Алеся перевела.
Принявши перед этим слегка «на грудь», Эдик обратился к Алесе. Забыв, что перед ним женщина, он внес предложение:
– Старик! Переведи – пусть идут в жопу!
Алеся перевела:
– Господин Штейнберг благодарит, но не считает свое участие в выставке возможным.
À la Марина Абрамович
Моя мастерская находилась в самом центре Москвы, на площади Маяковского, на чердаке трехэтажного дома пушкинских времен.
Вход был со двора, с черной лестницы, и являл собой разительный контраст с фасадом, который выходил на улицу Горького и выглядел на редкость симпатично.
Невообразимую грязь двора, включавшего классическую гоголевскую лужу, удачно дополняли контейнеры с обглоданными костями à la Марина Абрамович, которые выносили из бывшего внизу магазина «Колбасы».
Недобрые серые крысы время от времени шныряли из контейнера в подъезд и обратно.
Предпринимательница
Дом был по большей части выселен и предназначался уже в течение лет тридцати под снос.
Кроме меня в подъезде, в опустевшей коммуналке, оставался один жилец – Аделина Анисимовна Рубинштейн.
Нуждаясь в средствах, пенсионерка Аделина Анисимовна решила организовать нехитрый бизнес.
Подобрав на улице бездомных собак, которые ей показались перспективными, старушка задумала получить породистых щенков, наладить продажу и заработать.
Начало было на редкость удачным: собаки, взявшись за дело, тотчас принесли дюжину очаровательных созданий.
Больная и старая Аделина Анисимовна была не в состоянии выводить их на прогулку. Вместо этого предпринимательница, открыв дверь, предоставляла им свободу.
Стая была не дура и, не желая вступать в неравную схватку со злыми крысами, использовала нашу общую лестницу.
Попытавшись поначалу убирать за собаками, Рубинштейн быстро поняла, что это ей не по плечу, и махнула рукой.
Минное поле
В начале лета 1988 года мне позвонили из Министерства культуры и попросили принять знаменитого коллекционера, бывшего издателя журнала «Штерн» Генри Наннена.
Встречу назначили на 8:30 утра.
Войдя в темный подъезд за пять минут до предстоящего визита, я почувствовал неважный запах. Далее путь наверх представлял собой минное поле: собаки, видимо, только что отгуляли свое.
Предпринимать что-либо было уже поздно, и, войдя в мастерскую, я стал смотреть в окно, ожидая гостей.
Иностранный след
Вскоре, разгоняя крыс, во двор вплыл черный сверкающий правительственный лимузин.
Из него вышел отлично одетый седовласый господин в сопровождении секретаря и работника министерства.
Когда гости вошли, я по их следам с облегчением заметил, что делегация удачно проскочила «минное поле».
Встреча прошла отлично. Растроганный моими работами до слез, Наннен демократично, но неосторожно уселся на пол, чистота которого явно оставляла желать лучшего.
Купив две картины, коллекционер откланялся.
Подождав десять минут и вооружившись фонариком, я выглянул на лестницу.
В каждой собачьей куче я обнаружил четкий иностранный след.
Гер-Цедек
Я встретил человека со звучным именем Марек Потоцкий.
Марек поведал мне историю своего предка, жившего в 17-м веке.
Отец предка направил молодого человека в Италию изучать науки и искусства. По дороге он познакомился с религиозным евреем.
В ходе беседы с талмудистом юный граф Потоцкий уверовал в истинность ветхозаветного учения. И перешел в иудаизм.
Вернувшись через несколько лет на родину под новым именем Абрахам бен Абрахам Гер-Цедек, бывший граф стал служкой в синагоге в Вильно.
С молитвой на устах
Однажды Абрахам бен Абрахам отчитал мальчишку за неподобающее поведение в храме.
Паренек пожаловался отцу. Отец донес в полицию.
Потоцкого арестовали. Посадили в клетку и повезли, по тогдашним обычаям, на костер.
Перед казнью графу предложили жизнь и прежнее высокое положение в обмен за отказ от Завета с Богом Авраама. Как гласит легенда, прозелит остался верен избранному пути и принял мученическую смерть на костре.
С молитвой «Шма, Исраэль…» на устах.
Марек попросил меня написать картину для его коллекции, использовав историю Гер-Цедека.
Его предки пили кровь ваших отцов
Марек рос в коммунистической Польше.
Как-то учитель, войдя в класс, скомандовал:
– Потоцкий, встать!
Показав пальцем на мальчика, наставник окинул класс взглядом и назидательно процедил:
– Дети, посмотрите на этого человека. Его предки пили кровь ваших отцов и дедов…
При первой возможности Марек сбежал из Польши во Францию.
Я уехал на Запад. Мы встретились. Марек сказал:
– Гриша, самый счастливый день в моей жизни был не тогда, когда я женился на Шарлотте, и не тогда, когда у меня родились дети, а когда я получил французский паспорт.
Во тьме мастерской
В Москве появился деловой человек из Парижа по имени Альварес.
Он стал бойко покупать картины неофициальных художников, сообщая, что собранную коллекцию собирается подарить Центру Помпиду или в музей Гуггенхайма. Художники встрепенулись.
Встретив Альвареса на выставке Эдика Штейнберга, я договорился с ним, что после банкета он придет в мастерскую посмотреть работы.
Альварес пришел на банкет в сопровождении дамы со звучной в России фамилией Римски-Корсакофф.
Поздно вечером я, моя жена и Альварес, прихватив «Римского-Корсакова», направились в студию.
Войдя в подъезд, мы обнаружили, что советская власть, нагадив в очередной раз, отключила свет во всем доме. Чиркая спичками, мы поднялись на чердак и проникли во тьму мастерской.
Запалив свечу
Запалив свечу и освещая фрагменты, я показывал парижанам мой «Фундаментальный лексикон».
Реакции не последовало. Гости были абсолютно равнодушны к увиденному.
На следующий день Алеся при свете дня с помощью утюга безуспешно пыталась вытравить следы воска, накапавшего со свечи на картину.
Встретив Альвареса во время аукциона Sotheby’s, она показала ему «родимые пятна» памятного вечера.
Через пару дней бизнесмен опять появился в мастерской с просьбой продать ему что-либо как старому знакомому.
Я отказался.
Спустя два года, почувствовав, что наступил подходящий момент, Альварес пустил собранную в Москве коллекцию с молотка на одном из нью-йоркских аукционов.
Апогей
Апогеем начавшегося вокруг советского неофициального искусства ажиотажа явился аукцион русского авангарда и советского современного искусства, проведенный Sotheby’s в Москве.
В СССР государство имело монополию на искусство.
Художественный рынок полностью отсутствовал.
На всю страну было пять-шесть коллекционеров, интересовавшихся неофициальными художниками, которым авторы, как правило, дарили работы.
Слова «галерея» и «аукцион» не были в оби-ходе.
У нас были весьма примитивные представления о западной художественной жизни.
Однажды знакомый художник, показав каталог продажи современного искусства Sotheby’s, поведал мне, что попасть на страницы подобного издания означает мировое признание.
Участники Московского аукциона отнеслись к предстоящему событию с трепетом.
Личное разрешение
Инициатором события был блистательный знаток современного искусства Симон де Пюри, глава европейского отделения аукциона, куратор коллекции барона фон Тиссена.
Симон посетил мастерские художников в Москве. Познакомился с европейскими коллекциями русского андерграунда. Изучил опубликованные на Западе статьи и исследования на эту тему.
Составил список художников и представил его Министерству культуры.
Под натиском чиновников аукционисты пошли на компромисс и включили в число участников несколько официальных художников.
У меня было отобрано шесть картин, включая «Фундаментальный лексикон», для которого потребовалось личное разрешение нового министра культуры.
Нижестоящие чины наотрез отказались брать на себя ответственность, мотивируя это в частных беседах тем, что, разрешив, они рискуют потерять работу и оставить жен и малых детей голодными.
Культурное сафари
Время для предстоящего события было выбрано удачно.
С одной стороны, цены на художественном рынке на Западе накануне рецессии достигли апогея, с другой – завороженный мир с восторгом и надеждой следил за горбачевскими инициативами.
Аукцион был прекрасно разрекламирован.
Sotheby’s организовал выставки в столицах искусств – Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Кельне, сопроводив их лекциями специалистов.
Путешествие в Россию будущих коллекционеров-покупателей было заранее интересно спланировано.
Им гарантировали беспрепятственный беспошлинный вывоз приобретенных произведений на Запад.
Это было своего рода культурное сафари.
Русские «аборигены» не входили в состав покупателей, поскольку коллекционеров с деньгами в стране не было.
Расчеты производились в западной валюте, наличие которой у советского человека считалось уголовным преступлением.
Рай на советской земле
Внимание западной прессы было приковано к Хаммеровскому центру в Москве, где должны были проходить торги.
Центр построил американский друг «вечно живого» Ленина Арман Хаммер.
Это было довольно странное заведение. Оно охранялось милицией от несчастных советских граждан, которым вход туда был категорически запрещен.
Переступив порог, ошарашенный посетитель-счастливчик из пустыни серой, убогой, полной дефицита советской действительности, неожиданно попадал в волшебный райский оазис западного изобилия.
Внутри здания возвышалось внушительных размеров синтетическое дерево, вероятно, «познания добра и зла», вокруг которого располагались шикарные рестораны, дорогие дизайнерские магазины и офисы западных бизнесменов.