Выбегает взъерошенный парень, испуганно сообщает: «Их было пятеро, нас двадцать пятеро. Мы дрались отчаянно и побежали нечаянно. Если бы нас догнали, мы бы им дали».
Выскакивает другой: «Хорошо, Вася, что нас двое: тебя бьют, я отдыхаю, меня бьют, ты отдыхаешь».
– «Петя, у нас с тобой два варианта для женитьбы, две версии, выбирай: или девушка без работы, или бабуся с пенсией. Какой выбрать?» – «С девушкой к бабусе».
ИСПОВЕДЬ БОЛЬНОГО. На приёме у психиатра. На столе пачка сигарет. Предлагает клиентам. Входит старик уже, но бодрый. Много курит. Не докуривает, тушит сигарету, прячет в карман, закуривает ещё. Пьёт чай, кладёт много сахара.
– Старик старый, лет под триста, убил взглядом тракториста. Веришь, нет? Взглядом. А что? Я умел. Падали. Особенно эти, как их? Ну да, в юбках, в общем, которые. Не буди лихо, пока оно тихо. Я родился в блатном доме, там были одни жулики. Я сроду не болел. Я хотел избавиться от плена и убил капиталиста. Он был с синими глазами, толкнул мою мать, а она была одноногая, с протезом, называется культя. Он вредил и на работе подкупал всех. Здесь я живу. Не живу, какая жизь: не поевши спать ложись. Тут нищие одни, слабоумные, жить на свободе не умеют, а у меня семнадцать специальностей: плотник, слесарь, слесарь-сборщик, шофёр, моциклист, электрик, лекальщик, токарь, инструментальщик, шлифовщик, строгальщик, кровельщик. Я и повар, мясо могу из седла горной козы в красном вине и соке граната замаштачить, да разве мне здесь доверят мясо и вино, и гранаты? Изобретатель я, в общем. Мой двигатель – миллион километров на холостом ходу. Хошь, нарисую? Нет, это тайна. Это я могу только верхушке в Кремле показать. Двенадцать лет рабочего стажа и двенадцать воровского. Сейчас больше заработаю, чем украду. Кого скрывали парики, повязки на зубы и партийные клички, а меня скрывала злодейка с наклейкой. Чтоб думали, что я пьяница, я напивался в железку, а утром вставал с ясной головой. И ждал, чтоб обо мне говорили, что из меня ничего не выйдет. Так я скрывался. Они не знали, что я буду хозяин земного шара, большую экономию железа сделаю. Как бывало в старину: хлопнешь по лбу сатану, слямзишь торбу сухарей и размачивать скорей. Меня не хотели растить, чтоб я воин был, но моё письмо дошло до Сталина, писал, что у нас маленькая сырая комната, да вот его нет, а я здесь.
Брежнев – чернокнижник, про целину стал писать. (Поёт): «Вьётся дорога длинная, здравствуй, земля целинная… Ой ты, зима морозная, тёща туберкулёзная, скоро ли я увижу тебя, родимую, в большом гробу?» А Хрущёв – свинопас, поморил скот, кукурузой отравил, флот на металлолом порезал. Андропов – твердолобый попугай, Черненко – птичка какаду, несёт яйца на ходу. Их только болтать, а еды нет.
И день, и неделя, и месяц, и год – это не ярославская резина, их не растянешь. Надо в управление поставить матриархат. «Накормит она и разбудит и даст на дорогу вина». Зашёл я в чудный кабачок, вино там стоит пятачок. Сижу, и солнца нет в окне, не плачь, милашка, обо мне.
Меня встречали под перезвон курантов, под вой метели. Один, с наганом, спрашивает: «Расскажи, кто ты? – Я изобретатель. Идею я взял от центрифуги и совместил с ультразвуком. – А почему не работает? – Мешает блуждающий ток. Он говорит: ты темнило, за тобой, как за собакой, палка не пропадёт. Говорю: дайте вашу квартиру, тогда буду разговаривать». Ещё меня одна ущучила. «Я тебя пропишу, но я библиотекарь, я культурная, умные слова люблю». Так я что, я менталитету для имиджу поднабрался, реноме, аутотренинг, короче, и к ней. И такими словами шпарю. Она: «У тебя с головой всё в порядке?» – «Даже чересчур». – «Ну нет, я культурная, но не настолько же». Она же меня и сдала. На лето забирает – на даче работать.
Так вот, товарищи-господа, слуги народа. Взяли меня на обманку, начисляли зарплату с потолка, и деньги стали падать с потолка. На втором этаже присягу давал у знамени и расписался. На случай бомбёжки надо помыть весь рабочий народ. Хочешь бежать – прыгай на запретку. Я прыгнул – ногу сломал. Тогда я ещё не был изобретателем, работал дворником, но мыслил уже как вся Академия наук. И надо стало скрывать себя. Изобрёл зуборезный станок. Чтоб не уследили, у них умер, тут родился от воды пяти озёр.
И ещё спрашивают, врачи называются: у тебя с головой всё в порядке? Я отвечаю: более чем. Меня наградили тайным орденом, не велели носить при жизни, только нести перед гробом. Я открытие сделал: надо запретить оружие и атом и жить без облучения.
КАКОЕ УБОЖЕСТВО – юмор в «Литгазете». «Толстый учитель физкультуры – есть в этом что-то неповторимо русское».
ЖЕНСКАЯ КРОВЬ. Участник войны: – Меня спасли женщины. Потерял я много крови, лежал на снегу, всё подо мной красное. Еле выжил. Только переливание спасло. А тогда, даже в войну, так было заведено, что раненому говорили, от кого ему переливают кровь. Мне досталась женская. И я хранил адрес сельсовета и три фамилии. И всегда собирался поехать и в ноги упасть. Да вот, долго собирался. Детей на ноги поставил, говорю жене: надо их увидеть, доноров, спасительниц моих. Она поддержала. Набрали подарков, поехали на Урал. А они все близко, одна от другой, жили, их трое было. Все адреса посетили. И уже их никого нет, все умерли. Поплакали мы на могилках. Ведь из-за меня, получается, умерли. От них-то крови убавилось. Я от раны на снегу кровью истекал, они добровольно. Да разве же кто победит русскую женщину!
ПЛАЧ АДАМА: «Раю, мой раю! Пресветлый мой раю! Ради меня отворённый, ради Евы затворённый». Вот такие они, евы. Из-за них рай затворили. Верить или нет, что на Вселенском соборе обсуждался вопрос: есть ли у женщин душа. С малым преимуществом решили, что всё-таки есть.
Конечно, душа есть: тоже люди. Тем более столько свидетельств о пережитых ими страданий за Христа. И сами шли и детей вели на смерть, на пытки, на казни, разве такое свершается без души?
– ВЕРЬ НЕ ВЕРЬ, – старик актёр рассказывает о показательных процессах. «Судят кого, а уверенности нет, что публично при всех сознается. Мало ли что, под пытками себя и других оговорил, а тут, перед приговором, он же понимает, что расстрел, то возьмёт да и скажет правду. Тогда знаешь что? Находили актёра на него похожего, проверяли, брали, подсаживали в камеру к тому, кого судят. Актёр изучал голос, манеры, движения. Вживался. И его выводили на процессы. Делали такой грим, что никто и подумать не мог, что этот не тот. А того, настоящего, расстреливали заранее. А этого учили, что говорить. Каяться, признаваться. И все равно приговаривали к расстрелу. А потом он или другой какой актёр вживались в другой образ на другом процессе. Но не знаю, какая судьба у актёров, которые играли роли врагов народа. Их или убирали куда или ещё что, врать не буду». – «А ты-то откуда знаешь?» – «Актёр такой выжил, он Бухарина играл, потом сам сидел. Запуганный был до безпредела. Перед смертью рассказал».
И этот же рассказчик, когда в кампании пошёл разговор о Ленине-Ульянове-Бланке, резко и немного картинно заступился: «Вову не трожь! Не трожь Вову: он Троцкого проституткой назвал». – «Ещё же и Иудушкой называл». – «Ну, это с подачи Салтыкова-Щедрина. Вова начитанный был. А о проститутке это у него своё. А лично ты пойди, назови Бронштейна проституткой. Назови».
ЮННА МОРИЦ: «Всё меньше евреев в России, всё больше в России жидов».
«ВЫ ЧЕЛОВЕК ВЕРУЮЩИЙ, – пишут мне, – и, конечно, читали и Библию и Евангелие. Но почитайте ещё». Далее перечисляются главы из Писания, в которых, по мнению автора письма, служение Христа иудеям. Нападки и на монархизм. «Вы, в конечном счёте, за самодержавие, а кто из царей после Петра был русским? После того как он женился на этой немецкой потаскухе из-под Меншикова». Далее возглас: «Слава Яриле!»
Знаю, что отвечать более чем безполезно. Тут правило: заблуших не осуждай, жалей, а упорствующих обличай, не сработает. Тут не упорство, тут твердокаменность.
И разве только в этом вопросе. Возьмём секты молокан, трясунов, пятидесятников, хлыстов, скопцов. И возьмём блаватских рериховцев, аум-синрикё, «белое братство», «богородичный центр», вроде последние поумней, но всё то же: хотят жить без Бога, то есть без Христа, сотворить для себя удобное божество.
И опять же: говорить с ними – себе дороже.
Народная и светская поэзия: просветление и нытьё.
СЧИТАЛКИ ДЕТСТВА, мои и дочери. У нас были «На златом крыльце сидели», «Ехал грека через реку», «Екэтэ бекетэ чукэтэ мэ. Абуль фабуль дэ и нэ», многие другие.
У дочери и сына: «Шла собака по роялю, наступила на мозоль и от боли закричала: «До-ре-ми-фа-ми-ре-соль». Или: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си, кошка ехала в такси. Заплатила пять рублей и поехала в музей. А котята прицепились и безплатно прокатились. Кошка стала их ругать, а котят-то двадцать пять». Коротенькая: «Цан, цан, цан, вышел маленький пацан». «Шла машина тёмным лесом за каким-то интересом. Инте-инте-интерес, выходи на букву эс!» «Эники-бэники, ели вареники. Эники-бэники, клёкс, вышел пузатый матрос». Ещё: «До-реми-фа-соль-ля-си, ты, собака, не форси, шляпу на бок не носи, что украла, принеси. – Я украла колбасу, завтра утром принесу. – Почему же не сейчас? – Потому что тихий час».
В ДУХОВНОМ РОСТЕ нет возраста. Верующий ребёнок мудрее неверующей матери.
ПИСАТЕЛЬ-УЗБЕК торгуется с арабом, продавцом обуви: «Я тебя назначаю, слышь, комендантом города и разрешаю тебе держать карательный отряд. Представь: твою жену потащил староста…» – «Кто есть староста?» – «Это соблазнитель. Он твою жену тащит, а ты не можешь сбавить две тысячи, чтобы спешить к ней. Уступаешь жену, а в цене не можешь уступить…»
Он же: «Товарищ, верь, есть в жизни счастье, я заявляю не спьяна: верь, на обломках сионовластья напишут наши имена». Он же (шутка): «На Чукотке я не был, но можно её заработать».
ГОСУДАРСТВО ИНОГДА слабеет. Тогда отдельный человек вынуждается стать сильнее, чтобы выжить: не на кого надеяться. Но потом все равно осознаётся необходимость государства. Пускай даже такое: с воровством, с бедностью. Что нам кого судить? У Бога это право, не у нас. У нас вообще нет никаких прав, только обязанности. И это хорошо.