– Грязная история, – добавлял он.
Владелица галереи из Питтсбурга, занимающаяся русским искусством, пошла «другим путем». Стоимость проданного «Фундаментального лексикона» она делила на 128 (по числу изображенных там фигур), следовательно, сумма за каждую проданную фигуру получалась весьма скромной.
По ее словам, это был не успех, а провал.
Приехав в Москву десять лет спустя, я услышал от одной симпатичной известной московской галеристки, что ей, как специалисту, доподлинно известно, что это был заговор западных галерей. Дилеры, мол, приехали заранее в Москву, закупили по дешевке картины участников аукциона. А на самих торгах заплатили астрономические цены, чтобы в дальнейшем взвинтить стоимость работ этих художников.
Именно так поступают на Западе, утверждала она.
Возникало впечатление, что со мной разговаривает агент службы дезинформации КГБ.
Еще молодой, успеешь…
В 1988 году президент Международной чикагской художественной выставки Джон Уилсон по просьбе Билла Струве пригласил меня приехать в Чикаго и сделать плакат для этого события.
С этой целью он включил мое имя в программу культурного обмена между СССР и США, организатором которой он был.
Три американских художника направлялись поработать в Россию, три русских – в США.
За пару месяцев до Московского аукциона я получил копию официального именного приглашения, направленного Уилсоном в Союз художников СССР.
Позвонив в иностранный отдел Союза, я узнал, что, действительно, на мое имя получено официальное приглашение.
Одновременно мне сообщили, что поехать в Чикаго желают многие художники и что существует очередь, в которой я последний.
– Ничего, – сказал мне завотделом, – ты еще молодой, успеешь.
Выругавшись, я повесил трубку и постарался забыть про это дело.
Перейдя на «Вы»
За десять дней до Sotheby’s позвонил тот же чиновник и, перейдя на «вы», сказал:
– Послушайте, Брускин, вам через две недели ехать в Чикаго. Почему вы не оформляете документы?
Я понял, что культурная политика и установки Союза художников меняются.
Воодушевившись, побежал по инстанциям.
Нужно было получить кучу справок и разрешений, включая разрешение партийной организации Московского отделения Союза художников, подтверждающее мою политическую благонадежность и устойчивый моральный облик.
Мне надлежало не посрамить страну.
Надо сказать, что в предыдущие времена эта организация видела во мне аморальную личность, антисоциальный элемент, скрытого и опасного врага светлого коммунистического Завтра и Сегодня.
В партийной организации произошло то же самое, что в СХ СССР.
Вначале мне сообщили, что среди членов Союза есть много замечательных художников значительно лучше меня и что такой бездарный тип, как я, не может представлять за рубежом страну самого правдивого в мире искусства.
Товарищ, пройдемте
Через пару дней по неведомым мне причинам власти передумали и разрешили поездку.
До последнего момента я ждал, что в аэропорту ко мне подойдет «человек в штатском» и скажет:
– Товарищ, пройдемте.
Я уехал в США через пять дней после Московского аукциона.
За тридевять американских земель
В разгар лета я с двумя коллегами прилетел в Чикаго.
В аэропорту меня встречали Джон Уилсон и Билл Струве.
Джон, улучив момент, отозвал меня в сторонку и, полагая, что я только что мастерил каменный топор в сибирской тайге, сказал:
– Старик, ситуация скверная, за тобой следуют агенты КГБ и ФБР. Они повсюду. Держись меня, я тебя защищу.
Попытка Билла пригласить меня к себе кончилась их ссорой.
Уилсон, вообразив, что я его выгодная и легитимная собственность, повез меня на «творческую дачу» за тридевять американских земель, в мичиганскую тьмутаракань.
Погода на редкость «удалась». Жара стояла тропическая. Высунув нос на улицу, я тотчас понял, что местный климат – смерть российскому человеку. Несмотря на, как казалось, хорошие литературные знания о стране, передо мной лежала неведомая планета.
Бойко говоря по-английски, я хорошо понимал лишь Билла Струве, в «прежней жизни» бывшего, по-видимому, превосходным преподавателем английского языка.
Будучи истощен как морально, так и физически, я чувствовал себя прескверно.
Свободный американский телефонный эфир
В мои планы входило сделать обещанную литографию для плаката и прощупать почву для реализации важного для меня скульптурного проекта.
Приехав на «дачу», я понял, что делать там категорически нечего. Вместо литографского станка мне показали светелку с приличным количеством аккуратно расставленных девственных холстов, которые я, по-видимому, должен был преобразить в живописные шедевры и с благодарностью подарить моему спасителю от гибельных спецслужб.
На следующий день хозяин, благородно и тожественно вручив каждому по тридцать долларов, повез нас в организованном порядке покупать летнюю одежду в местное чудо-юдо – торговый центр.
Оказалось, что в моей комнате нет прямого выхода в свободный американский телефонный эфир. Пытаясь поговорить с друзьями из Нью-Йорка и Чикаго, я натыкался на непроходимую стену. Если же стена пробивалась, звонки прерывались в любой момент по усмотрению «телефонистов».
Меня повсюду сопровождала пара милых сотрудниц босса.
Спасение
Через три дня, встав в 5 часов утра и прихватив 25 центов, я пошел куда глаза глядят по американским дорогам в поисках телефона-автомата.
Пройдя несколько километров, в «глубинке» наткнулся на искомое. Я позвонил Биллу Струве и попросил меня украсть.
Не предупредив Уилсона, Билл приехал за мной на двух машинах с тройкой дюжих парней. Заранее собрав вещи, я прыгнул в машину, и мы укатили в Чикаго.
Добравшись до долгожданного свободного Чикаго, я поселился у Билла и Деборы Струве и с энтузиазмом начал работать в литографских мастерских.
Отныне контакты с моим неудавшимся тюремщиком осуществлялись исключительно через адвоката и Билла. Закончив работу, я отдал причитающиеся по контракту экземпляры Уилсону, и он, использовав мою литографию, напечатал плакат для чикагской Международной художественной выставки 1988 года.
Красивые зеленые трусы
Приехав в Америку сразу после аукциона, я обнаружил изображение своих работ и себя самого на страницах и обложках многих американских газет и журналов, включая «Нью-Йорк таймс».
Чикагский художественный истеблишмент был заинтригован редким заморским путешественником.
Меня стали приглашать.
Однажды в мастерские позвонил Билл и сказал, что известный чикагский коллекционер, у которого есть мои работы, приглашает нас на обед в мою честь.
Предупредив, что купание в бассейне является частью мероприятия, он заехал за мной на машине.
У меня не было плавок, и мы направились в универмаг «Блумингдейл» за покупкой.
Я выбрал очень красивые купальные зеленые трусы.
Гвоздь программы
Коллекционер нас радушно встретил.
Показал свое архитектурное сокровище, замечательное собрание картин и повел к великолепному голубому бассейну.
Вокруг были расставлены и сервированы столики к предстоящей трапезе.
Погода стояла прекрасная.
Прибывшие нарядные гости показались на редкость красивыми, умными и симпатичными.
Со мной все стремились пообщаться.
Одна дама сравнила мой переезд из коммунистического СССР в капиталистическую Америку со своим переселением из Лос-Анджелеса в Чикаго, другая поинтересовалась, стоит ли до сих пор Берлинская стена на Красной площади и как я к этому отношусь.
Еда была исключительно хороша. Официанты в белых смокингах бесшумно мелькали между столами.
Я чувствовал себя гвоздем программы.
Что означает быть художником в России
Наступило время искупаться.
Я направился в раздевалку и надел обновку.
Бассейн был спортивного типа, и над прозрачной водой возвышался трамплин.
Я решил нырнуть.
Поднявшись на трамплин, я заметил, что взоры всех присутствующих устремились к загадочному пришельцу, то есть ко мне.
Вспомнив спортивное детство, я подпрыгнул и красивой рыбкой под сорок пять градусов стремительно полетел в воду.
Оказавшись в воде, я чуть не умер от разрыва сердца: подлые трусы, у которых я не завязал потайной шнурок, также стремительно полетели в противоположную моему движению сторону.
Заново родившись из пены морской, я усилием воли взял себя в руки. Сверкая задницей и стараясь не выдавать смущения: мол, все в порядке, я наконец выловил успевшие далеко уплыть плавки и кое-как облачился в них.
Ни живой ни мертвый, я вернулся к гостям.
К моему изумлению, моя популярность сильно возросла.
Гости, особенно женского пола, буквально не отходили от меня, наперебой задавая вопросы.
Например, что означает быть художником в России?
Чувство вины
В России я вечно должен был испытывать чувство вины.
За то, что родился евреем. За то, что одевался иначе, чем другие. Читал «не те» книги. Никогда не говорил «мы». Хотел ездить по свету.
За то, что, став художником, занимался «неправильным» искусством.
В Америке оказалось, что я ни в чем не виноват.
Сигареты с похожим названием
В Нью-Йорке я поселился на первых порах в мастерской моего друга в Сохо, на Бродвее.
О нью-йоркских галереях я ровным счетом ничего не знал.
Вскоре мне позвонили из нью-йоркского отделения Sotheby’s и сообщили, что один коллекционер хочет со мной познакомиться. Прилетев на частном самолете из своей загородной резиденции, он пришел в студию.
Представившись, коллекционер сказал, что хотел бы мне помочь найти галерею, назвав, как я теперь знаю, несколько лучших в городе.