Положительным моментом было то, что приблизительно через полгода Павел почувствовал, что написанная с натугой книга принесла ему, если не славу, то приличные деньги. На них можно было какое-то время жить, не горбатясь ради заработка. Впрочем, Пашка бездельничать не любил и только чисто теоретически во время приступов хандры подумывал о том, чтобы отвалить куда-нибудь на год-два с Нинкой или, если госпожа Богуславская не согласится сделать перерыв в карьере, с какой-либо другой, более покладистой бабой. Хотя было бы предпочтительнее все-таки поехать с Нинкой.
Пашка блаженствовал. Нинка уехала куда-то в русскую глухомань на съемки очередного псевдоисторического сериала о лапотной России. Павел какое-то время мог свободно отдохнуть и расслабиться. Нинка, конечно, отличная баба, но все хорошо в меру, а в связи с Пашкиной книжкой у нее, похоже, что-то переклинило в голове, и она начала его убеждать, что он и в самом деле писатель и вовсе не должен почивать на лаврах, а писать и писать дальше. А на хрена ему, специалисту по компьютерам, чувствующему себя вполне уютно в мире информатики, еще и эта обуза. Да, у него действительно оказался хороший слог, но разве этого достаточно? Писателю должно быть что сказать. А одних воспоминаний для этого мало. Он когда-то прочитал у кого-то, что практически любой грамотный человек способен написать за свою жизнь вполне приличную книгу, но это не делает его писателем. И с этим Пашка был совершенно согласен.
…Кто-то зазвонил в дверь. Павел раздумывал, открывать или нет. Он никого не ждал, случайные гости его абсолютно не интересовали. Сидеть одному и пить джин с тоником было в сто раз лучше. Но кто-то был упрям и продолжал трезвонить. Пашка с любопытством выжидал, когда же у этого доставалы кончится терпение. Ведь, по логике, он давно уже должен понять, что дома или никого нет, или его визит не к месту. В конце концов, Павел мог быть в ванной, спать или заниматься сексом. Наконец, дверь оставили в покое, и Пашка удовлетворенно хмыкнул. В этот момент затренькал мобильник. Павел отхлебнул хороший глоток джина и соблаговолил ответить.
– Тебе что, лень поднять задницу и открыть дверь? – услышал он раздраженный голос сестры.
Пашка матюгнулся и, как на казнь, пошел впускать Ленку. Надежды на хороший спокойный вечер в обществе Бахуса развеялись как дым. Все-таки не попробовать отстоять свое гражданское право на законный отдых Павел не мог и, открыв дверь, загородил сестре вход.
– Чего тебе надо, клеветница?
Ленка, не отвечая, молча отодвинула его в сторону и прошла внутрь.
– Ага, – удовлетворенно констатировала она, увидев бутылку, – братишка, как и ожидалось, в своем репертуаре. А где же твоя сожительница-кинозвезда? Куда она смотрит?
Пашка рассердился.
– Тебе-то какое дело? Ты вообще, что, белены объелась? С чего вдруг пришла ко мне изображать мамочку?
Ленка рассмеялась.
– Дурачок, успокойся. Как бы плохо ты ко мне не относился, а все-таки я практически твоя единственная родня. И каким бы балбесом и пьяницей я тебя не считала, все же я – твоя сестра. А цирроз печени – неприятная штука.
Пашка веселье не поддержал. Честно говоря, после совместной работы с Ленкой над книгой он не мог отделаться от угрызений совести. Ему почему-то казалось, что в чем-то, несмотря на справедливость и своевременность написанного, память родителей он предал. И само его решение не по собственной инициативе, а под влиянием Ленки написать книгу-опровержение казалось теперь… ненормальным. Задним числом жалел он и том, что только способствовал рекламе ее произведения. Ведь клевета всегда звучит громче и достовернее правды, которая просто в силу своей сущности обыденна, а поэтому неинтересна. Да и слышат ее только единицы. Поэтому после того, как диптих вышел в свет и необходимость в прямом общении с сестрой отпала, Пашка не видел никакой причины продолжать с ней отношения. Обиду, нанесенную ею чести их родителей, он не простил.
– Ты мне здесь языком-то не мели. Говори, что надо, и уходи, – раздраженно бросил он.
– Да, Пашенька, – умильным голосом промурлыкала Ленка, – бог с тобой. Не злись. Если хочешь, можешь рассматривать мой визит, как первый шаг к восстановлению дипломатических отношений. Я ведь не прошу тебя, чтобы ты меня любил. Не хочешь, так и не люби на здоровье. Просто зачем, чтобы страдали и другие люди?
Пашка удивленно посмотрел на сестру.
– Какие-такие люди?
– Все-таки ты впрямь дурачок. Впрочем, как и все мужчины. А про Борьку ты забыл? Про своего племянника?
Пашка и в самом деле про Борьку забыл, а ведь, кроме Ленки, он оставался его последним кровным родственником. Не то чтобы он его особо любил, но все-таки, признавая факт его существования, хочешь не хочешь, выделял племянника среди остального населения земного шара. Мальчишка он был хороший, и Павел всерьез считал, что, если он сам так и не обзаведется детьми, то Борька станет его наследником. Но не съехидничать в связи с этим в адрес Ленки не смог.
– Ты уже начала беспокоиться, как бы я сыночка твоего не лишил наследства? Не рано ли об этом? Я, если водка не погубит, могу протянуть еще много лет, да еще и собственных детишек наделать.
– Боже упаси, Пашенька, – даже всплеснула руками Ленка. – О каком наследстве ты в твои годы говоришь? У тебя ведь, можно сказать, только жизнь начинается. Я имею в виду совсем другое. Ведь Борька тебя любит и с удовольствием с тобой встречается. Но ведь дети всегда хорошо просекают ситуацию. И то, что мы ведет себя друг с другом как кошка с собакой, вряд ли укроется от его внимания. Вот я и хочу, чтобы, по крайней мере, внешне между нами, оставшимися Залесскими, все выглядело благопристойно.
– Ах, благопристойно, говоришь, – Пашка саркастически усмехнулся. – А что будет, когда сын прочитает твой перл, из которого узнает, что его дядя и дедушка – растлители малолетних?
Ленка помолчала, и на ее лице неожиданно появилось безмятежной выражение.
– Боря – уже большой мальчик и все понимает. И я дала ему наш диптих прочитать.
Пашка от такой новости аж зашелся кашлем.
– Ты дала ему эту свою гадость прочитать? – возмущенно воскликнул он. – Ты о ребенке хоть подумала?
– Я думаю о нем больше, чем ты можешь себе представить, – резко ответила Ленка.
– И что же ты ему в итоге потом наговорила? Как объяснила, что мама и дядя написали абсолютно разные версии одних и тех же событий?
– И снова ты, Пашенька, дурачок, – притворно тяжело вздохнув, сказала Ленка. – Разве ты в свои годы до сих пор не додумался, что иногда самый лучший способ решить проблему – не увиливать от нее, а сказать правду. А я так и объяснила сыну, что маме и дяде Паше надо было заработать, вот они и придумали эту историю с двумя книгами. А теперь благодаря этому у Бори новый компьютер и скутер. Поверь, современные дети такие вещи соображают очень быстро. Так что племянник вряд ли будет опасаться тебя как потенциального педофила.
– Сучка ты, Ленка, – только и сказал Пашка. Впрочем, так он называл ее далеко не в первый раз.
– А поэтому, Пашенька, – спокойно продолжала сестра, – я пришла к тебе, скажем, если не выкурить трубку мира, то, по крайней мере, выпить рюмочку виски.
И Ленка достала из своей сумки бутылку «Glen Grant».
– Только плебеи смешивают джин и виски, – без особой уверенности заметил Пашка.
– А ты и есть плебей, Пашенька, – улыбнулась Ленка.
Виски было хорошим. Павел лизнул и, чтобы не портить удовольствие, ушел на кухню прополоскать рот от можжевелового вкуса выпитого недорогого джина. Но, очевидно, крепкие напитки все-таки смешивать нельзя, потому что, помимо приятной расслабленности членов, Пашка почувствовал, что его страшно тянет в сон. Впрочем, он бы и не стал этому противиться, если бы не присутствие Ленки. А та, как и следовало предполагать, почти не пила. Она даже предпочла джин, разбавив его огромным количеством тоника и до кучи бухнув в стакан несколько крупных кусков льда. В итоге получился не алкоголь, а какая-то фигня. Но Ленке было достаточно. Пашка же, фальшиво изображая гостеприимного хозяина, в это время сосредоточенно следил за тем, чтобы непослушные мышцы лица не обвисли, а держали гримасу внимания к собеседнику, а главное, чтобы бесславно сражающиеся с дремотой предатели-глаза оставались открытыми. Уж очень не хотелось бы заснуть, пока сестра без умолку что-то мило, как она умеет, чирикала, временами чему-то смеялась и вообще вела себя так, будто у них идеальные родственные отношения. Наконец, она все-таки заметила, что Пашка уже никакой, и нежно обратилась к нему:
– А тебя, Пашенька, бедненький, похоже, совсем сморило.
У брата только и хватило сил, чтобы кивнуть.
– Так ты спи. Не стесняйся. А дверь за собой я потом прихлопну. Только вот закончу здесь…
Пашка благодарно улыбнулся. Он уже почти спал, хотя Ленкину речь еще воспринимал.
– Павлик! А ты помнишь тот день, когда ты приходил меня то ли отругать, то ли побить, а я угостила тебя выпивкой?
Брат издал какой-то звук, который, видимо, означал согласие.
– Помнишь, я сказала, что в виски яда нет?
Пашка снова буркнул что-то невразумительное.
– В сегодняшнем виски тоже нет яда, – добавила Ленка, но в ее голосе почему-то звучало торжество.
Брат в ответ хрюкнул. Видимо, обрадовался, что и в этот раз ему повезло.
– Зато есть легкое, быстро распадающееся в организме снотворное, – не скрывая триумфа, почти в ухо прошептала Ленка Пашке. – Но ты не бойся, не в смертельной дозе.
Павел в это раз не реагировал, он уже спал.
– А знаешь зачем я его подсыпала? – прокричала она ему в ухо, хотя он и не слышал. – Чтобы ты проспал свою смерть! А покойникам не нужны ни гонорары, ни доля наследства. И все это достанется мне и Борьке. И пусть теперь кто-нибудь посмеет говорить, что я не думаю о сыне. А ты, братик, умрешь не напрасно. В принципе, все произойдет, как ты даже и хотел, правда, чуточку раньше.
Ленка набрала какой-то телефонный номер: