Но шутить на эту тему дальше не стал, видя, что Машка начинает обижаться.
Когда я вернулся домой на следующий день, Машка с недоуменным видом сидела на диване и смотрела на красивый букет роз в вазе на столике. Я и сам любил цветы и нередко дарил их Машке и другим женщинам, но эти были явно не от меня. Я вопросительно посмотрел на Машу.
– Родь! Представляешь, – заговорила она, отвечая на мой немой вопрос, – я пришла минут за пятнадцать до тебя, только успела переодеться, и вдруг звонок в дверь. А там какой-то парень с этим букетом. Спрашивает: такая-то? Да, говорю. А он мне, значит, – цветы вам, получите. И ушел. А в букете записка: «Прекрасной актрисе прекрасные цветы. Эдуард».
Машка выглядела растерянной. Она явно не знала, как себя вести. Конечно, она не страдала от недостатка поклонников ее женской красоты и умела с ними обращаться, но впервые ей пришлось столкнуться со знаками внимания, связанными с актерской работой. И, похоже, ее смущало вторжение в ее личную жизнь незнакомого человека.
– Маш! – успокаивающе произнес я, полагая, что понимаю ее замешательство. – Ведь это здорово. И цветы красивые. – Я улыбнулся и сел рядом с ней. – А ты как думала? – Я ободряюще похлопал ее по руке. – За популярность надо платить. А представляешь, что начнется, когда выйдет твой сериал? Боюсь, мне вообще не найдется место среди твоих поклонников.
Машка ласково прижала мою ладонь к своей щеке.
– Дурачок! – сказала она. – Боишься потерять место? А место для Родиона Зверева в моем вагоне СВ давно забронировано. И если пассажир опоздает, оно так и останется пустым.
Машка подошла к столику и внимательно со всех сторон рассмотрела букет.
– Красивый, черт. И дорогущий, наверно, – сказала она и вытащила его из вазы. – Я знаю, что с ним делать.
Машка решительно направилась к входной двери, видимо, собираясь выбросить цветы в мусоропровод.
– Маш! Не глупи. Букет ни в чем не виноват, – крикнул я вдогонку. – И подарили его, может, от чистого сердца.
Но своенравная Машка, естественно, меня не послушалась.
Ее не было относительно долго, дольше, во всяком случае, чем требуется, чтобы выкинуть мусор. Я уже хотел пойти выяснять, в чем дело, когда она, довольная, вернулась, и ее глаза хитро поблескивали.
– Родик! Помнишь, ты мне рассказывал про соседку по площадке. Ну, ту учительницу на пенсии, которая чуть не умерла из-за одиночества и отсутствия денег, а никто и не подозревал, что такое в наше время может случиться. Даже в газетах про этот случай писали. Я отдала цветы ей. Пусть порадуется. Ей сейчас многие всякое добро посылают. Она даже ничего и не заподозрила, когда я сказала, что из магазина, а цветы от ее бывших учеников. Даже наоборот, бабулька придирчиво рассмотрела подарок. Я бы сказала, скрупулезно. Так, как многие люди на днях рождения оценивают стоимость подарков. Знаешь, по-моему, благотворительность на бывшую учительницу подействовала развращающе.
Я пожал плечами. На пенсионерку-соседку мне было глубоко наплевать. Хотя то, что букет не полетел в помойку, меня обрадовало. Цветы было жалко.
Избавившись от роз, мы выкинули эту историю из головы. Я вдруг решил, что давно не выходил с Машкой в свет и предложил ей завалиться в какой-нибудь ресторанчик. Та ужасно обрадовалась и начала собираться. В это время раздался телефонный звонок. Я поднял трубку. Со мной заговорил странноватый, немного механического оттенка, низкий мужской голос. Знаете, типа такого, какой бывает в фильмах-ужастиках про злых киборгов.
– Добрый вечер! – вежливо сказал голос. – Могу я поговорить с Марией Витальевной?
Машке на мой домашний телефон звонили очень редко. Как правило, или родители из Курска, или ее подружка, сожительница по квартире в Отрадном.
– Простите, а кто ее спрашивает? – так же вежливо спросил я
– Эдуард, – ответил голос.
У меня дома телефон с автоответчиком, и, услышав имя, я, подчиняясь невольному импульсу, включил его на запись.
– Извините, а вы по какому вопросу? – поинтересовался я.
Машка только сейчас стала прислушиваться, поняв, что я веду какой-то странный разговор. Она вопросительно на меня поглядела, а я успокаивающе отмахнулся.
– Я имею честь разговаривать с Родионом Николаевичем? – с почти незаметной насмешкой спросил голос.
Я удивился. Для «совершенно обыкновенного маленького человечка», как он написал в письме, голос был чересчур хорошо информирован.
– Да, – ответил я. – А мы с вами знакомы?
– Сомневаюсь, – ответил голос. – Если бы мы были знакомы, то вы бы вряд ли меня забыли.
И в трубке раздался скрежещущий жутковатый смех. Я рассердился.
– Послушайте, Эдуард, или как вас там, перестаньте изображать из себя Фантомаса. Маши дома нет, – зло рявкнул я.
В трубке снова зазвучал смех.
– Грешно обманывать незнакомого человека, – сказал голос. – Но бог вам судья. Вы ведь и сами знаете, что врать можно только тогда, когда уверен, что не попадешься. Хотя это все пустяки. – Голос помолчал. – Если я правильно понял ваше, Родион Николаевич, нелюбезное отношение ко мне, то Мария Витальевна, Маша, как вам повезло ее называть, вероятно, не расположена со мной разговаривать. Так пусть это останется на ее совести. Просто передайте, что я хотел лишь узнать, понравились ли ей цветы.
И положил трубку.
– Это был он? – настороженно спросила Машка.
– Кто он? – переспросил я, изображая невинность.
– Не делай из меня дуру, – рассердилась Маша. – Ты ведь сам только что назвал его Эдуардом.
Черт, а я и забыл, и поэтому перешел в нападение.
– А если ты и так знаешь, зачем спрашиваешь?
Машкины глаза стали темнеть. Это был верный признак надвигающейся бури.
– Ты что, действительно такой тупой и не понимаешь? – Машка в сердцах всплеснула руками. – Незнакомый человек присылает мне письмо, откуда-то узнав мой адрес, который нельзя просто так взять и выяснить в справочном бюро. Он шлет мне на этот адрес цветы и вскоре зачем-то звонит по телефону, который тоже, оказывается, ему известен. И говоришь с ним ты, а не я. По-моему, в моем праве знать, о чем шел разговор. Да и вообще, неужели так ведут себя поклонники актрис? Родик, я начинаю бояться. Он какой-то чересчур настырный.
Маша в самом деле выглядела испуганной. У меня тоже остался неприятный осадок, но я попытался Машку успокоить.
– Ладно. Не глупи и не придумывай. Он всего-то звонил, чтобы узнать, понравились ли тебе цветы. Просто я посчитал, что тебе не следует с ним разговаривать. Тебе необходимо сохранять дистанцию. И вообще мы с тобой собрались в ресторан.
Машка с сомнением на меня посмотрела. Мой ответ был явно не полон. Но, по-видимому, решила, что не стоит самой себя накручивать. И в некотором возбуждении начала переодеваться и краситься. Это завораживающее таинство превращения еще мгновение назад усталой и напуганной женщины в королеву, повелевающую народами, отвлекло мое внимание от тревожных мыслей.
Мы попали в какой-то ресторан в районе Кропоткинской. Я молил бога, чтобы это была не японская кухня. Я, в принципе, ем все, лишь бы было вкусно. И японцы, наверно, не виноваты. Но в какое-то время в моду вошли суши, и я их переел. И возненавидел. В конце концов, сколько специй не добавляй и каким листом не обертывай, рыба с рисом останется рыбой с рисом. А остальная японская кухня пострадала от меня, так сказать, до кучи. Машка же, наоборот, любила всякую экзотику. Один раз даже накормила меня хумусом, и я чуть не уехал в ригу, но сдержался, чтобы не обидеть ее еврейскую половину. А тут она заказала себе что-то под названием Тандури Джингха, которое оказалось креветками, а я рискнул взять какое-то Чикен Тикка. В этом названии мне почудилось что-то индейское, напомнившее Кон-Тики, но, надеялся, что это будет не жареный Хейердал в папирусе. А это оказался просто цыпленок. Я обозвал себя идиотом. Чикен – он chicken и есть. Мог бы и догадаться. Но, не буду врать и обижать хозяев ресторана, было вкусно. Домой мы вернулись вполне умиротворенные. Я ухитрился чем-то задурить Машке голову и занять ванную первым, но когда вышел, блаженно предвкушая, как плюхнусь в постель, то увидел поникшую Машу рядом с телефоном.
– Что, опять звонил этот зануда? – с тревогой спросил я.
Машка отрицательно покачала головой.
– Нет, – убитым голосом произнесла она. – Я просто хотела прослушать, кто нам звонил, и попала на запись твоего разговора. Боже мой, какой у него страшный голос.
– Не чуди, Маша. Обыкновенный голос придурка, вообразившего себя большим умником. Не забывай, что на его письме есть обратный адрес. Так что, если он будет чересчур докучать, я просто пересчитаю ему ребра. Поверь, я многое в жизни умею. И это тоже.
Но где-то в глубине сознания у меня сидела мыслишка, что никакого Эдуарда по тому адресу не окажется. Слава богу, Машка до этого не додумалась и слегка успокоилась, а я продолжать ее увещевать.
– Маш! Ты действительно должна привыкать ко многим вещам. Почитание публики вообще и даже в патологической форме – это часть твоей профессии. Я думаю, нет ни одной звезды в шоу-бизнесе или других популярных фигур, которые хотя бы раз не столкнулись с подобным фанатом, считающим обожаемого кумира своей собственностью. Вспомни хотя бы «Мизери» Кинга.
Моя речь, похоже, отвлекла и развлекла Машку, и она со странным любопытством меня разглядывала.
– Удивительный ты, Родик, все-таки мужик. Тебя не поймешь. Ты все время разный. То ведешь себя как примитивная амеба, то вдруг начинаешь блистать эрудицией.
Я засмеялся.
– Упоминание Кинга, хотя он ужасно талантливый писатель, вряд ли можно считать признаком эрудиции. По-моему, нет в мире человека, который бы не читал его книг или не видел фильмов по его сочинениям. Вот если бы я ссылался, скажем, на Монтеня…
Я запнулся. Дался мне этот чертов Монтень. Небось, Нинка точно сейчас обо мне вспоминает.
А Машка, которая уже просто устала, сказала:
– Ладно, великий психотерапевт, завязывай. Пойдем лучше спать.