— Да, — сказал Уэйл, отчаянно стараясь привести в порядок хаотичные проблески познаний и размотавшиеся воспоминания. Но в голове вспыхивали лишь разрозненные образы и впечатления, — Наукофантастика. Лучше, чем «псевдо». Но как-то не совсем…
— Если вещь написана как следует. Вы читали мою книгу «Ральф 124С41 +»?
— Хьюго Гернсбэк, — сказал, нахмурясь, Уэйл — Известный…
— Правда, в узком кругу, — кивнул человек, — Я несколько лет издавал журналы об изобретениях в области радио и электричества. Вам не приходилось читать журнал «Наука и изобретение»?
Уэйл ухватился за слово «изобретение», и оно почти прояснило ему, что он подразумевал под машиной времени.
— Да-да, — сказал он, охваченный нетерпением.
— И что вы думаете о наукофантастике, которую я помещаю в каждом номере?
Опять «наукофантастика». Слово действовало на Уэйла успокаивающе, хотя звучало не совсем правильно. Что-то тут не так, решил он. Чего-то тут явно не хватает…
— Явно не хватает… — проговорил он вслух.
— Не хватает? То есть рассказов слишком мало? Да, я тоже об этом думал. Год назад я разослал проспекты с предложением подписаться на журнал, в котором не будет ничего, кроме наукофантастики. Я назвал бы его «Наукофантастика». Но почти никто не откликнулся. Почему, как вы думаете?
Уэйл не слушал его. Он по-прежнему сосредоточенно размышлял о слове «наукофантастика», силясь сообразить, что в нем звучит не так.
— Неправильное слово, — сказал он.
— Вы имеете в виду название? Возможно, вы правы. Я и не думал как следует о названии. Вообще-то нужно что-то броское, способное сразу привлечь внимание читателя и вызвать интерес. Да, в этом все дело. Если бы мне удалось придумать хорошее название, я бы начал издавать журнал и наплевал на проспекты. Я не стал бы задавать вопросы — просто разослал бы журнал по всем киоскам Соединенных Штатов будущей весной, вот и все.
Уэйл непонимающе уставился на него.
— Мне, конечно, хотелось бы, — продолжал тот, — чтобы истории, помещенные в журнале, просвещали читателей в научном плане и в то же время развлекали. Они должны открыть перед людьми широкие перспективы мира будущего. Аэропланы будут совершать беспосадочные перелеты через Атлантику…
— Аэропланы? — В голове Уэйла возник мимолетный образ большого стального кита, взлетающего с помощью собственных испражнений. Мгновение — и образ поблек. — Большие, — сказал Уэйл, — с сотнями пассажиров на борту, летят быстрее звука.
— Конечно. Почему бы и нет? А связь с землей поддерживают по радио.
— Спутники.
— Что? — пришел черед удивляться собеседнику Уэйла.
— Радиоволны отражаются от искусственных космических спутников.
Человек энергично закивал:
— Я предсказал использование радиоволн для определения расстояния в «Ральфе 124С41 +». Космические отражатели? Я их тоже предсказал. И телевидение, конечно. И энергию атома тоже.
Уэйл оживился. Образы беспорядочно вспыхивали у него в мозгу один за другим.
— Атом, — сказал он. — Да. Атомная бомба.
— Радий, — самодовольно заявил человек.
— Плутоний, — возразил Уэйл.
— Что?
— Плутоний. И термоядерная реакция. Имитирующая Солнце. Нейлон и пластмасса. Пестициды для избавления от насекомых. Компьютеры для избавления от проблем.
— Компьютеры? Вы имеете в виду роботов?
— Карманные компьютеры, — с воодушевлением продолжал Уэйл — Такие маленькие штучки. Берешь его в руки и решаешь все проблемы. Маленькие радиоприемники, тоже переносные. Фотоаппараты, проявляющие снимки прямо в камерах голограммы. Трехмерные изображения.
— Вы тоже пишете наукофантастику? — спросил человек.
Уэйл не слушал его. Он пытался уловить и удержать в памяти мысленные образы, которые становились все более четкими.
— Небоскребы, — сказал он. — Стекло и алюминий. Скоростные автострады. Цветные телевизоры. Человек на Луне. Зонды на Юпитере.
— Человек на Луне, — повторил Хьюго Гернсбэк. — Жюль Верн. Вы читаете Жюля Верна?
Уэйл затряс головой. В ней почти уже прояснилось. Мозг определенно выздоравливал.
— По телевизору. Все смотрели по телевизору, как он ступил на поверхность Луны. И снимки Марса. На Марсе нет каналов.
— Нет каналов? — изумился его собеседник. — Но их же видели!
— Это не каналы, — твердо сказал Уэйл. — Кратеры вулканов. Самый большой из них — Каньон. Транзисторы, лазеры, тахионы. Обуздать тахионы. Заставить их двигаться против течения времени. Перемещение во времени. Перемещение во времени. У-ди-ви…
Черты Уэйла начали расплываться, голос стал еле слышным. Случилось так, что его собеседник в этот момент не смотрел на Уэйла; он уставился в голубое небо, бормоча себе под нос:
— Тахионы? Что он такое болтает?
Гернсбэк думал о том, что неподдельный интерес, проявляемый к наукофантастике случайно встреченным в парке незнакомцем, — это добрый знак: стало быть, пора издавать журнал. Но тут он вспомнил, что так и не придумал названия, и с сожалением оборвал свои мечты.
Он оглянулся как раз вовремя, чтобы услышать последние слова Уэйла:
— Путешествия во времени… Тахионы… Удивительная исто-ри-я…
И Уэйл исчез, вернувшись в свое собственное время.
Хьюго Гернсбэк с ужасом воззрился на пустое место, где только что сидел человек. Он не видел ни его появления, ни ухода, но разум отказывался поверить в мгновенное исчезновение. И вообще — странный он какой-то, этот парень, и одежда у него странная, и, если задуматься, говорил он тоже как-то странно. Бессвязно и почти безумно.
Да, незнакомец правильно сказал — удивительная история. Его последние слова.
И тут Гернсбэк, затаив дыхание, еле слышно прошептал:
— Удивительная история… «Удивительные истории»?
И улыбка приподняла уголки его губ.
Думайте!
Женевьева Реншо, доктор медицины, говорила спокойно, хотя руки ее, глубоко засунутые в карманы халата, были крепко сжаты в кулаки.
— Дело в том, — сказала она, — что я уже почти готова, но мне нужна помощь.
Джеймс Беркович, физик, который к врачам относился снисходительно только в тех случаях, когда они были хороши собой, а всех остальных просто презирал, наедине называл ее Дженни Рен. Он считал, что у Дженни Рен классический профиль и красивая линия бровей, признавая при этом, что за столь прекрасной оболочкой прячется острый ум. Однако свои восторги он предпочитал держать при себе — то есть относительно классического профиля и тому подобного, говорить об этом было бы старомодно, так он думал. Проще и естественней было бы выразить свое восхищение умом Женевьевы, но и этого он не делал, по крайней мере в ее присутствии.
Подперев большим пальцем едва наметившийся второй подбородок, он сказал:
— Сомневаюсь, чтобы директорат дал тебе время на подготовку. Мне кажется, тебя вызовут на ковер еще до конца недели.
— Вот поэтому-то мне и нужна ваша помощь.
— Сомневаюсь, что могу быть тебе полезен.
Он неожиданно поймал в зеркале свое отражение и порадовался тому, как красиво уложены его волнистые черные волосы.
— Тем не менее, — твердо сказала Женевьева, — мне нужна и твоя помощь, и помощь Адама.
Адам, который лениво потягивал кофе и до сих пор в разговоре не участвовал, воскликнул, будто на него внезапно напали сзади:
— А я тут при чем?
И его пухлые губы задрожали. Адам Орсино терпеть не мог неожиданностей.
— Потому что вы оба занимаетесь лазерами — Джим теоретик, а ты инженер… а я пытаюсь применить лазер в такой области, что вам даже трудно это себе представить. Мне вряд ли удастся убедить остальных, а вот у вас двоих это наверняка получится.
— С тем условием, — процедил Беркович, — что для начала тебе удастся убедить нас.
— Идет. Если вы будете столь любезны уделить мне час вашего драгоценного времени и если вы не боитесь узнать нечто совершенно новое о лазерах… В общем, я вас задержу не больше чем на время обеденного перерыва.
В лаборатории Реншо царил ее компьютер. Не то чтобы компьютер оказался так уж велик, но все же он был тут главным. Реншо изучила компьютерную технологию самостоятельно и ухитрилась таким образом модифицировать свой компьютер, что только она и могла работать с ним (правда, Берковичу порой казалось, что ей самой это удавалось не всегда).
Не говоря ни слова, она закрыла дверь и жестом указала мужчинам на стулья. Беркович с неудовольствием ощутил в воздухе неприятный запах. Орсино тоже наморщил нос.
Реншо невозмутимо начала:
— Позвольте, для начала я расскажу вам кое-что о применении лазера и прошу прощения за то, что для вас это будут азбучные истины. Принцип действия лазера основан на когерентном излучении, при этом все испускаемые лучи имеют одинаковую длину волны, распространяются без помех, плотным пучком, и могут быть применены в голографии. Модулируя форму волн, мы можем запечатлевать информацию с высочайшей степенью точности. Что еще более важно, так это то, что длина световых волн составляет всего лишь миллионную долю от длины радиоволн, за счет чего лазерный луч может быть носителем в миллион раз большего объема информации по сравнению с радиоволной.
Беркович был искренне удивлен:
— Разве ты работаешь над лазерной системой связи, Дженни?
— Ничего подобного, — ответила она. — Такого рода достижения я оставляю физикам и инженерам… Лазеры способны концентрировать колоссальную энергию на микроскопической площади. В крупном масштабе это означает принципиальную возможность контролируемой плавки…
— Я точно знаю, что ты этим не занимаешься, — сказал Орсино, лысина которого сверкала в лучах света, исходившего от многочисленных лампочек компьютера.
— Нет. И не пыталась… В более скромных масштабах это означает возможность сверления отверстий в самых прочных материалах, резания отрезков заданного размера, их теплообработки, сварки и разметки. Можно удалять и сплавлять столь крошечные участки материи при столь быстрой подаче тепла, что окружающие место обработки участки не успеют нагреться до окончания проце