Она улыбалась.
— Но это же не плохо. Да?…
Я бросился на колени между ее раздвинутых ног, обнял за шею, поцеловал в губы.
— Дура! Ты же великолепная девчонка! Я еще не видел таких девчонок! Мне так еще никто в жизни не нравился! Дура!
Она спокойно отстранила меня от себя.
— Слава, ты сделал то, что я тебя просила?
— Я же обещал!
Я попытался ее снова обнять. Она опять отстранилась.
— Обещал или сделал?
Я бросился к столу и потряс исписанными листами.
— Сделал! Вот!
Она положила ногу на ногу, спросила недоверчиво:
— Ты доказал, что они убили Пушкина, да?
— И Лермонтова тоже они! — заорал я в исступлении.
— Какого Лермонтова? — не поняла она.
— Того, которого я тебе утром читал! Забыла?!
Она засмеялась, как колокольчик.
— О-ля-ля… Слава, сядь. Успокойся. Да? И прочти мне Лермонтова. Про причину и следствие одновременно.
Я грохнулся на стул у стола и сжал виски, вспоминая любимую строфу из неоконченной «Сказки для детей». Иностранная таблетка работала четко — в памяти тут же всплыли загадочные строки:
Румяный запад с новою денницей
На севере сливались, как привет
Свидания с молением разлуки;
Над городом таинственные звуки,
Как грешных снов нескромные слова,
Неясно раздавались — и Нева,
Меж кораблей, сверкая на просторе,
Журча, с волной их уносила в море.
Задумчиво столпы дворцов немых
По берегам теснилися как тени,
И в пене вод гранитных крылец их
Купалися широкие ступени;
Минувших лет событий роковых
Волна следы смывала роковые;
И улыбались звезды голубые,
Глядя с высот на гордый прах Земли,
Как будто мир достоин их любви,
Как будто им Земля небес дороже…
И я тогда — я улыбнулся тоже…
Она смотрела на меня, широко раскрыв перламутровые глаза.
— Слава, почему он улыбнулся?
— Потому что понял, чему улыбаются звезды, глядя на «гордый прах Земли».
Она подсела поближе к столу.
— А чему улыбались звезды?
Я дернулся, мне захотелось выпить, но Натали молча удержала меня за руку. Пришлось ей объяснить сумасшедшее открытие юного гусара насухую:
— Нева, как Лета, как река времени, все смывает в море… Мы думаем, что все прошло, что время смыло и «грешных снов нескромные слова», и роковые события прошлых лет, а этот, почти безусый, мальчик понял, что ничто никуда не девается… Все остается в море… Не в обычном море, конечно, а в каком-то неведомом еще энергоинформационном море… Все остается там навсегда… Звезды улыбаются, потому что думают, что люди никогда не догадаются об этом. Но безусый мальчик догадался и улыбнулся миру звездной улыбкой Демона… Он понял это в белую ночь, когда увидел, как слились воедино причина и следствие…
Натали сняла пошлую шапочку и поправила мальчишескую стрижку.
— Неужели ваш Лермонтов знал это уже тогда? Да?
Я рассмеялся.
— Хочешь сказать, что и ты это знаешь?
Вместо ответа она тряхнула головкой и раскатила невидимый шарик:
— Стр-ранные люди вы, р-русские… Очень стр-ранные. Да?
Я не выдержал: обнял ее и хотел стянуть с нее футболку. Но она цепко схватила мою руку.
— Не надо. Да? Ты не веришь мне? Слава, я тоже обещала тебе. Да? Я рассчитаюсь. Да?… Потом… да?
— Когда это потом? — я боролся с ее рукой.
— О-ля-ля! Какая стр-расть, — рассмеялась она. — Ты хочешь доказать мне немедленно, что ты не голубой. Да? Не надо, Слава. Я тебе уже вер-рю. Да?
Я замер, как оплеванный.
А Натали как ни в чем не бывало взяла со стола первый лист новенькой копии и вдруг пробормотала растерянно:
— О-ля-ля… откуда у тебя эти бумаги, Слава?
— Мне их Костя подарил.
— Константэн? — задумалась она.— А у кого настоящие листы… как это по-русски? Да?
— Подлинник,— подсказал я,— подлинник оставил у себя Критский.
— Кто это? — спросила она быстро.
— Советник Константина. Игорь Михайлович. Холеный такой. Знаешь его?
Она от удивления подняла брови и стала озорным и нахальным пацаном.
— О-ля-ля! Это настоящий сюр-рпр-риз! Да? Спасибо тебе, Слава? Огр-ромное тебе спасибо!
— За что? — только тут задумался я.
Она кокетливо тронула меня за плечо и затаенно улыбнулась.
— Слава… Выйди на кухню. Да?
Она добилась, чего хотела. С мысли я сбился начисто.
— Раздевайся при мне… Я отвернусь, если хочешь.
— Нет, — сказала она сурово. — Выйди. Так надо. Да?
Как лев на арену цирка, рыча, я влетел на кухню.
Я проверил щеколду, подтащил к дубовой двери кухонный стол, припер его тумбой. Я шагал взад-вперед по кухне и думал, что, если Мангуст попробует сунуться ко мне в такой момент, я уложу его топором!
— Слава, я готова. Да? — раздался наконец из комнаты ее голос.
Сжимая в руке туристский топорик, я вошел в комнату… и уронил топорик на ногу…
— О-ля-ля! — смеялась весело Натали. — Зачем топор, Слава? Ты разве купец Р-рогожин?
Я понял, что расчет опять откладывается…
Натали стояла передо мной в узком, длинном вечернем платье, в элегантных замшевых туфельках на высоком каблуке…
Я сказал мрачно:
— Мне надоел этот маскарад!
Натали смотрела на меня с вызовом.
— Так надо, Слава. Да?
Я подошел к ней вплотную.
— Или ты мне все объяснишь, или я тебя отсюда не выпушу…
Она опять засмеялась.
— О-ля-ля… Какая стр-расть… Я сегодня выступаю, Слава. Ты не можешь меня тут держать. Да? Меня ждет много людей. Очень много людей.
— Где? — спросил я ревниво. — Где это ты выступаешь?
Она махнула рукой в сторону окна.
— У твоего соседа. У Пушкина. Да? Сегодня там конференция. Профессор делает там свой сенсационный доклад. А после него выступаю я, как его лучшая ученица. Она помолчала.— Вот для чего мне нужна твоя статья о Дантесе и Геккерне… Об их пр-ровокации… Я тебе все объяснила… Да?
Я растерялся.
— Но профессор-то будет говорить совсем о другом… Он будет отмазывать Дантеса…
Она хитро улыбнулась.
— Тогда будут ср-разу две сенсации… Да?
Я спохватился вдруг:
— Слушай! Я не успел переписать статью, — я схватил листы. — Это же черновик! Краткие тезисы. Ты не поймешь ничего!
Она спросила спокойно:
— Но ты их поймешь, Слава?
— Я-то пойму.
— Тогда нет проблемы. Да?
Я не понял ее, и она мне объяснила:
— Я начну свое выступление, а потом позову из зала тебя. Да? Ты им сам прочитаешь свою статью. Да?
— Ты с ума сошла! — Я плюхнулся в кресло.
Она подсела ко мне на колени.
— Так надо, Слава. Да? А потом я с тобой рассчитаюсь, — она гладила мои волосы. — Я очень хорошо с тобой рассчитаюсь… Да? — она поцеловала меня. — Ты мне сразу очень понравился. Да? — она покраснела и засмеялась тихо. — Видишь, как я тебя хочу? Да? Но сейчас нельзя… Да?… Потом будет лучше… Потом будет очень кр-р-расиво… Да?
У меня голова кружилась. Она прижалась щекой к моему подбородку.
— Слава, разве так встречают любимую женщину?
— Как? — глупо улыбался я.
— Ты небрит, Слава, — она встала с моих колен. — Иди побрейся! Ты должен отлично выглядеть! Да?
— Зачем это? — заупрямился я.
И она, прищурив перламутровые глаза, объяснила:
— Чтобы они тебя не приняли за сумасшедшего алкоголика. Я приготовлю тебе еще одну таблетку. Да?
Она тряхнула перед моим носом белым цилиндриком и походкой топ-модели, качая бедрами, вышла на кухню…
Я понимал, что снова попадаю на «чертово колесо», снова меня затягивают в какую-то авантюру… Но сопротивляться я уже не мог, я думал только о том, что будет после доклада…
Я был в каком-то наваждении…
8Доклад
Эту конференцию, или как там ее назвать, довольно подробно описала в своих отчетах «четвертая власть». Отсылаю вас за подробностями к газетам от 5-го июня.
Мне запомнилась неимоверная духота и теснота в крохотных фойе перед залом. Все знали друг друга, шумно раскланивались, целовались. Я не знал никого. Я изнывал в своем «прикиде от Версаче», надетом по настоянию Натали. Пока я брился в ванной, она его успела отгладить. (Если помните, после бурных приключений в ночь на второе июня «прикид» мой находился в самом плачевном состоянии.) Душно в нем было ужасно. В фойе терпко пахло потом и французскими духами.
Я должен извиниться за то, что не называю фамилий выступавших на конференции. Повторяю, в этом звездном собрании я никого не знал. Но звездность их чувствовал по смелым восклицаниям и свободным манерам. А главное — по строгим, элегантным охранникам на мраморной лестнице.
Открыл конференцию высокий, чуть сутуловатый улыбчивый человек, назовем его «официальное лицо».
Для начала «лицо» поздравило всех с хорошей погодой, предположило, что сама природа сделала такой великолепный подарок своему вдохновенному певцу. Но по красным, потным лицам присутствующих «лицо» поняло, что природа с подарком переусердствовала. «Лицо» улыбнулось залу. Закинув пиджак за спину, как на предвыборном плакате, «лицо» предложило то же сделать присутствующим:
— Мы же работать сюда пришли, а не мучиться.
Этот лозунг приняли со сдержанным воодушевлением, скептически засмеялись, шумно задвигались, снимая пиджаки. Я тоже хотел скинуть «прикид», но Натали не позволила, шепнула мне на ухо:
— Им можно. Да? Тебе — нельзя.
Я удивился, но спорить не стал. Всю конференцию поэтому я слушал вполуха. «Но это хорошо!» — как говорит генерал Багиров. Это избавляет вас от ненужных подробностей.
Официальное лицо повторило знакомый лозунг: «Пушкин — наше все!» — и выразило надежду, что юбилей поэта обратит наконец внимание правительства на бедственное положение культуры и науки.
«Лицу» нестройно зааплодировали. Какой-то потный толстяк заметил громко: «Культура зависит от сантехника и прораба!» (Кого он имел в виду — я не понял.) А «официальное лицо», извинившись, покинуло конференцию.