И тогда я вспомнил про свою почту и понял, что она мне просто необходима. Я позвонил, чтобы пришла медсестра, и попросил ее снова связаться с Джоном Сильвой. Он должен был принести мне мою почту. У него был ключ к моей квартире. (Так ли это здесь, в этом временном континууме?) В особенности мне нужны были письма от Мэри.
Джон не пришел, а через некоторое время после обеда меня навестил доктор. Он не стал меня осматривать, а с задумчивым видом уселся на стул.
— Мистер Сильва, — заговорил наконец доктор, — рассказал мне, что вам кажется, будто пьеса «Теспис» была утеряна.
Я снова насторожился. Им не удастся запрятать меня в сумасшедший дом.
— Вы поклонник творчества Гилберта и Салливана, доктор?
— Нет, не поклонник, однако я видел несколько оперетт, включая и «Теспис», около года назад. А вы знакомы с этой опереттой?
— Да. — Я кивнул и принялся тихонько напевать соло Меркурия; пожалуй, не стоит говорить ему, что я присутствовал на спектакле «Теспис» в Лондоне в тысяча восемьсот семьдесят первом году.
— В таком случае вы не считаете, что партитура пропала? — спросил доктор.
— Очевидно, нет, поскольку мне она знакома.
Это его озадачило. Он откашлялся и попытался зайти с другой стороны.
— Мне кажется, мистер Сильва думает, будто вы считаете, что побывали в прошлом…
Я чувствовал себя матадором, который сражается с быком. Мне это почти нравилось.
— Это наша с ним шутка, личная, — пояснил я доктору.
— Шутка?
— Мистер Сильва и я частенько обсуждали путешествия во времени.
— И все же, — продолжал доктор, в голосе которого зазвучало вселенское терпение, — именно по этому поводу вы решили с ним пошутить? Вы заявили ему, что ноты «Теспис» утеряны?
— А почему бы и нет?
— У вас есть какая-нибудь уважительная причина желать, чтобы ее вовсе не существовало на свете?
— Нет, естественно, нет.
Доктор снова задумчиво на меня поглядел:
— Вы сказали, что видели «Теспис». Когда это было?
— Мне трудно вспомнить точно, — пожав плечами, ответил я, — А очень нужно?
— Может быть, год назад, в декабре?
— Именно тогда вы видели оперетту, доктор?
— Да.
— Вполне возможно, что это было в декабре прошлого года.
— День был просто отвратительным, — проговорил доктор, — Когда я ходил на спектакль. Ледяной дождь. Вспоминаете?
Неужели он пытается поймать меня в ловушку? Если я сделаю вид, что вспомнил, окажутся ли его слова полнейшей чепухой?
— Доктор, — сказал я, — понятно, что я не совсем здоров, и не стану делать вид, что припоминаю все до мельчайших подробностей. А что приходит на память вам? — Я перекинул мяч на его сторону поля.
— В тот день в театре свободных мест не было, несмотря на погоду, — проговорил доктор. — Многие пришли на спектакль только потому, что играли «Теспис». Эту пьесу ставят редко, и потому мало кто с ней знаком. Единственная причина, по которой я тоже отправился в театр. Если бы партитура «Теспис» пропала и если бы речь шла о какой-нибудь другой пьесе, я бы и вовсе остался дома. Именно поэтому, придя в сознание, вы сказали мистеру Сильве, что музыки не существует?
— В каком смысле?
— Что в этом случае вы тоже не стали бы выходить на улицу?
— Я вас не понимаю.
— Вы же попали в автомобильную катастрофу, сэр.
— И потому я здесь? Вы это хотите сказать? — Я сердито на него уставился.
— Нет, сэр. Ведь мы говорим о событиях годичной давности. Речь идет о вашей жене.
Когда я услышал его слова, у меня возникло ощущение, что кто-то вонзил острый клинок прямо мне в сердце. Я попытался приподняться, опираясь на локоть, но рядом оказалась медсестра и заставила меня снова опуститься на постель. Я не заметил, когда она вошла.
— Вы помните? — спросил доктор.
Что я должен был помнить? Что могло быть самым худшим?
— Моя жена погибла?
Скажи, что это не так. Пожалуйста, скажи, что я ошибся… Однако доктор немного расслабился, вздохнул и произнес: — Значит, вы все-таки помните.
Я перестал сражаться. В их истории было одно непонятное мне место.
— В таком случае почему я в больнице? Отвечайте!
— Значит, вы не помните?
— Скажите.
Он собирался заставить меня посмотреть реальности в глаза. Его реальности. Реальности этого временного пути. Я ждал, что он скажет.
— С того самого момента вы находитесь в состоянии депрессии. Вы пытались совершить самоубийство. Мы вас спасли. И постараемся вам помочь, — пообещал он.
Я не шевелился. Молчал. Разве кто-нибудь в состоянии мне помочь?
Мне удалось изменить историю. Но я не могу вернуться назад.
Я получил «Теспис».
И потерял Мэри.
Нашли!
Компьютер-2, как и три других, которые сидели друг у друга на хвосте, гоняя по орбите вокруг Земли, был гораздо больше, чем требовалось.
Будь он и в десять раз меньше в диаметре, его объема вполне хватило бы для складирования всей накопленной и накапливаемой информации, необходимой для слежения за космическими полетами.
Дополнительное пространство, однако, нужно было для того, чтобы, если понадобится, туда могли войти мы с Джо. И нам понадобилось.
Компьютер-2 вполне мог позаботиться о себе сам. В нормальных, разумеется, условиях. Он обладал дублирующей системой. Все задачи он решал параллельно трижды, причем все три программы должны были быть идеально совместимы, а все три результата должны были точно соответствовать друг другу. Если же они в чем-то не сходились, ответ задерживался на несколько наносекунд, пока Компьютер-2 проверял себя, находил неисправный блок и заменял его.
Обыкновенные люди никогда не знали наверняка, сколько раз он ловил себя. Возможно, ни разу. А может, и по два раза за день. Задержку, вызванную ошибкой, мог изменить лишь Центральный Компьютер, и лишь Центральный Компьютер знал, сколько блоков пошло на замену. Но Центральный Компьютер никогда об этом не распространялся. Ведь единственная достойная репутация — это безупречность.
А Компьютер-2 действительно был безупречен. До сих пор нас с Джо ни разу к нему не вызвали.
Мы с Джо — аварийные наладчики. Мы появляемся там, где случается настоящая беда, когда Компьютер-2 или какой-то другой не в состоянии сам себя скорректировать. За те пять лет, что мы занимаемся этим делом, такого еще не случалось. Такое иногда случалось в прежние времена, но это было еще до нас.
Мы — практики. Не поймите меня неправильно. Не найдется компьютера, которому мы с Джо не могли бы поставить диагноз. Назовите нам ошибку, и мы назовем вам причину неисправности. Во всяком случае, Джо назовет. Я не из тех, кто сам себя хвалит. Факты говорят сами за себя.
И все же на этот раз ни один из нас не сумел поставить правильный диагноз.
Прежде всего на Компьютере-2 резко упало внутреннее давление — факт, безусловно, не беспрецедентный, и это, безусловно, не фатально. В конце концов, Компьютер-2 может работать и в условиях вакуума. В былые времена, когда предполагалось, что Компьютер-2 постоянно будут сопровождать наладчики, на нем была создана внутренняя атмосфера. И она так и поддерживалась по традиции. Кто это сказал, будто ученые не скованы цепями традиций? В свободное от ученых занятий время они ведь тоже люди.
Судя по степени снижения давления, сделали вывод, что в Компьютер-2 угодило метеорное тело размером с кусочек гравия. О его точном радиусе, массе и энергии сообщил сам Компьютер-2, взяв в качестве расчетных данных скорость падения давления и ряд других отклонений.
Более того, пробоина так и осталась незаделанной, а атмосфера — невосстановленной. После чего Компьютер-2 стал лепить ошибку за ошибкой, и тут уже пригласили нас.
Ситуация казалась совершенно необъяснимой. Простецкое лицо Джо исказилось страдальческим выражением, и он сказал:
— Да тут, наверное, наберется целая дюжина неполадок.
— Вполне вероятно, этот кусок гравия срикошетил, — заметил кто-то из находившихся на Центральном Компьютере.
— При такой энергии на входе он бы прошел насквозь, — возразил Джо. — Никаких рикошетов. Даже при рикошетах, я полагаю, компьютер получил бы несколько малоприятных ударов.
— Ну и что же нам теперь делать?
Вид у Джо был явно обеспокоенный. Наверное, именно в тот момент до него дошло, что нам предстоит. Вопрос не оставлял сомнений в том, что наладчики должны явиться на место происшествия, а Джо никогда еще не бывал в космосе. Он говорил мне 2x раз — причем этот x представляет собой довольно большое число, — что согласился на эту работу лишь потому, что ему никогда не придется летать в космос.
Поэтому я ответила за него:
— Придется нам подниматься.
Единственным выходом для Джо было бы заявить, что вряд ли он справится с работой, и мне представилась возможность понаблюдать, как гордость в нем постепенно выступает вперед, опережая малодушие. Не так уж и намного, вы понимаете, — скажем, всего лишь на нос. Хочу напомнить тем, кто не бывал на космических кораблях последние пятнадцать лет (думаю, Джо здесь не исключение), что единственная неприятная штука — это начальное ускорение. Его, разумеется, не избежать.
Зато потом — сущие пустяки, если не считать возможной скуки. Вы превращаетесь в обыкновенного зрителя. Космический корабль полностью автоматизирован и компьютеризирован. Романтические времена пилотируемых космических полетов навсегда ушли в прошлое. Мне представляется, они возвратятся на время, когда наши космические поселения начнут перемещаться к астероидному поясу, — о чем постоянно твердят, — да и то лишь до тех пор, пока на орбите не появятся дополнительные компьютеры, чтобы обеспечить необходимые добавочные вычислительные мощности.
Во время ускорения Джо затаил дыхание — во всяком случае, так казалось. (Должна признаться, я и сама чувствовала себя не особенно уютно. Это был лишь мой третий космический полет. Я пару раз летала с мужем в отпуск в поселение Роу, вот и весь мой опыт.) Потом Джо немного полегчало, но только на время. Вскоре он снова помрачнел.