черный бантик.
Настоящая заслуженная учительница.
– Знаешь,
как она
мне объясняла
умножение на ноль?
«Представь, деточка.
Ты пришла в магазин.
Хочешь купить 5 вещей.
А в кармане у тебя ноль.
Умножь 5 вещей
на свой ноль в кармане.
Что ты получишь?
Ноль!»
– Эстер, где дурхешлягель,
который я привезла тебе
в 26-м году?
А помнишь Пинск?
Бэбу?
Какой красавец был!
Портрет стоял
в витрине
на главной улице.
Весь в локонах…
Не в локонах,
а в зимней шапочке!
– Нет в локонах!
– Нет в зимней шапочке!
…И так
на два часа.
– У Эстер – маразм!
– Берта выжила из ума!
– А что-нибудь еще известно про Бэбу?
– Ничего.
Кроме того,
что он спал в очках.
И говорил,
что так
лучше видит сны.
Вспоминали Палтыйла
сына Сары-Малки.
«П-а-а-л-т-ы-ы-й-й-л!»
И начинали хохотать.
А мне казалось,
смешнее «Сыромялка».
Потому
что сыр мяла.
Мы вообще
много смеялись.
Сидим вечерами.
Рожи строим.
Берта надевает шляпку с дыркой.
На нее – другую.
Тоже с дыркой.
Поворачивает шляпки так,
чтобы дырки не совпали.
И шикарная выходит из дома.
Идет в сберкассу
посылать бабушке деньги.
Тайком от Моисея.
В 64-м
получаю письмо:
«Мейделе моя…»
Хотела удочерить.
А у Моисея две страсти.
Делать все назло большевикам.
И копить деньги.
Не только свои.
Но и наши.
– Дядя Мась,
я хочу малины.
– Двадцать копеек – стакан?
Твой отец не миллионер.
– Моисей, положи сметану в борщ.
– В Капцевичах
я мог себе это позволить.
Теперь – нет.
Присылает открытку
на еврейском языке.
Один еврей прочел:
– Кто писал?
– Мой дедушка.
– Ну и ну!
Берта:
– Голова болит.
Моисей:
– Ты что, ударилась?
Берта:
– Зуб ноет.
Моисей стучит пальцем по зубам:
– Что здесь может болеть? Это же кость!
Берта, еле слышным голосом:
– Умираю…
Глуховатый Моисей:
– Что?
Берта раздраженно:
– Умираю!
Моисей:
– Что?
Берта в ярости:
– У – МИ – РА – Ю!!!
Моисей:
– А-а-а…
Собрались как-то
Ме́ня, Берта и Эстер.
Ме́ня говорит:
– Я люблю пить чай горячим.
Берта говорит:
– Я люблю пить чай холодным.
Эстер говорит:
– А я выставляю кружку с чаем на тридцатиградусный мороз.
Через два дня размораживаю и пью.
Приезжал из Ногинска
брат бабушки.
Высокий, тощий Михл.
«Алесенька, как твои успехи в рисовании?»
С глупой женой Миндлей.
Однажды Миндля прочла в газете
про шпиона-однофамильца.
От страха потеряла сон.
И память.
Потом, бывало, повторяла:
– Я уже двадцать лет не сплю!
– Почему?
– У меня в голове шумит.
У нее в голове шумит!
Когда построили Волго-Донской канал,
поехала его смотреть.
Куда ее понесло?
Все смеялись.
– А что еще смешного про Михла?
– Ну, например,
он всю жизнь зарядку делал.
Тоже не от большого ума.
Утро.
Деревянный домик.
Баня.
Сад.
Озеро.
«Островно, деточка, —
это маленькое местечко».
Девочка Сафочка,
Алесина мама,
спит и чувствует
чудный запах.
Прабабушка Сара
уже приготовила тейглах.
Накрыла полотенцем.
И вышла на крыльцо.
Торговаться с рыбаками.
С улицы доносится:
«Слезай с древа!»
(Древа жизни? Добра и Зла?)
Это прадедушка Исак
ни свет ни заря
гоняет мальчишек в саду.
Ему давно пора на работу.
В малюсенькую бакалейную лавочку.
Он там сидит
среди коробок с монпансье.
Перед праздником Суккот
Исак собирается в Витебск.
За лимонами.
Берет Сафочку с собой.
Прабабушка шепелявит:
«Шапочка,
надень шапочку,
а то яблочко
на головку упадет».
В Йом Киппур нельзя есть.
А слюну глотать можно?
Попробуй выдержи.
А куда рыбка плывет с грехом под Новый год?
Пурим.
Евреи выпивают.
Бегают по местечку
и притворяются пьяными.
Зачем?
Чтобы все видели:
у евреев – праздник.
Хвостатый желтый лев
скосил глаза.
Разглядывает свой нос.
Над ним скрижали.
Прадедушка читает:
«Не убий…
Не пожелай…
Не сотвори…»
Корона с камнями.
Семь дней творения.
Три заветные согласные.
Еще буквы…
И виноград.
Даже на обратной стороне —
цветущая ветка.
Райская птичка.
В глубине —
тарелки,
бокалы.
Вот бы выпить
из той зеленой рюмки.
Или чокнуться
граненым бокальчиком
c Ильей Пророком.
Но он только весной прилетит.
А кто
к нам придет?
Лев? Бык? Человек? Орел?
Хорошо бы, Орел.
Хорошо бы, не промахнулся.
Красный,
как огонь.
Смеркается.
И вот, как будто, ночь.
Свет разбился в небе
звездочками.
В деревянном домике не спят.
Стол под керосиновой лампой.
– Дедушка,
расскажи про огромного человека.
Он величиной с целый мир?
В нем все, все, все?
И мы с тобой тоже?
А к нам звездочка может залететь?
Сверкающее стеклышко.
А вот.
Пожалуйста.
Присмотрись.
Вместо лампы
луна.
Облака. Горы. Река.
Лес. Местечко.
Сад.
И люди.
Маленькие.
Все поместилось у нас на столе.
Погляди на тот крошечный домик с краю.
В нем свет.
За столом девочка.
Старенький дедушка
беседует с ней.
Это Сафочка и Исак.
Не уходи.
Побудь еще чуть-чуть.
Ты забыл
про Ассирийца.
Он бродит в сумерках.
Весь в чешуе.
Хвост заборчиком.
Козлиная борода.
Глаз на груди.
Встретит кого.
Моргнет…
И…
Твой дедушка, дедушка,
писал слова в кружок.
На полу.
Маленькими клинышками.
Ступит в центр
чешуйчатая лапка.
И пропадет.
Жаль, тебя не научил.
Мы бы тоже написали.
А то,
кто его знает.
Дедушка,
не умирай,
пожалуйста!
Прадедушка Исак умер в 39-м.
А
прабабушку
Сару
немцы
закопали.
Броня Козлик.
Самая глупая.
И самая бедная в Островно.
Муж – сапожник.
Куча детей.
Началась война.
Все – в одну сторону.
А Броня – в противоположную.
К немцам в лапы.
«Броня, ты куда?
Погибнешь!
Давай с нами!»
Все погибли.
А Броня?
Через все фронты, на телеге, с детьми…
И представьте себе…
…жива.
Вот тебе и глупая!
Алесин дядя Ме́ня
воевал недалеко
от «маленького местечка».
Когда немцы
убили прабабушку,
он пробрался в городок.
И задушил предателя Николаева,
выдавшего ее.
Дядя Ме́ня.
Родился в 1920 году в Островно, недалеко от Витебска.
Родители не обрезали мальчика.
В 1941 году пошел на фронт.
В 1943 был ранен.
Попал в плен.
Сидел в лагере «9-й форт», под Ковно.
Называл себя грузином.
Боялся, что свои выдадут.
Много раз подвергался проверкам.
На спине шрамы.
Бежал.
Был пойман.
Второй побег удался.
Примкнул к партизанам.
После победы вернулся в Москву в форме американского военнослужащего.
Был арестован.
Сидел в ГУЛАГе.
Бежал.
Дядя Борух выправил брату фальшивые документы.
По которым тот и живет до сих пор.
Петровка, дом 15 / 13,
4-й этаж.
Квартира 52.
К нам два звонка.
И телефон помню:
К-5-78-05.
Приходит тетя Нюра.
Стирает на всю квартиру.
Ей рюмочку подносят.
Приходит старенький полотер
Иван Сергеевич.
Ася Федоровна его
«деточкой» называет.
Приходит старушка.
Крутит машинку.
Перелицовывает одежду.
Приходит общественник Михлин.
В шинели образца
Гражданской войны.
Зовет на собрание.
Приходит точильщик.
Искры летят по всей лестнице.
Приходит тетка
из поликлиники
с ложкой английской соли.
Приходит книжный «шпекулянт»
Приходит Дядька Хлеб.
Приходит Дядька Молоко.
Или.
Приходит тетя Нюша
с бидонами
и кружечкой на длинной ручке.
От нее деревней пахнет.
Жалуется на сына:
– …отрезает мне м-а-а-а-хонький кусочек и так-то ласково: держи, маманя. А жене-то вот такущий шмат: НА, ЖРИ! Всем кусок как кусок, а мне едакой да с жилкой.
Приходят утопленники.
Приходят погорельцы.
Приходит пожилая цыганка.
Распахивает пальто.
А под ним – ничего.
Голая.
И говорит
громким шепотом:
– Дочка, дай хоть что-нибудь!
– А что?
– Мыло дай. Вещи дай.
Я протягиваю папины
новые меховые ботинки.
Потом отец ищет, ищет…
«Чертов дом!
Солдат с ружьем завалится —
не найдешь!»
Соседка Таська
носит форму без погон.
Врет мужу,
что работает
в военной прокуратуре.
Чтобы боялся.
Шофера такси зовут Вася.
Жена Катя то и дело «жалится»:
котует, мол, Вася и мордует.
А Вася тут как тут.
И начинает бубнить:
«КатьнуладноКатьКатьвсесказалаКатьКатьпошлиКатьладнохватитКатьКатьвсесказалааКатьпошлиКать…»