Хотя нет, не все. Она выбралась из машины, достала специально купленную для этого ярко-красную губную помаду и написала крупными буквами на автомобиле: «Прощай, плейбой! Прощай!»
Потом у нее хватило сил дойти до шоссе, остановить машину и на ней вернуться в город. Она могла бы исчезнуть из города сразу после произошедшего. Но Саша осталась. Она хотела знать, как развиваются события. Она упивалась, читая интервью отца Шиловского, и мстительно шептала сквозь зубы: «Вот и ты испей ту же чашу, что испили все те, кто любил Артема!» Время от времени она издали наблюдала за детьми Артема. Ей очень хотелось подойти к ним, обнять их, встать на колени и заплакать. Но она знала, что ей нельзя никому из знакомых показываться на глаза. И это ей какое-то время удавалось, но однажды в метро она встретила своего бывшего поклонника. Впрочем, Саша сделала вид, что это не она, и ей удалось скрыться от Павла Омелина. А вот избежать разговора с Татьяной Рыдановой, дочерью давней подруги тетки, не получилось.
И, наверное, были еще проколы, так как на улицах и в СМИ появились ее фотографии и просьба откликнуться к тем, кто знает о ее месте нахождения.
К счастью, женщина, сдавшая ей квартиру, уехала на полгода на Кипр. Но ведь оставались еще соседи. Хотя Саша всегда носила темные очки и старалась никому не попадаться на глаза. Однако это было нереально, и люди, живущие в подъезде, время от времени сталкивались с ней. Саша уповала на их невнимательность. Но потом поняла, что длиться долго это не может. Она уже приняла решение, что сама пойдет в полицию и во всем признается. А перед этим она решила прийти в парк своего детства и надышаться его воздухом на все годы предстоящего ей заключения.
Теперь опасаться ей оставалось только одного – собственного признания в том, что она ничуть не раскаивается в содеянном, а, наоборот, гордится своим поступком, и если бы Шиловский был жив, она бы снова сделала то же самое. Навряд ли суд сочтет это смягчающим обстоятельством. Но лгать она не хотела.
Следователь Александр Романович Наполеонов не поверил своим ушам, когда ему позвонили снизу и сообщили, что к нему просится гражданка Калитина Александра Гордеевна. Первым его поползновением было сорваться с места и самому бежать вниз. Но он взял себя в руки и провел процедуру задержания по полной форме. После признательных показаний. Калитиной было предъявлено обвинение в предумышленном убийстве. И она согласно кивнула.
Наполеонову, хоть он сам себе старался в этом не признаваться, было безумно жаль эту красивую молодую девушку, державшую себя в столь сложной ситуации просто и с достоинством.
Вечером он позвонил Мирославе и сообщил новость. Вздохнул и добавил:
– Я не приеду, сил нет. До дома бы доплестись.
– Шур, ты чего? – попыталась встряхнуть его подруга детства. – Такое дело раскрыл!
– Я раскрыл?!
– Ты! Ты!
– Не утешай меня, как ребенка! И не рассказывай мне сказки. Если бы не ты…
– То через какое-то время ты бы сам до всего додумался.
– Ля-ля, тополя, – буркнул он сердито в трубку и вдруг спросил: – А ты рада?
– Не очень, – призналась она.
– Вот припаяют ей пожизненное…
– Надо бы подключить Белозерского, – проговорила она задумчиво.
Но Шура сказал:
– Боюсь, что ей и Белозерский не сможет помочь.
– Ян всегда что-нибудь придумает, – оптимистично заявила Мирослава.
– Звони, – все тем же унылым тоном отозвался Наполеонов, – а я домой.
– Да, иди. До связи.
Мирослава сразу же перезвонила Яну Белозерскому и изложила ему суть проблемы. Ян славился тем, что бился за клиента до последнего и выигрывал почти все дела. Но на этот раз, выслушав Волгину, он сказал, что добиться освобождения при таком раскладе невозможно.
– Это понятно, – отозвалась Мирослава, – речь идет не об освобождении Калитиной от наказания, а о том, чтобы добиться наименьшего срока заключения.
– Хорошо, я попробую, – сказал Ян.
Дело было громким, и Белозерский следил за ним с самого начала. Ему самому было интересно сразиться с обвинением и посмотреть, чего же он сможет добиться в этом, казалось бы, безнадежном для защиты процессе.
Глава 15
Чудесный солнечный день нехотя клонился к закату. Мирослава любовалась отцветающими клематисами и краем глаза наблюдала, как кот Дон щурится на руках Мориса и, в свою очередь, наблюдает за ней.
Миндаугас не выдержал и рассмеялся:
– Сошлись два хитрюги и решили посоревноваться, кто кого перехитрит.
– Мы не хитрюги! – возмутилась Мирослава. Дон поддержал хозяйку громким протестующим мяуканьем.
– Ладно, ладно, – проговорил Миндаугас и посадил кота на плечо Мирославы. Она тут же обняла свое сокровище и уткнулась носом в мягкую шелковистую шерсть.
Не успела троица дойти до крыльца, как сработал колокольчик, сообщающий о приезде посетителя.
– Кто бы это мог быть? – пробормотал Миндаугас.
– Ой, прости! Забыла тебе сказать – звонил Шиловский и собирался приехать.
Морис укоризненно покачал головой и распорядился:
– Тогда быстренько идите в свой кабинет, а я открою ворота и задержу его разговором минут на пять.
– Спасибо! – улыбнулась Мирослава.
Когда Миндаугас ввел Шиловского в кабинет детектива, Волгина уже сидела за своим столом.
– Приветствую, – с порога произнес клиент.
– Проходите, Эдуард Бенедиктович, садитесь, – пригласила его Мирослава.
– Мне известно, что Калитина, убившая моего сына, арестована, – проговорил он, вольготно устраиваясь в кресле, – дураку понятно, что это случилось благодаря вам.
– Полиция тоже приложила усилия, – возразила Мирослава.
– Знаю я, как они прикладывают, – усмехнулся Шиловский и тут же добавил: – Но не будем вступать в прения. Я хочу полностью оплатить вашу работу.
– Это у Мориса, – кивнула она в сторону двери, ведущей в приемную.
– Я знаю. Но я хотел лично выразить вам свою признательность.
– Считайте, что выразили, – вздохнула Мирослава.
– Я вижу, что вы чем-то недовольны. Надеюсь, не мной?
– Может, и вами… – проговорила она неопределенно.
– Что?! – изумился он.
Мирослава посмотрела на Шиловского и решилась.
– Эдуард Бенедиктович, а вам никогда не приходило в голову, что вы должны помочь вдове погибшего, его детям? – спросила она.
Шиловский насупился, побарабанил пальцами по подлокотникам кресла и ответил сухо:
– Я никому ничего не должен.
– Ну, да, конечно, – усмехнулась Мирослава, – все вам должны.
– Не понимаю, – проговорил он, глядя на нее холодным, как бы взвешивающим взглядом, – как вам удается процветать с таким характером?
– Мой профессионализм, – усмехнулась Мирослава, – заставляет клиентов и покруче вас смириться с моим характером.
– Ну, что ж, возможно, – подумав, согласился он. И добавил против своей воли: – Вон и Ксении моей вы понравились.
– А я всем хорошим людям нравлюсь, – улыбнулась Мирослава.
– Это комплимент?
– Да. Но не вам, а вашей жене.
Он усмехнулся, выдержал паузу и спросил:
– У вас курить можно? – Шиловский достал антикварный портсигар.
– Нет. Нельзя.
– Даже так… – Он убрал портсигар и, помедлив, произнес, глядя куда-то в сторону: – Не нужно думать, что я абсолютная сволочь. Да, я знал, что Константин виноват. Но он мой единственный сын! Был…
После долгой паузы он продолжил:
– Ведь парня того воскресить было невозможно. А деньги я предлагал. Вернее, его мать даже не открыла мне дверь. А с женой погибшего я имел беседу, – он горько усмехнулся, – я предложил ей деньги, а она плюнула мне в лицо, в прямом смысле плюнула. Понимаете, каково мне было?!
– Я понимаю, каково ей.
– Ну, да. А когда я уже уходил, она прокляла моего сына и пожелала ему гореть в аду.
«Ее проклятие сбылось», – невольно подумала Мирослава.
– Я был так зол тогда, что, если бы не дети…
– Вы бы отомстили строптивице?
– Не в этом дело. Вы не понимаете. Я же от всего сердца. А ей нужно было во что бы то ни стало, чтобы мой сын сидел.
– Может быть, тогда он был бы жив, – невольно вырвалось у Мирославы.
– Может быть, – неохотно согласился он. Потом добавил: – Так или иначе, моего Кости больше нет.
– Не сочувствую.
– Злая вы!
Она пожала плечами.
Он поднялся, дошел до двери и оглянулся:
– У нас с Ксенией скоро появятся дети.
– Я рада.
– За Ксению или за меня? – уточнил он.
– А разве вы не пара? – спросила детектив.
– Пара.
– Тогда делайте выводы сами.
Он кивнул и, не прощаясь, покинул ее кабинет. Какое-то время Шиловский находился в приемной. Мирослава слышала ровный голос Миндаугаса и редкие реплики Шиловского. Наконец все стихло, и только звук шагов говорил о том, что Эдуард Бенедиктович покидает их дом, как надеялась Мирослава, навсегда. Потом открылись ворота, и тяжелый джип выехал наружу.
– Фух, – совсем как кот Дон выдохнул Морис, заглянувший в ее кабинет.
Мирослава вскочила с кресла и, напевая голосом пирата из мультфильма «Айболит», стала носиться по кабинету, цитируя стихи Корнея Чуковского:
– «Как я рад! Как я рад!»
– «Что я поеду в Ленинград!» – подпел ей Морис.
Мирослава замерла на месте.
– А действительно, почему бы нам не слетать в Петербург?
– Я бы предпочел Петергоф, – сказал Морис, и добавил: – Родители возили меня туда в детстве.
– Понравилось?
– Еще бы! Такие величественные фонтаны!
На следующий день, вернее, вечер, едва Наполеонов перешагнул порог коттеджа, Мирослава бросилась ему навстречу:
– Шура, ты должен мне помочь.
– В чем?
– Я получила гонорар от Шиловского.
– Поздравляю.
– Не с чем. Я хочу отдать эти деньги вдове погибшего Артема Солодовникова.
– Так отдавай, я-то тут при чем? – пожал он плечами.
– Шура! Как ты это себе представляешь?! – воскликнула Волгина. – Я прихожу к Марине и говорю ей: «Я помогла посадить вашу золовку за то, что она отомстила за гибель вашего мужа, а деньги за свою работу, как шубу с барского плеча, хочу пожаловать вам!» Так, что ли?!