условиях. Денисенко это "вечерней школой" тогда называл. Только сейчас светло, тихо и мы не в палатке среди сосен. Вон, воробьи за окнами спорят, лето… Хотелось бы верить, что вам этой практики все-таки не выпадет, товарищи. И так, продолжим. О чем мы? Правильно, о вечном. О сортировке”
— В англоязычной терминологии сортировку называют triage — потому, что американцы в свою гражданскую войну придумали делить раненых на три потока. Да, у них была своя гражданская, четыре года воевали так, что разорение проигравшего Юга было видно и через полвека. В той войне было не только уничтожено рабство. Америка создала свою военную медицину, и ее опыт на десятки лет стал образцом для всей Европы. Их врачи показали себя прекрасными организаторами, но до научного подхода Пирогова им оказалось далеко. Пирогов, в зависимости, как сейчас бы сказали, от санитарно-тактической обстановки, делил раненых на четыре или пять потоков, и американцы много бы выиграли, имей они в руках его работы. Так, у вас вопрос?
— А почему они не воспользовались его работами? Крымская война же была раньше?
— Потому, что Пирогов вернулся с войны нервно-надломленным, опыт свой считал малоудачным и малоценным, и писал свои “Начала” очень медленно. И пока он их дописывал, американцы успели закончить войну, обработать статистику и издать первый в мире медико-санитарный отчет о ней. Их статистика и показала Пирогову, насколько его опыт ценен, так что в “Началах” американская статистика уже приведена. А сейчас сортировка — основа этапно-эвакуационной системы, выработанной нашим замечательным хирургом Владимиром Андреевичем Оппелем еще в 1917 году…
“Преемственность, значит, научного подхода. От Пирогова и до наших дней, — Раиса промокнула исписанную страницу. — И идея Оппеля, что вся прифронтовая полоса — как госпиталь, а медицинские пункты в нем — как палаты. Только от палаты до палаты — километры”.
Ей вдруг представилось, как она работает на батальонном медпункте — до линии боя километр, а то и меньше, и она тут — самая главная, за все отвечает. Понятно, что совсем-то на фронт ее не пошлют. Будет где-нибудь в тылу работать, может, и в Белых Берегах развернут госпиталь глубокого тыла… Хотя сейчас не верится как-то, что он может понадобиться.
Когда лекция закончилась и всех выпроводили в коридор на перерыв, чтобы проветрить аудиторию, сделалось даже жалко, что так быстро. Она бы еще столько же слушала и записывала, неважно, что спать хочется. И вот тут-то, в коридоре, “товарищ профессор” ее и окликнул:
— Товарищ Поливанова, если не ошибаюсь, Раиса Ивановна? У вас все в порядке?
“Надо же! И фамилию успел запомнить. А я даже звание не расслышала”, - подумала про себя Раиса. Неловко выходило, заметил-таки, какие сонные у нее глаза.
— Совершенно в порядке, товарищ профессор!
Последние слова выскочили сами собой. Надо же как-то вежливо назвать человека, чье имя и звание ты, сонная тетеря, прослушала.
— За профессора, конечно, спасибо, но пока перелет. Военврач третьего ранга Огнев Алексей Петрович. Вы ночью, что ли, приехали? Я смотрю — когда не спите, то пишете старательно, у тех, кто в Москву приезжает, чтобы вместо учебы погулять, такого не бывает. Они честно спят.
Раиса почувствовала, что краснеет. Ведь она именно прогуляла весь вчерашний день, как и положено приезжему человеку, век не выбиравшемуся из своего угла.
— Извините… Я днем приехала, даже утром. Брянский поезд в восемь утра. Просто заснуть не получилось сразу. На новом месте. И ходила много. Я же никогда Москву не видела.
Ей неловко было признаваться, что она как школьница на каникулах, прокружила целый день по городу, но человеку, который сходу может и фамилию запомнить, и мало что насквозь тебя не видит, лучше не врать. Тем более военному.
— В Москве есть, на что посмотреть, это правда. И частая ошибка у тех, кто в столице впервые — попытаться увидеть и обойти все и сразу. Получается, как сказал по совсем другому поводу Пирогов, калейдоскоп, в который можно насмотреться до усталости.
От такого начала беседы Раиса повеселела. Хотя бы не сердится! А то такой интересный преподаватель, не хотелось бы в первый же день перед ним оплошать.
— У меня и не получилось, все и сразу, — призналась она. — Даже метро, и то все не разглядела. И мосты через Москва-реку, — и тут же, потому что и интересно было, и хотелось показать, что она не глазеть по сторонам все-таки приехала, спросила, — А ваша следующая лекция когда?
— По расписанию — Огнев улыбнулся, — еще два академических часа сегодня, потом завтра в это же время. Так что, скоро у вас будет время отдохнуть. А беседу о Москве предлагаю продолжить завтра после лекций. Хотите, покажу вам город?
Раиса совсем смутилась. По ее мнению, вчерашняя прогулка заслуживала все-таки порицания, ведь учиться приехала, не ворон считать. Взрослый серьезный человек с пятью годами практики, не студенточка какая! И сразу согласилась. Такого подарка она даже не ждала. “Не решил бы только, что я ему вздумала глазки строить. Серьезный человек, со званием. С войны пришел… Неловко, что приходится голову задирать, когда беседуешь. Рядом с ним я девочкой смотрюсь совсем”, - метались мысли, сумбурные, одна бестолковее другой.
— Очень хочу! Но вы не думайте, что я только головой вертеть приехала. Нас ради этих курсов целый год в Брянске готовили. А город… он такой необыкновенный. Конечно, Москва — столица, она и должна быть самой красивой. Но я никогда не думала, что здесь настолько хорошо.
Раисе хотелось еще добавить, счастливые мол люди, кому повезло здесь жить, но не стала. А то выходит, что она свой родной город не любит, а это совсем не так. Брянск тоже красивый, он зеленый, уютный. Но в сравнении с Москвой — совершенно тихий, домашний. Даже самый центр его со столицей не сравнить.
— Если человек не вертит головой, у него пропадает подвижность шеи. А там и подвижность мозга. Многие великие хирурги занимались и занимаются, и очень неплохо, чем-то немедицинским. Юдин наш Сергей Сергеевич на скрипке играет. Не так, конечно, блестяще, как оперирует — но тоже очень хорошо. А канадец Беттюн — он в Испании переливанием крови занимался — отлично рисовал, и детей рисованию учил. Считайте это, как упражнение для развития пальцев, только для мозга.
— Рисовал? А что с ним стало после Испании?
— Погиб. В Китае, в прошлом году. Порезался при гнойной операции.
Так, беседуя, они шли по коридору к лестнице. Раиса исподволь рассматривала нового знакомого. Жесткий профиль, черные, чуть тронутые сединой волосы. Высокий, Раиса ему едва до плеча дотягивает. Насколько же он старше? Лет на десять, а то и больше. О том, почему человек, только-только ее увидавший, предложил эту прогулку, она особо не задумывалась. Но с таким искренним человеческим интересом не смотрят на барышню, за которой хотят приударить. Ерунда какая! Алексей Петрович чем-то напомнил Раисе преподавателя из брянского фельдшерского техникума. Только тот был специалист по инфекциям, на занятиях рассказывал, как в юности ездил “на чуму”, где чуть не погиб. По счастью недуг, принятый им за смертельную болезнь, оказался на проверку скарлатиной. Тоже не дай бог, но все-таки не чума.
Рассказать бы ему про Андрей Евгеньича, пожалуй, эти двое нашли бы, о чем поговорить. Но техникум далеко, а много болтать Раиса стесняется. Лучше будем молчать и слушать
Когда по коридору прокатился звонок, Раиса не удержалась от разочарованного вздоха. Как жалко! Но ей обещали показать город и само ожидание прогулки прогоняло остатки сна.
Весь следующий день, слушая лекции, Раиса то и дело украдкой косилась в окно, откуда видны были уличные часы на столбе. Ей как никогда хотелось, чтобы поскорее наступил вечер.
Когда занятия окончились, “товарищ профессор”, как и обещал, поджидал ее у крыльца главного корпуса:
— Что же, товарищ Поливанова, не передумали? Вижу, на этот раз у вас получилось выспаться.
В центр города добирались на трамвае. Троллейбусы тоже туда ходили, но двухэтажное чудо, так поразившее ее в первый день, у Алексея Петровича симпатий не вызывало. С его ростом там нельзя стоять иначе, чем согнувшись в три погибели.
В дороге Раиса успела рассказать, откуда приехала, про Брянск и про свой техникум, про Белые Берега.
— В маленьких городах есть своя прелесть. Но практика в местных больницах непростая. Мы с вами по пути несколько сложных случаев вспомнили, но похоже, ни одного, совсем для вас незнакомого, не было. Вот мы и приехали, дальше можно пешком. Но прошу сказать сразу, если устанете. Повторять ваше вчерашнее путешествие думаю, все-таки не стоит.
Что правда, то правда. Если больница одна на район, чего только не привозят! По-хорошему, не пришли Москва разнарядку, Раиса все равно продолжила бы учебу. Иначе трудно. Хотя с самых первых дней заметила, что не всем приехавшим курсы интересны.
— С контингентом, который приезжает в Москву на повышение квалификации, возникают примерно те же проблемы, что у Петра Первого.
Раиса удивленно подняла глаза на собеседника. Ей не сразу понятно было, причем тут царь-плотник, хотя про то, что он университеты открывал, по урокам истории помнила.
— Когда Петру потребовались будущие русские врачи, — начал Алексей Петрович, и голос его снова сделался громким и звучным, как на лекции, — оказалось, что приглашенные немцы знают латынь да немецкий, а русский и учить не хотят, и терминологии еще нет.
На голос начали оборачиваться. Алексей Петрович привычно улыбнулся и снизил тон:
- “Негде взять — потребуй у церкви, там хотя бы латынь знают”, решил Петр. За колокольную медь церковники на него были крепко обижены, а ведь большая часть переплавленных колоколов так пушками и не стала, состав сплава неподходящий. Словом, направили ему пьяниц, буйных, больных да тех, кто любит задавать неудобные вопросы.
Раиса слушала, забыв глядеть по сторонам. И почему на уроках истории о таком не рассказывали? Хотя бы в техникуме, уж там можно бы, все ведь по специальности. Когда учишь то, что тебе потребуется здесь и сейчас, как-то забываешь, что у медицины своя история есть, длинная и интересная. Где бы про это прочитать? Надо обязательно потом спросить. Может в Брянске в библиотеке что найдется.