— Видите? Вот тут ось барабана. Теоретически, ее можно извлечь пальцами. Особенно, если пятаки в трубочку скручиваешь. Я предпочитаю нож.
Из кармана галифе словно сам прыгнул в руку небольшой, очень фрицевского вида складничок. Подцепив им ось, Огнев вынул ее, и вытряхнул на ладонь барабан.
— Вот и все. Теперь протереть все, что протирается, особое внимание уделить стволу. Если есть нагар — сначала щелочным составом, потом ружейной смазкой. Собирается в обратном порядке.
Собрав и зарядив наган, он взял его за ствол и протянул рукояткой к Раисе.
— Оружие нужно подавать только одним способом. Стволом вниз или вверх, рукоятью к принимающему. Даже заведомо разряженное боевое оружие нужно направлять либо в небо, либо в землю, либо в цель. Теперь ваш ход, товарищ Поливанова. Разобрать — почистить — собрать. Это проще, чем анатомия, честное слово.
И, взяв с плащ-палатки затвор и ствол, принялся с закрытыми глазами собирать “ТТ”.
Наган свой Раиса, хоть и не без труда, разобрала и собрала дважды, худо-бедно запомнив, как это делается. Подумала, что ей пока с закрытыми глазами лучше к нему и не подступаться, тут не то что кадровый военный, куры и те засмеют.
К вечеру с гор мягкими клубками скатился туман, и казалось, что над лагерем никак не развеется дым после утреннего налета. Девчата переменились враз, смеха почти не слышно, разговоров тоже.
“Первый раз вблизи увидали”, - думала Раиса. Она ворочалась, никак не могла уснуть, не давал отдышаться внезапно пережитый страх, тот, что посильнее страха за саму себя. Она-то что? Рожался — не боялся, и помрешь — не дорого возьмешь. За своих страх всегда тяжелее.
“Наташ… Наташа, спишь?” Мимо Раисы прошлепали босые ноги, маленькая Вера Саенко пошла тормошить дремлющую подругу.
— Нет еще. Ты чего? — по шороху было ясно, что Мухина поднялась и села.
— Скажи мне честно, тебе было сегодня страшно?
— А то нет! Когда лежишь, все кажется, что бомба прямо в тебя летит. Вот как раз на спину и упадет. Я и охнуть не успела! Думала, сейчас нас с товарищем командиром и прихлопнет! Но ведь живы все, и командир тоже в порядке, сам говорит, только оцарапало. Чего ты сейчас дрожишь-то?
— Я не дрожу, — прошелестел у Раисы над ухом сдавленный шепот, — я понять хочу… Ведь нельзя бояться! Если я буду бояться все время, какой из меня боец?! Я думала, что никогда не струшу, что просто не имею права, понимаешь? А тут… Мне бежать хотелось, куда глаза глядят. Только ноги как не свои стали.
— Первый раз всем не по себе. Думаю, привыкнем потом, — подружка зевнула. — Что ты на ночь глядя, спи давай.
— Ты меня не перестанешь уважать за то, что я тебе рассказала? Ведь получается, что я струсила, — последние слова Вера произнесла почти неслышно.
— Струсил — это если убежал. А бояться не зазорно, все боятся, — раздался голос из угла. Похоже, Настю разбудили, комсорга, она шептать не умеет, сразу на всю палатку слыхать. — Отбоишься, еще и спать под эти взрывы будешь. Старые солдаты, говорят, при артобстреле спать могли. И хватит упаднические разговоры разводить! Команда “отбой” для кого была? Вот сейчас тетю Раю разбудите!
— А тетя Рая и не спит, — Раиса тоже поднялась, подошла и села рядом с подружками. — Верно ты, товарищ комсорг говоришь, про то, что отбоишься — привыкнешь. Только разговор никакой не упаднический. Обычный, человеческий. Всем страшно бывает. Но если ты боишься, а дело делаешь — значит, ты сильнее страха. Тогда он и сам уйдет. Если дело в руках, то бояться некогда. Вот затем вы и здесь, чтобы уметь дело делать. А сейчас ложитесь-ка спать. Если завтра сонные да квелые будете, это никому не на пользу.
Глава 12. Федюхины высоты, 16–18 сентября 1941 года
Соседняя часть, на которую в первый день набрела Раиса, тоже оказалась учебной. Это по личному составу стало понятно: или мальчишки совсем, как бы не вчерашние школьники. И какой бы строгий ни был там командир, соседство с девчатами не могло обойтись без знаков внимания с обеих сторон. Не успело свежее пополнение “части без номера” обжиться на новом месте, как соседи стали присматриваться к ним с самыми честными намерениями познакомиться, вопреки всем требованиям устава караульной и гарнизонной службы.
Усердствовали прежде всего парни. Пока дело обходилось записками да “случайными” встречами у дороги, которая мимо расположения обеих частей тянулась, на это командование еще могло смотреть снисходительно. Но букет! Конечно, для женского населения приятно, но если подумать, откуда он взялся…
Мелкие осенние астрочки вперемешку с ветками краснеющей рябины были ох как хороши! Далеко же кто-то бегал, чтобы палисадник ощипать! Появились цветы на столе под навесом, где девчата обедали да “вечернюю сказку” давеча слушали, будто сами собой, и увидали их только утром, после подъема. Хихикали, удивлялись, даже на построении перешептывались, гадали, кому такое внимание оказали.
— Так, понимаю, привет боевым подругам передал стрелковый взвод? — умеет товарищ командир одними глазами улыбаться, а говорит, между прочим, строго. — Это, конечно, хорошо, товарищи бойцы! А теперь — начальник караула, разводящий и часовые — два шага вперед. Объясните, товарищ Мухина, как это ваш караул не заметил посторонних в расположении?
Сразу стало тихо, всех кузнечиков в сухой траве окрест слышно. Похоже, никому и в голову не приходило, что гости просочились между часовых так, чтобы те ни сном, ни духом. Хотя каким сном-то? На карауле в оба глядеть полагается!
Мухина покраснела до ушей и молчала. По лицу было видно, что еще слово — и расплачется.
— За такое несение караула выдать бы вам по три наряда вне очереди каждой! Да только когда вам их отбывать? Вам учиться надо, а времени — в обрез. Всему составу караула — устный выговор. Надеюсь, больше такого не повторится!
— Товарищ командир, а цветы? Куда их? — это не Мухина уже, Вера Саенко. Ее в том карауле не было, но за подругу, конечно, переживает.
— Как куда? В воду поставьте, придумайте, во что. Цветы красивые, пусть на столе и стоят. На радость личному составу и в назидание. Чтобы на карауле не спали.
— Вот так, — сказал Огнев Раисе после завтрака, отозвав в сторону, — Теперь смотрим в оба. Интересно, Мухина нашего гостя заметила или нет? Впрочем, неважно. Важно нам учебный процесс не срывать, а то сначала цветы, потом самоволка, а там и эксцессы, вплоть до приказа ноль-ноль-девять.
— А ноль-ноль-девять, это… — начала Раиса, тут же сообразила и покраснела.
— Именно то, что вы подумали. Как говорили в Империалистическую, “брюшное”.
Раиса хотела было возразить, что девчонки молодые, зеленые, и до такой беды вряд ли дойдет. Возраст не тот! Но договорить им не дали — прибыло еще пополнение. Ровно из одного человека. Не рядовой боец, а целый сержант. И как Раиса недавно, пришла пешком. По тому, как взмокла и пропылилась, видно, что шагала тоже от самого поворота и не подвез никто.
Раиса взглянула на нее и с удивлением перехватила озабоченный взгляд Огнева. Присмотрелась повнимательнее. Высокая, стройная, раскрасневшаяся от жары и ходьбы, русые локоны, не иначе как с утра подвитые и уложенные, липнут ко лбу, горячий степной ветер всю красоту порушил. Два треугольника в петлицах. Постарше остальных девчат, ей лет двадцать. Хорошо бы, чтобы и опыт имелся, втроем молодое пополнение учить проще будет. Кадровая? Похоже на то, форма новехонькая, сидит как влитая, не в пример девчатам. Те который день пытаются хоть как-то на себя гимнастерки ушить, а все не выходит. А тут как на заказ делали! Может и впрямь на заказ. И материя у формы не та, что у остальных девчонок. Лучше, это даже сквозь пыль видно. На что-то сержант здорово сердится, будто только-только с кем-то крепко разругалась. Старается не показывать вида, но плохо выходит. Вот только что не шипит как рассерженная кошка. Если сержант, почему ее сюда? Раиса-то понятно, после окружения. А эта? И отчего так хмурится товарищ командир?
Новенькая при виде начальства, наоборот, расцвела. И злость недавняя куда-то делась, как стерли. Приосанилась, заулыбалась.
— Здравия желаю, товарищ капитан! Сержант Лыкова для прохождения службы яви… простите, прибыла! — сбилась она на последнем слове, зато откозыряла с фасоном, как кадровые.
— Военврач третьего ранга, а не капитан, — строго поправил Алексей Петрович. — Вольно, товарищ сержант! Давайте документы, перехватите на кухне чаю и сухпайка и в строй.
В нагрузки отряд понемногу втягивался. Хотя бы обмотки у девочек перестали спадать, портянки — натирать ноги, а санитарные сумки не норовили больше сползти или зацепиться.
Кажется, так и будет выглядеть наш обычный день на ближайшие недели полторы, думала Раиса, марш-бросок, стрельбы, тактика, шины, повязки, самоподготовка. И вечерняя сказка.
Правда, на этот раз сказку пообещали страшную — про гангрены. После объявления темы строй притих, и только Лыкова громко прошептала:
— А если у меня от такого бессонница будет?
— Значит, днем физнагрузки мало, — невозмутимо ответил командир, — То, что вы увидите, будет куда страшнее рассказов. Но вы справитесь.
С этого вечера команда «отбой» наступала для Раисы на час-два позже остальных. Спать она устраивалась поперек выхода из палатки, чтобы никто мимо нее в самоволку не проскользнул. И засыпала последней.
— Мухина! Накажу, уши оборву, — не открывая глаз произнесла Раиса в ответ на шорох.
— А уши не по уставу, товарищ старший сержант, — пробормотала пойманная с поличным барышня, отправляясь обратно под одеяло.
— Правильно, — Раиса зевнула. — Старший сержант тебе уши оборвать не может. А вот тетя Рая — непременно открутит. Марш спать!
А товарищу профессору, как она скоро убедилась, и вовсе выспаться было не суждено — дважды за ночь Алексей Петрович лично караулы проверял. В полночь и перед рассветом. Персонально никого он после не распекал, и общего разноса не устраивал. Но на утреннем построении заметил: “Сон на посту — это не только гибель часового, это гибель всей части. Потому карают за него в военное время как за дезертирство”. Сказал ни к кому специально не обращаясь, но Раиса заметила, как одна из нынешних караульных залилась краской и прикусила губу.