ыставки две картины: мой «Фундаментальный лексикон» и работу Андрея Гросицкого.
Для этого на следующий день мы все отправились в организацию со странным названием «Межкнига», которая, среди прочего (вероятно, торговли оружием), ведала экспортом искусства за границу.
Мистер Твистер
«Межкнига» охранялась стражами порядка, как средневековая крепость. На проходной нам преградила путь милиция.
Надо сказать, что их взору предстала весьма подозрительная компания: мы с Андреем – два не вызывающих доверия типа – возмутительные, богемные, «неправильные» художники, переводчица – обыкновенный советский человек и еще недавно опальная в России голливудская звезда Милош Форман.
Одетый с головы до пят в кожу и лисьи меха, с дорогой сигарой во рту, Форман выглядел в затюканной серой зимней Москве маршаковским Мистером Твистером.
Из проходной мы позвонили нужному чиновнику, сообщив, кто находится внизу, и изложив суть дела.
По всей видимости, визит вызвал ведомственный переполох. Товарищи долго совещались между собой и с соответствующими «органами»: прогнать или впустить, разрешить или запретить.
Не обнаружив художественной ценности
Наконец, после полуторачасового ожидания, нас вежливо пригласили проследовать в соответствующую комнату.
Чиновники, следуя полученной инструкции и не желая осложнять международные отношения, разрешили продажу.
Оценка должна была быть произведена Художественным советом Министерства культуры. Совет оценил мою картину в 2 тысячи рублей, не обнаружив особой художественной ценности.
Вторая часть той же картины такого же размера была продана спустя полтора года на первом (и последнем) Московском аукционе Sotheby’s за 416 тысяч долларов.
Я только пописал
Как-то раз в мастерскую постучали.
Открыв, я обнаружил за дверью молодого человека с типично шотландской внешностью.
Пришелец был московским корреспондентом английской газеты «Гардиан». Сказав, что хочет взять интервью, он прошел в студию.
Решив наладить дружеский контакт, корреспондент с ходу вынул флягу с коньяком, сказал, что мы с ним одного поколения и наверняка у нас много общих интересов, например спортивная игра бейсбол.
После коньяка парню захотелось в туалет. Когда он вышел, я показал ему, где можно помыть руки.
– Спасибо, мне не нужно, – ответил шотландец, – я только пописал.
Условные обозначения
Один западный куратор пришел ко мне посоветоваться о составе участников выставки, которую он собирался организовать, и показал список.
Я сказал, что, будучи сам художником, не могу давать подобные советы.
Бросив из любопытства взгляд на список, я заметил, что напротив каждой фамилии стоит значок: стрелочка, плюс, минус, кружочек.
Внизу листа помещались объяснения:
стрелочка – гений;
плюс – талант;
минус – середняк;
кружочек – бездарь.
Увидев недоумение на моем лице, гость пояснил, что встретил даму, близкую к художественным кругам, которая, желая ему помочь, ввела условные обозначения.
Вообще-то дороговато
После выставки на Каширке у меня в мастерской появился симпатичный греческий журналист по имени Герасимус.
Он захотел купить небольшую картину. Я назвал цену – 400 долларов.
Протягивая деньги, журналист, жалобно посмотрев на меня, сказал, что вообще-то дороговато. Я вернул ему половину.
Вечером мы с женой поехали на Кутузовский проспект, и я передал ему покупку.
Погода стояла скверная, мы жутко замерзли и решили взять такси или частника. Машины не останавливались.
Наконец, не выдержав, Алеся вынула деньги и закричала:
– Малая Грузинская – двести долларов!
Эмоциональный итальянец
Я никогда не ценил и не обращал внимания на наброски, которые в большом количестве делал для своих работ.
Меня познакомили с эмоциональным человеком, политическим советником итальянского посла в России.
Наведавшись ко мне в мастерскую и узнав, что я не намерен продавать картины, он обратил внимание на набросок, прикрепленный к стене.
Я подарил ему рисунок.
Через три дня итальянец снова пришел.
– Старик, мне дико нравится подарок, я повесил его на самое видное место в доме. Есть ли у тебя еще что-нибудь?
Я вытащил толстую папку.
– Сколько стоит? – спросил советник, выбрав десять листов.
Я назвал символическую цену.
Спустя несколько дней я опять увидел гостя.
– Старик, твои рисунки украсили мою жизнь. Я хочу купить еще десяток.
– Ты что, собираешься ими торговать?
– Боже упаси! У меня огромная коллекция графики в Риме. Рисунки займут в ней достойное место.
Итальянец выбрал десять рисунков.
Буквально через неделю мой почитатель вновь появился.
– Гриша, ты не представляешь, что со мной творится. Я не могу оторваться от твоих набросков. Хочу купить еще.
Поняв, что имею дело с проходимцем, я на-отрез отказался.
Увидев на столе только что сделанный рисунок, он опять завелся. Чтобы отвязаться, я назвал по тем временам огромную цену – тысячу долларов. Итальянец без звука выложил нужную сумму.
После этого я стал бережно относиться к своим почеркушкам.
Брускин – Гуггенхайм
Работник «Межкниги» привел ко мне западного бизнесмена, активно скупавшего работы неофициальных художников.
Увидев вторую часть «Фундаментального лексикона», он сказал:
– Гриша, ты не должен давать эту работу на аукцион Sotheby’s. Продай ее мне, и она будет висеть в лучшем музее мира – Гуггенхайме.
В качестве доказательства бизнесмен достал папку и, раскрыв, протянул ее мне.
Я увидел на компьютере напечатанный список:
Калинин – «Тэйт галери»
Плавинский – Национальная Вашингтонская галерея
Штейнберг – музей «Модерн Арт»
Янкилевский – Метрополитен
Булатов – «Фрик колекшен»
Пурыгин – Центр Помпиду
…
Наконец я добрался до себя: Брускин – Гуггенхайм.
Я его прогнал.
Все под контролем
1 июня 1988 года в уже упомянутом зале на Каширке состоялся мой перформанс «Рождение героя».
По сценарию, у меня на руке была красная повязка дружинника.
Перед самым началом я вышел на улицу перекурить.
Подъехала милицейская машина, вызванная каким-то доброхотом. Приняв меня за всамделишного дружинника, милиционер спросил:
– Ну, что там происходит?
– Все под контролем, – правдиво ответил я.
Менты отвалили.
Фашисты
Выставка «Художник и современность» разбудила спящий муравейник московской художественной жизни.
На выставке я впервые в своей жизни встретил арт-дилера – симпатичного чикагского галериста Билла Струве, с которым мы начали сотрудничать.
В Москву, почуяв новый свежий воздух, потянулись западные коллекционеры, арт-дилеры и музейщики.
Власти, в свою очередь, сообразили, что на недавно презираемом искусстве можно зарабатывать неплохие деньги.
Музей изящных искусств города Берна решил организовать выставку художников московского андерграунда. В связи с этим в Москву приехал директор музея Ганс-Кристоф фон Тавель.
Посетив мастерские художников совместно с швейцарским дипломатом Мартином фон Вальтерскирхеном, он отобрал работы, включая мою большую картину «Логии».
Выставка впоследствии была названа «Живу – Вижу» по одноименной картине Эрика Булатова.
Министерство культуры решило воспользоваться случаем и навязать заграничным гостям ряд официальных художников.
Швейцарцы ответили вежливым отказом, после чего министерские чинуши стали величать их не иначе как фашистами.
Гласность не вседозволенность
Отобранные произведения должны были быть одобрены специальной комиссией Министерства культуры.
Незадолго до заседания комиссии меня вызвал к себе высокопоставленный чиновник министерства, ответственный за культурный экспорт.
Чиновник сообщил: накануне вышедшая «Правда» оповестила советских людей, что «гласность не вседозволенность», и настоятельно посоветовал мне отказаться от участия.
Экспорта такого рода идей на Запад страна не допустит.
Хитрость
Это была первая музейная выставка, и участие в ней представлялось мне очень важным.
Посоветовавшись с фон Тавелем, мы решили пуститься на хитрость. Приготовив мыльный раствор и нанеся его на масляную поверхность тридцати пяти панелей, из которых состояла картина, я на обезжиренных холстах гуашью написал невинные мотивы.
Приглашенный из Швейцарии музейный реставратор сфотографировал фрагменты до и после экзекуции.
Преображенное произведение предстало перед глазами членов высокой комиссии и было одобрено.
Когда картина прибыла в Берн, реставратор взял теплую воду, вату и, смыв гуашь, легко восстановил оригинал.
Истинная духовность
Эдик Штейнберг со своей женой Галей Маневич первыми среди неофициальных художников побывали в Париже на персональной выставке Эдика в галерее Клода Бернара.
Вернувшись и критикуя Францию за коммерциализацию искусства, он время от времени забывался и переходил на восторженный тон.
Доходил до того, что, мол, неплохо было бы там и пожить.
– Эдик, – строго напоминала Галя, – истинная духовность – в России.
Внес предложение
Штейнберг был включен в состав участников выставки «Живу – Вижу». Решив, что его работы собираются показать не должным образом, он отказался участвовать.
Два фона – г-н фон Тавель и г-н фон Вальтерскирхен – пришли к художнику домой уговаривать изменить решение.
Не зная иностранных языков, Эдик попросил Алесю быть переводчиком.
Швейцарцы сказали, что Штейнберг замечательный и важный художник и что выставка без его произведений будет неполной.