Ирма поняла, что ей лучше сесть. Оставив стирку, она вытерла руки о фартук и смотрела на сына, ожидая, что он скажет.
— Мне пришлось оставить работу на ранчо, потому что я… женился.
Он заметил, как мать отшатнулась.
— Женился?! Арни! Но ведь ты еще так молод, тебе всего двадцать лет! То есть, конечно, ты уже взрослый, но… Она здесь?
Он прочитал во взгляде матери то, что она не решалась сказать. Ирма боялась, что он взвалил непосильный груз на себя, да и на нее тоже. Приехал с женой, намереваясь посадить ее на шею семье.
— Да, здесь, она ждет во дворе. Но это не то, что ты думаешь. Надин — дочь богатого ранчеро, соседа того человека, к которому нанялись мы с Кларенсом. Мы не останемся здесь, мы просто решили тебя навестить. Моя жена хочет познакомиться с тобой.
Совершенно сбитая с толку, Ирма растерянно оглядела убогое жилье.
— Да, но ведь у нас…
Арни улыбнулся.
— Не беспокойся. Она простая неизбалованная девушка.
Надин предстала перед Ирмой. Было заметно, как сильно волнуются обе женщины. К счастью, мать Арни сразу почувствовала, что для этой хорошо одетой и, как ей показалось, уверенной в себе девушки не существует ничего важнее любви к ее сыну. Дело довершили подарки. Братьям и сестрам Арни достались сладости, а Ирма ахнула, увидев материю, шали и открыв шкатулку, где было три пары ножниц разных размеров, наперстки, иголки, мотки ниток и ярко раскрашенный деревянный гриб для штопки.
Когда Надин вызвалась помочь в работе по дому, сердце Ирмы окончательно растаяло. Арни сиял, едва ли не впервые в жизни видя мать столь оживленной и радостной. А та украдкой поглядывала то на него, то на невестку, силясь понять, чем ее сын мог понравиться богатой девушке.
— Как поживают родители Кларенса? — спросил Арни, когда они сидели за столом. Ирма приготовила самое лучшее, что только смогла приготовить: свиные шкварки с кукурузным хлебом.
— У них все в порядке. А Кларенс остался на ранчо?
— Мне надо поговорить с его отцом, — сказал Арни, не отвечая на вопрос.
После ужина, предоставив женщинам возможность познакомиться поближе, он поехал к Хейвудам.
Дверь открыл отец Кларенса, мужчина со смуглым суровым лицом. Глубоко посаженные темные глаза Дункана Хейвуда смотрели пристально и серьезно; от него исходило чувство редкостного спокойствия и достоинства, обычно не свойственного беднякам.
— Арни? — он был удивлен еще больше Ирмы, поскольку знал, что никто не спустится с горного пастбища посреди зимы без очень веской причины. — Откуда ты? Что-то случилось?
— Нет.
— Хорошо, если так. Входи, — промолвил Дункан, отступая назад.
У Хейвудов было также темно и тесно, как в доме Янсонов, но здесь ощущалось присутствие мужчин: по некоему особому запаху и по обилию предметов, какими обычно пользуются только представители сильного пола.
— Вижу, ты приехал один, — сказал отец Кларенса. — С моим сыном все в порядке?
Арни набрал в грудь побольше воздуха, как сделал бы перед прыжком в ледяную воду, а после промолвил:
— Надеюсь, что да. Я прибыл не один, а с… женой.
Темные глаза Дункана вспыхнули, совсем как у Кларенса.
— Ты женился? Вот это да! Значит, мой сын остался на ранчо один?
— Нет, он уехал еще раньше меня.
— Уехал? Куда? Вы поссорились?
— Нет. Просто… так получилось.
На лицо мужчины набежала тень.
— Вы что, оба вот так запросто бросили работу и скот?!
— За ранчо присматривают. А Кларенс… — Арни почувствовал, что не может скрыть правду: взгляд Хейвуда-старшего, казалось, прожигал ему душу, — он уехал… с женой нашего соседа.
Дункан вскочил с места.
— С чужой женщиной! Он тронулся умом?!
— Нет. Возможно, то было наваждение, не знаю. Той девушке плохо жилось с мужем.
— Не имеет значения, плохо или хорошо. Узы брака священны. Она дала клятву. Куда они поехали?
— В Денвер.
— Проклятье! Я же не учил его этому. — Дункан провел рукой по лицу и, словно опомнившись, добавил: — Впрочем, такому никто не учит. А ты, значит, женился?
— Да.
— Тоже не очень разумный поступок в двадцать лет. Ну, парни, и наворотили вы дел!
Арни не знал, что сказать. Внезапно он вспомнил, зачем пришел.
— Я принес седло, которое вы отдали Кларенсу. Уезжая, тот оставил его мне. Но я решил вернуть его вам.
— Почему?
Арни пожал плечами. Он был не в силах признаться в том, что это седло жжет ему совесть.
— Ты принес пустое седло. Всадник неведомо где. И лошади тоже нет. Все это очень плохо, — тяжело произнес мужчина.
— Что вы имеете в виду?
— Кларенс плохо кончит. Ты всегда бы разумнее. Ты умел держать себя в узде.
— Простите, если я поступил неправильно, — сказал молодой человек, в глубине души зная, что извиняется совсем за другое.
— Кто же просит прощения за то, что сказал правду? А как Ирма отнеслась к твоей женитьбе?
— Хорошо. Мы с Надин привезли ей подарки и дали денег.
— Это правильно. Твоей матери нужна помощь. А если ты узнаешь что-то о Кларенсе, прошу тебя, сообщи.
— Непременно.
Когда Арни вышел из дома Хейвудов, начинало смеркаться. Ночь обещала быть холодной. Он подумал, что надо бы задержаться, чтобы заготовить дров. Прежде они делали это вместе с закадычным другом.
Вернувшись, Арни увидел, что Надин и его мать окончательно подружились. Ирма перестала ломать голову над загадками жизни, а просто приняла невестку. Когда Надин положила перед ней триста долларов, Арни увидел на глазах матери слезы. Руки Ирмы задрожали, но не от жадности, а от благодарности, волнения и… испуга. Она никогда не то что не имела, а даже не видела таких денег.
Ночью, лежа с Надин за перегородкой (чтобы никого не беспокоить и не смущать, они лишь нежно обнимались и тихо шептались), Арни вновь размышлял о том, продался он или нет. Вступая в брак, он думал не о деньгах, а только о девушке.
— Мне бы не хотелось зависеть от твоего отца, — сказал он, и Надин тут же откликнулась:
— Мы сделаем все возможное, чтобы жить самостоятельно. Ты знаешь, что мне ничего не нужно. Лишь бы ты всегда был рядом.
— Я могу наняться перегонщиком скота. Ведь ты будешь меня ждать?
— Конечно, буду. Я твоя жена.
Оба знали, что обманывают друг друга. Умиротворение, восторг и беззаботность ушли. В силу вступили тревоги. Они не могли остаться в этом мире вдвоем и делать вид, будто больше для них не существует никого и ничего. Сначала они должны были вернуться обратно, а уж потом попытаться стать свободными.
— Почему твоя мама смотрела на деньги с таким испугом? — поинтересовалась Надин.
— Привычка бедняка. Мы не верим в то, что можем просто так получить огромную сумму. Это всегда вызывает опасение и страх.
— Но ведь она все же взяла их?
Впервые в жизни Арни захотелось сказать Надин, чтобы она замолчала, но он терпеливо ответил:
— Потому что они ей нужны.
Через несколько дней они вернулись в «Райскую страну».
Ранним утром долины Вайоминга были покрыты густым туманом; с высоты чудилось, будто они плывут в молочной реке, которая простиралась до самого горизонта. Кое-где вздымались ярко-зеленые острова покрытых лесом холмов. В утреннем свете горы казались изваянными из ослепительного мрамора.
«Новый день — новые надежды», — вопреки всему подумал Арни и перевел взгляд на свою спутницу. Ее глаза сияли, как вода в горном ручье. Надин радовалась возвращению домой.
Джозеф Иверс встретил молодую пару без малейшего удивления. Он понимал, что они никуда не денутся.
— Вас можно поздравить? Надеюсь, вы с пользой провели время? — усмехнулся он. — То есть я имею в виду — развлеклись на славу?
Арни ничего не сказал на это, но Иверс и не ждал ответа. Он и так все знал.
Дав зятю немного времени, чтобы прийти в себя, он представил его своим людям не только как нового работника и своего зятя, но и как будущего управляющего ранчо.
Пока хозяин произносил короткую речь, его люди стояли, не шевелясь, с совершенно одинаковыми выражениями лиц. С виду это походило на безразличие, но Арни знал, что их замешательство вызвано изумлением.
Он вспомнил странное ощущение, охватывавшее его, когда во время свадебного путешествия он расплачивался в магазинах и ресторанах. Впервые в жизни ему почтительно кланялись, перед ним снимали шляпу. В те минуты Арни хотелось сказать, что они ошибаются: он — бедняк, который платит чужими деньгами. Сейчас он испытывал то же самое.
Разумеется, ковбои Иверса приняли эту новость, потому что просто не могли не принять. Другое дело, что они думали и о чем говорили между собой. Арни знал, что на первых порах ему придется не просто работать наравне со всеми, а стараться быть лучше всех. В глубине собственной души и в глазах окружающих людей он должен был заслужить это назначение.
С ним держались почтительно, но отстраненно. Если он начинал говорить, замолкали; никогда не указывали на ошибки. Арни сразу понял, что ему не светит завести единомышленников, а уж тем более — друзей. Он знал, что его считают выскочкой.
Однажды Билл, то самый парень, с которым Арни познакомился еще до первой поездки в Шайенн, пользуясь случаем, брякнул:
— Мы тут с ребятами ломаем голову над тем, как тебе удалось окрутить хозяйскую дочь да еще добиться согласия мистера Иверса? Ты что, ее… — и употребил грубое выражение.
Понимая, что если он заговорит о любви, его поднимут на смех, Арни не знал, что ответить. Несмотря на обездоленное детство, а возможно, как раз из-за этого, он тянулся к людям и жаждал теплых, доверительных отношений. Таких, какие были у него только с Кларенсом.
— Разве в этом случае мистер Иверс не прострелил бы мне голову? — только и сказал он.
Для Надин все складывалось намного проще. Теперь у нее был муж, и Джозеф Иверс предоставил Арии полное право распоряжаться своей женой. (То, что при этом он распоряжался самим Арни, к делу не относилось.) Отныне Надин жила и работала для своего молодого супруга. За столом отец разговаривал в основном с зятем, не обращая на дочь не больше внимания, чем на мебель, но она не огорчалась. Она ловила взгляд Арни и улыбалась ему, ощущая пьянящее чувство любви и принадлежности друг другу.