— А что я могу рассказать человеку, которого ждет виселица?!
Он удалился в отдельный номер под предлогом того, что хочет поспать, но сон не шел. Арни не мог дождаться вечера. Он думал, что лучше: покорность судьбе или бегство от нее. Размышлял о том, что порой жизнь похожа на монотонно вертящуюся шарманку и что именно в таком существовании люди чаще всего и находят забвение. Задавал себе вопрос: как получилось, что восемь лет пролетели столь незаметно, и пытался предположить, как это было для Кларенса.
Он вспоминал мгновения детства, например, случай, когда они с приятелем набрели на целое поле мальвы. То был настоящий лес цветов. Лиловые, розовые, белые, они достигали человеческого роста. Когда Арни принялся их собирать, Кларенс засмеялся, но услышав, что приятель хочет подарить цветы матери, принялся помогать. Они собрали гигантский букет, который едва могли обхватить руками и еле дотащили его до дома…
Когда Арни вышел на улицу, почти стемнело. Он не стал слушать увещеваний Надин, как не сумел заставить себя проститься с ней и с детьми. Пусть думают, что он вернется.
Эвиан он тоже ничего не сказал. Она выглядела сосредоточенной и спокойной: Арни почудилось, будто молодая женщина знает что-то такое, что неизвестно никому из них.
Арни шел сквозь толпу, не видя людей. Все звуки казались далекими и бессмысленными. Он взял в платной конюшне двух лошадей, потом зашел в лавку и кое-что купил. Расплачиваясь, старался надвинуть шляпу на глаза, чтобы люди не запомнили его лицо.
На центральной улице Шайенна зажглись фонари. Гостиница с ярко освещенными окнами казалась пароходом, плывущим по черному полотну дороги, тогда как низкое темное здание тюрьмы будто было врыто в землю.
Когда Арни передал начальнику тюрьмы распоряжение шерифа, тот позвал одного из служащих.
— Проводи этого мистера к Хейвуду и оставь их одних.
Узкий темный затхлый коридор с шероховатыми мокрыми стенами напоминал отвратительную кишку. Когда они прошли мимо общей камеры, битком набитой в основном ночными дебоширами, Арни удивился.
— Не здесь?
— Ваш приятель содержится в одиночке, — проворчал тюремщик, и сердце Арни подпрыгнуло от радости.
Три голые темные стены и одна решетка. Запах мочи, мышей и скверного табака. Большой замок. Арни покосился на пояс тюремщика со связкой ключей.
— Сколько у меня времени?
— А сколько вам надо? Полчаса хватит?
Арни кивнул. Он не заметил, как тюремщик ушел. Из-за решетки на него смотрел Кларенс Хейвуд, смотрел молча, не двигаясь, и эта минута, когда Арни заглядывал не столько в глаза бывшего друга, сколько в свою собственную душу, была одной из самых страшных минут в его жизни.
Он вспомнил, как в былые времена они с Кларенсом умели отвоевывать у мира свои собственные уголки, где ощущали уединение и укрытие, и это воспоминание отозвалось такой душевной болью, что он едва не задохнулся.
— Что тебе нужно? Зачем ты пришел? — спросил Кларенс.
— Поговорить.
— О чем?
— Я хочу помочь тебе выйти отсюда.
— Вот как? — Кларенс подошел к решетке. — С чего бы вдруг?
И Арни твердо ответил:
— Ты знаешь.
— Стало быть, я не ошибся? Это ты сказал Иверсу, что мы пошли в Денвер?
— Да, я.
— А почему? Чтобы жениться на его дочери?
Арни сделал паузу.
— Сейчас я уже не помню, как это случилось.
— Да оно и не важно. Главное, ты меня предал. И в таком случае тебе впору молиться, чтобы я никогда не покинул этих стен!
— Я в долгу перед тобой.
— Какой долг? — небрежно произнес Кларенс, хотя его взгляд говорил обратное. — Мы совершенно разные люди. Я все эти годы грабил поезда, а ты… ты работал на Иверса и делал детей его дочери. Так?
— Получается, да, — смиренно ответил Арни. — Хотя все не так просто. Я тоже должен находиться по ту сторону решетки.
— Ты имеешь в виду смерть Иверса? Она, — голос Кларенса чуть дрогнул, — говорила об этом.
— Это правда. Я застрелил его, когда он стал душить Дункана.
— Дункана?
— Так зовут сына Эвиан.
На лице Кларенса появилось едва уловимое трогательное выражение. Заметив это, Арни тяжело произнес:
— Прости, но мне не хочется тебе лгать. Дункан — сын Джозефа Иверса.
— Тогда почему он набросился на собственного сына?
— Он считал, что ребенок не от него, и Эвиан всячески поддерживала в нем эту мысль. Она сказала, что это была ее месть. Дункан все видел, но она велела ему солгать шерифу. Я был против, но она настояла, и теперь получается, что мальчик прикрывает убийцу своего собственного отца.
— Значит, он думает, что его отец кто-то другой?
— Мне кажется, Эвиан не сказала ему ничего конкретного.
— Какая запутанная у вас жизнь! Моя куда проще, — рассмеялся Кларенс, и этот смех показался Арни нервным и злобным.
— Эвиан считает, что я освободил ее, — добавил он.
— Я заметил, что она питает к тебе родственные чувства.
— К сожалению, она не признает моей вины ни в убийстве ее мужа, ни в том, что касается… тебя.
— Она считает меня вторым Джозефом Иверсом! Подумать только, в ее глазах я стал похож на человека, от которого она страдала всю свою жизнь! — в голосе Кларенса звенело такое отчаяние, что Арни невольно зажмурился.
— Она просто испугалась за сына. За всех нас.
— Она вела себя очень решительно; подумать только, ни разу не дрогнула! Надеюсь, в конце концов женщина с таким характером найдет своей счастье.
— Кларенс, — светлые глаза Арни лихорадочно блестели в темноте коридора, — сказать по правде, мы ехали в Гранд-Джанкшен на свадьбу Эвиан.
Бывший друг сделал резкий, угрожающий шаг вперед, будто желая заставить его замолчать, но идти было некуда, и Кларенс буквально вдавился телом в решетку.
— Он, конечно, богат, красив и умен?
— Кларенс…
— Ладно. Она его любит?
Арни набрал в грудь побольше воздуха.
— Не знаю. Полагаю, Эвиан надеется, что этот брак поможет ей окончательно порвать с прошлым. А еще этот человек очень нравится Дункану.
Кларенс поморщился.
— Зачем было давать ребенку имя Дункан?
— Об этом надо спросить Эвиан. Кстати, за эти годы я несколько раз навещал мистера Хейвуда. К сожалению, он считает тебя погибшим, хотя седло все еще висит на стене.
— Седло?
— Я вернул его твоему отцу.
Кларенс долго молчал, словно о чем-то вспоминая.
— Отец… Что ж, пусть он лучше думает, будто меня давно нет на свете, чем знает правду.
Арни решил, что настала пора хотя бы немного расспросить бывшего друга о его судьбе.
— Что было в твоей жизни?
— Ничего стоящего. Грабежи, виски, карты, шлюхи.
— И все — по моей вине.
Кларенс кривил губы.
— Не бери на себя так много! Я мог распорядиться своей жизнью иначе. Знаешь, Арни Янсон, — внезапно его тон изменился, — что поразило меня больше всего, когда я увидел тебя спустя восемь лет? Твои глаза. Глаза мирного человека, счастливого человека.
— Все это оплачено фальшивой монетой. И теперь я хочу, чтобы восторжествовала истина.
Кларенс пожал плечами.
— Каким образом?
— Я сдал оружие. Но не все. Я дам тебе нож. Бери меня в заложники, и мы выйдем из тюрьмы. Неподалеку привязаны лошади. В одной из седельных сумок есть револьвер, деньги, немного еды.
Кларенс усмехнулся. Странная усталая ирония шла ему куда меньше, чем былая безрассудная горячность. Несмотря на видимую простоту и грубость своей жизни, он казался Арни непонятным и заблудшим человеком.
— Я не вижу ни одной причины, по которой мне бы стоило выходить отсюда.
— Я знаю самое малое две. Первая — чтобы не быть повешенным, а вторая — чтобы поквитаться со мной.
— Ты уверен, что я этого хочу?
— Да, уверен, что хочешь.
— Что ж, — Кларенс сделал паузу, — ты прав. Только тебе-то это зачем? Продолжай жить, как жил, только и всего.
И Арни повторил:
— Ты знаешь.
Он протянул бывшему приятелю нож, и тот взял его. Арни повернулся спиной к решетке, и, просунув руку сквозь прутья, Кларенс обхватил его шею. На миг Арни почудилось, что тот задушит или зарежет его прямо сейчас: он всей кожей ощущал напряженную силу Кларенса, его холодную злобу.
Арни не покидало ощущение, будто это вовсе не спектакль и все происходит всерьез, что он самый настоящий заложник в руках преступника. Он закрыл глаза, мысленно проделывая их дальнейший путь. Он не думал ни о Надин, ни о детях. У него было чувство, будто он свершает самое последнее и главное дело в своей жизни.
Все сошло, как надо. Очутившись вне стен тюрьмы, они опрометью бросились в соседний переулок, где были привязаны кони, и прыгнули в седла. Лошадь Кларенса поднялась на дыбы; Арни видел, как тот распластался у нее на загривке, и ему почудилось, что бывший друг вот-вот унесется во тьму, оставив его наедине с отяжелевшей совестью. Когда Кларенс стегнул коня, Арни погнался следом — за необратимым и неискупимым прошлым.
Они остановились на окраине городка. Дальше начинался густой непроглядный лес. Бывшие приятели слезли с коней и встали друг против друга.
— В той стороне, — Арни показал рукой, — железная дорога. Это недалеко. Надеюсь, тебе повезет, и ты сядешь в поезд. Но перед этим…
Он посмотрел на друга детства и так быстро пролетевшей юности. Кларенс сжал рукоятку револьвера. Его черные глаза казались бездонными, как топь.
— Значит, ты хочешь, чтобы я тебя покарал?
— Да.
— А как же твоя семья?
— Они не останутся без куска хлеба. Поторопись, Кларенс, погоня не будет ждать!
— Хорошо. Ты закроешь глаза?
— Я достаточно долго держал их закрытыми.
Несколько мгновений Кларенс разглядывал револьвер, словно не зная, как с ним обращаться, а потом нацелил смертоносное темное дуло в грудь бывшего друга.
Арни ждал, затаив дыхание. Одна секунда, вторая, третья… В следующий миг он издал дикий крик и выбросил вперед руку. Если б он не успел, пуля вошла бы прямо в сердце Кларенса.