— Это генерал Багиров, — убеждала Колю Людмила. — Он хочет извиниться перед гражданином Швейцарии.
Коля оттолкнул мою руку и встал.
— Мне не нужны его извинения!…
Людмила успокоила его:
— Тогда чего же вы стоите? Выходите. Внизу нас ждут.
Коля схватил со стола свою школьную тетрадку и, не попрощавшись со мной, вылетел пулей из карцера. А Людмила сделала вид, что не знает меня. «Тук-тук— тук», — застучали по коридору ее каблучки.
В открытых настежь дверях стоял генерал Багиров и мрачно глядел им вслед. Я подошел к нему.
— Что же вы сделали?… Зачем вы его отпустили?
Генерал зло посмотрел на меня и сказал с кавказским акцентом:
— Слушай, конспыролог! Надоэл ты мнэ…
Я сдержался и стал ему объяснять:
— Коля изобрел новейшее оружие… Он увезет его в Швейцарию… Он — гений!… Мы больше не увидим будущего!…
Генерал вдруг затопал ногами и заорал на весь коридор:
— Ёкнутый! Вон отсюда! Вон — нэпосредствэнно!
15Похороны
День рождения Пушкина начался с похорон Адика. Утром шестого июня на Серафимовском кладбище торжественно хоронили моего бывшего шефа. Но до этого чуть не умер я сам…
Но все по порядку. Иначе нам не разобраться с этим жутким «базаром», как говорил Константин…
За что меня обозвал «ёкнутым» и выгнал с Каменного острова генерал Багиров, я до сих пор не понимаю.
Я брел по пустынной ночной аллее к автобусной остановке. И вспоминал слова Пушкина: «Догадал же мне черт родиться с умом и талантом в России!» Это я не о себе, конечно. Я пытался оправдать Колю Колыванова…
Тишина была на Каменном острове. Птицы еще не проснулись. И вдруг тишина взорвалась мотоциклетным ревом. Я еле успел отскочить за дерево. Мимо меня пронесся знакомый «харлей». Совсем близко промелькнуло бледное лицо. Прижав рукой шляпу, он искал кого-то глазами. Я понял, он ищет меня. Я ждал за деревом, пока рев не растворился в тишине.
Я долго стоял на остановке, но так и не дождался автобуса. Хотел взять такси, но в кармане шуршали только зеленые. Рассчитываться ими с мастером я побоялся… Не хватало мне только ограбления… Я совсем ослаб. Последние деньги у меня можно отнять, как у малого ребенка…
Я пошел пешком через Каменноостровский мост. С моста хотел глянуть на дачу Суслика, напротив сверкающей огнями новой бензоколонки, но из-за деревьев дачи было не видно. С залива дул холодный ветер. Я засунул руки в карманы брюк, а в нагрудном кармане рубахи зашуршала Колина записка об американском проекте, которую я так и не передал генералу.
Уже на том берегу я задумался — а что бы я захотел увидеть с помощью «изделия ЗК»?
И остановился как вкопанный, когда понял, что я хотел бы увидеть… Исповедь Пушкина перед смертью!
Говорят, священник Конюшенной церкви, участник Бородинского сражения, приняв его исповедь, заплакал, а выйдя от него, сказал: «Он умирает как воин…»
Что же Пушкин ему рассказал? Почему священник назвал его воином? Ведь погиб-то Пушкин на банальной, нелепой дуэли из-за «семейной драмы», как все считают?…
В его исповеди — ответ на все вопросы! Ее бы подсмотреть!
Но… Он же не перед священником исповедовался. Священник только помогал ему в этом, посредничал… Пушкин с Богом разговаривал… Как воин…
Можно ли сегодня подслушать то, в чем Пушкин только Богу решился признаться?! Кто на это имеет право?!
Но Колю-то отпустили… Коля теперь «гражданин кантона Ури»… И его «изделие», вмонтированное в старинную раму, уже погрузили, наверное, в контейнер вместе с гарнитуром барона Геккерна!
Кто им теперь помешает увидеть самое сокровенное, о чем имеет право знать только Он?… Я побежал.
Я остановился, запыхавшись, уже на набережной Карповки… Куда и зачем я бежал — я не знал. Мне стало плохо…
На совершенно пустом проспекте было светло, как днем. Мимо, шурша, проносились редкие машины. Я попытался какую-нибудь остановить… Меня объезжали, как пьяного… Где-то далеко впереди, у Кировского моста наверное, горели красные огоньки стоп— сигналов… Я понял, что мост уже развели. До утра мне домой не попасть…
Справа в бледном небе сверкнули кресты Иоанновского монастыря, и я пошел на них, сам не знаю почему…
Шел-шел-шел, успокаивая дыхание, свернул налево, перешел мостик и оказался перед большими, ярко освещенными окнами. В стекла с той стороны бился, как огромный навозный жук, ритм ударных. Я заглянул в окно. Ресторан был почти пуст. За стойкой в ритм ударных качала плечами молоденькая барменша. Я отошел, чтобы посмотреть название заведения. Оно меня успокоило. Заведение называлось «Зурбаган». Ни больше ни меньше. И я вошел туда как к знакомым.
Мне там сразу понравилось. В динамиках звучало родное с детства. Но исполнение было настырное, современное.
В Кейптаунском порту
С пробоиной в борту
«Жанетта» поправляла такелаж.
Но прежде чем уйти
В далекие пути,
На берег был отпущен экипаж…
Я улыбнулся и вразвалку подошел к стойке.
— Девушка, вы баксы не разменяете?
Качая плечами, барменша ответила мне одними бровями: «Какие проблемы?»
Я огляделся. На меня никто не обращал внимания. Да и занято было всего три столика. Я протянул барменше зеленую бумажку. Она открыла кассу, на свет посмотрела купюру.
— Что пить будем?
Это она предложила. Я об этом даже не думал. Но тут решился:
— Водки. Сто пятьдесят. И закусить.
Качая плечами в такт, она налила водку, качая плечами, отсчитала мне сдачу и отвернулась в пустоту. Выглядел я, наверное, ужасно. Я засунул сдачу в задний карман, устроился у бара на высокой табуретке и стал подпевать про себя:
Идут, сутулятся,
Врываясь в улицы,
А клеши новые ласкает бриз…
И вдруг я увидел его!
Они сидели в самом углу. Молодой в черной майке спиной ко мне, а он лицом к выходу. Я долго смотрел на него, пока он не повернул ко мне свое бледное печальное лицо. Поглядел и спокойно отвернулся, будто меня не узнал. Я выпил полдозы, закусил бутербродом. Он не хотел меня узнавать… Тогда я взял со стойки стакан и пошел к ним сам. Я подошел к их столу и спросил:
— Можно?
Они переглянулись, молодой хотел послать меня, но он пожал плечами и кивнул мне на пустой стул. На соседнем стуле лежала черная ковбойская шляпа, надетая на красный мотоциклетный шлем. Я поставил стакан и сел.
Они молча курили, а я смотрел на его печальное лицо. Он повернулся ко мне и вопросительно приподнял брови. Я спросил его:
— За что ты хочешь меня убить?
Он долго смотрел на меня, а потом сказал:
— Сейчас я расскажу тебе анекдот.
— Давай, — согласился я.
И он рассказал:
— Давным-давно жил старый еврей. Очень набожный еврей. Днями и ночами он молился Богу. Но дела у него шли скверно. Сначала прогорела его лавочка, потом умерла его любимая коза, потом сгорел его дом. Старый еврей упал на колени и взмолился: «Господи, за что?! Что я тебе сделал?!» И Бог ему ответил из облака: «Ну не нравишься ты мне, Мойша! Не нравишься!»
Я улыбнулся и сказал:
— Ты мне тоже. Очень не нравишься.
Молодой опять дернулся, но он остановил его рукой и встал.
— Ты куда? — удивился я.
— А что? — наклонился он ко мне.
— Убей меня здесь. Убей сразу.
Он улыбнулся мне одними губами.
— Пошел ты на х…
Молодой взял со стула шлем, дал ему черную шляпу, и они пошли к выходу. Я вышел за ними. Стоя на ступенях ресторанного крыльца, я смотрел, как молодой заводил шикарный мотоцикл с гнутым, как оленьи рога, никелированным рулем. Он сел за молодым, обхватил его левой рукой, повернулся ко мне и крикнул, перекрывая двигатель:
— Все только начинается!
Я крикнул им вдогонку:
— Это начало вашего конца!
Красный огонек мотоцикла был уже далеко. И вдруг мне показалось, что я узнал его. Я окликнул его по имени. Кажется, он меня не услышал…
На площади Льва Толстого я поймал такси. И через еще не разведенный мост Александра Невского кругом доехал до Таврического сада.
Лето царило в городе только днем, ночами еще хозяйничала весна. В легкой рубашке «сафари» меня поколачивало.
Я подошел к дому Константина. Я ни на что не надеялся. Но домой мне ехать было нельзя. Все окна в доме были темными. В одном, приоткрытом, на третьем этаже, горел свет. Я встал под окном, свистнул и крикнул на всякий случай:
— Костя!
Я знал, что в этом музее-квартире он не бывает. Крикнул, потому что замерз и идти мне было некуда. В окне появилась тень. Я крикнул еще раз:
— Костя!
На мое счастье, это был он. Он сказал спокойно (потому что можно было и не кричать — ночью и так все слышно):
— Я не хочу тебя видеть.
— Почему?
— Где ты должен быть сейчас?
— Здесь, — сказал я.
— Ты должен быть в Африке. Ты опять меня подвел.
Он хотел закрыть окно, но я сказал:
— Я на секунду. Открой.
— Зачем?
— Я хочу взять свою кредитку. Я ее заработал за пять лет.
Он подумал немного.
— Только на секунду, — и назвал мне код парадной.
В квартиру он меня не пустил. Ждал меня на площадке в трусах у своей железной двери. Только я вышел из лифта, он сразу же протянул мне кредитку:
— Сопьешься с такими деньгами.
Я оправдался зачем-то:
— Я их честно заработал.
Он звонко цокнул фиксой.
— Тогда гуляй, рванина… Все?
Изнутри меня трясло, будто на телеге везли по кочкам, и я сказал:
— Ты следующий, Костя. Не я, а ты…
Он посмотрел на меня угрюмо, как доктор.
— Тебе лечиться надо, Ивас-сик. Серьезно лечиться. На все твои деньги. Я понятно излагаю?
Он заглянул в коридор своей квартиры и открыл передо мной железную дверь.
— Иди на кухню. Я сейчас. Тихо!
Я вошел на знакомую темную кухню и рухнул на угловой диванчик. Щеки горели. Мне казалось — они светятся в темноте. Пришел Константин в спортивном костюме, зажег свет и плотно закрыл за собой дверь.