалась, ссылаясь на то, что у сестры хватает тревог и переживаний из-за сына. Не хватало только повесить на нее еще и их боль.
Мирослава была согласна с теткой. Ей ли не знать, в каком постоянном напряжении и страхе живет их Зая. Хорошо, что еще Витька писал матери при любой возможности письма. Мирослава знала и о хитрости брата. Отправляясь на опасное задание или в длительную командировку – туда, откуда писать нельзя, он оставлял заранее написанные бумажные письма друзьям, и те периодически опускали их в почтовый ящик. Об этом изобретении Виктора знали двое – Мирослава и Шура. И оба они умели хранить тайны. Но вот только сами они продолжали о нем тревожиться, несмотря на приходящие письма…
Сестре и другу Виктор при первой же возможности слал эсэмэски или даже звонил. Правда, разговоры с ним всегда были короткими.
– Как Дон? – спросила Виктория.
– Хорошо, – быстро ответил Морис, – сегодня помогал мне стричь розы.
Виктория невольно прыснула со смеха. И Игорь послал Морису благодарный взгляд. Воодушевившись реакцией Виктории, Морис стал подробно рассказывать ей, как учится разговаривать с котом. Виктория слушала его заинтересованно, время от времени кивала и улыбалась.