С последней фразой физик лег спиной к костру, подкладывая под голову рюкзак.
— Цанка, — уже тихо, сквозь сон пролепетал он, — в этом рюкзаке около полкилограмма золота… Это нам на дорогу. И главное компас и карта… Смотри, береги их… А может, она сына родит?
Цанка, подложив в костер дровишек, тоже лег греть спину. Хмель душил сознание. Хотелось спать, но на душе было неспокойно — он боялся, что вода может подняться еще выше.
Незаметно Цанка заснул. Во сне ему предстала картина-воспоминание из его детства. Как-то мать повезла его в свое родовое село — в предгорной Чечне. После буйной ночной грозы наступил чистый солнечный день. С ребятишками он пошел купаться к реке. Высокое солнце приятно грело спину. И вдруг издалека появился странный шум: казалось, что по земле волокут сотню огромных деревьев и их свежая листва, протираясь о жесткий грунт, издает жалобную предсмертную песню. Маленького Цанка это беспокоило мало, и он удивился, когда увидел на берегу много людей и среди них свою мать. Она отчаянно бросилась к нему, схватила на руки и побежала обратно, несколько раз падая, спотыкаясь об камни. Только будучи на руках матери, Цанка увидел, как с гор по широкой долине реки медленно сползала темная лавина воды. Цанка не хотел уходить и пытался посмотреть это грандиозное зрелище, но мать, крепко прижав его к груди, понесла домой.
…Сквозь сон Цанка явственно услышал голос матери: «Вставай, Цанка, вставай». Он раскрыл глаза, не мог понять, где он. И наконец до него донесся этот знакомый с детства — всё пожирающий вой. Цанка вскочил. Ужас и страх овладели им. Он заметался в кошмарной тьме. Споткнулся о Бушмана, и всем телом свалился на него.
— Ты что?.. Не надо! Пожалей!.. — закричал спросонья физик.
Живой человеческий голос вернул Цанка в действительность. Теперь он отчетливо и ясно слышал рев стихии: шла водяная лавина.
— Вставай, вставай быстрее, — заорал бешено Цанка над ухом товарища. — Бежим… Скорее.
Арачаев схватил Бушмана за руку и силой дернул, отрывая от земли и выталкивая из убежища.
— Ой-ой, — кричал физик, — моя нога. Я не могу.
— Беги, беги быстрее… Нас накроет лавина.
— Какая лавина?.. Постой… Отпусти меня, Цанка… Ты с ума сошел… Мой рюкзак? Там мой рюкзак, — отчаянно вырывался Андрей Моисеевич из рук напарника.
Однако Цанка крепко схватил физика за шиворот и буквально выкинул наружу. По ущелью полз рев: мощный, ужасный, дикий.
— Цанка, Цанка, что это, — пытался кричать Бушман, но его голос погас в шуме.
Они побежали вниз, вдоль стены ущелья. Бились о камни, падали, вновь вставали и бежали вновь. Дряхлый Бушман обеими руками насмерть ухватился за Арачаева и не давал бежать — ни ему, ни себе.
Первая — слабая волна арьергарда — настигла их и окатила леденящим холодом по колено.
— Цанка, не бросай меня! Помоги! Помоги, дорогой! — молил Андрей Моисеевич.
Арачаев, стиснув товарища подмышки, отчаянно тащил его за собой. Рев наступал, двигался все стремительнее и страшнее. Вода прибывала с каждой секундой и уже доходила по пояс.
Наконец добрались до ложбины, где Цанка рубил кустарник. Зная на память рельеф, он первым полез вверх, хватаясь за знакомые выступы и остатки кустарников. Бушман застрял внизу и никак не мог выбраться из воды.
— Не бросай меня! Помоги! Помоги, скотина! — в бешенстве стал кричать физик.
Цанка кубарем слетел вниз, с головой рухнул в воду. Борясь с течением, схватил Бушмана между ног и, крича, рывком бросил вверх из воды на берег.
— Держись. За выступ держись, — кричал, надрываясь, Цанка.
Рев нарастал. Теперь он был совсем рядом. И шел он не снизу, как думал Цанка, а сверху, накрывая все ущелье.
Цанка еще раз плечом поддел физика, тот, беспрерывно махая ногами в воздухе, — застрял. Тогда Цанка с трудом обошел его и уже сверху стал вытягивать к себе беспомощное тело. Ухватившись правой рукой за корень куста и уперевшись обеими ногами в каменный выступ, Цанка левой рукой обхватил запястье Бушмана. Их руки слились воедино, и, напрягая все свои силы, Цанка стал вытаскивать своего напарника. В это время громыхающий рев прокатился под ними, и мощная волна, достав по пояс Бушмана, резко рванула тело физика. Рука Цанка дернулась вниз, потащила его в бездну — он, не сгибая ног, уперся в выступ, его тело дрожало от напряжения, обе руки сжались в смертельной хватке, и в это время он почувствовал, как рука Бушмана разжалась, ослабла: груз стал невыносимо тяжелым.
— Отпусти, отпусти, — слышал Арачаев, или ему казалось, что он слышит голос Бушмана.
Уровень воды резко спал, но течение было стремительным: ледяная вода, вцепившись в ноги Андрея Моисеевича, звала с собой. Руки Цанка окоченели.
— Отпусти! Отпусти! — то ли кричал Бушман, то ли это вновь казалось.
Рука Цанка медленно разжалась, и он отчетливо услышал последний стон друга: «А-а-а».
…Цанка лежал на спине по наклонному выступу скалы. Внизу грохотала река, в лицо падал острый дождь; он потерял сознание…
Приступ кашля, распирающего всю грудь, привел Арачаева в сознание. Он хотел привстать, но резкая боль парализовала все его тело: он мог только дышать и раскрыть глаза. Над ним бесконечно высоко простиралось необъятное голубое небо. Только редкие перистые облака стайкой летели в прозрачном воздухе, наслаждаясь простором и свободой. Было тихо и спокойно. Слабое журчание воды ласкало слух. Высокое летнее Солнце овладело миром, озарило всё вокруг.
Цанка пошевелил пальцами рук. Снова попытался встать, и снова не хватило сил. Ему было жарко. Все тело ныло, в ушах стоял шум. Он снова стал кашлять. Твердый комок застрял в горле и не давал дышать.
Внизу прямо под ним что-то зашевелилось, посыпался мелкий щебень.
— Он здесь! Здесь кто-то лежит, — услышал Цанка возле самого уха звонкий крик.
Арачаев закрыл глаза. «Все-таки достали, гады» — подумал он, и от мысли, что его теперь будут мучить красные от обильной еды, сна и спиртного сытые морды, ему стало нестерпимо больно и жалко себя.
Несколько здоровенных рук больно схватили разные части его тощего длинного тела и потащили вниз.
— Живой?
— Да. Дышит.
— Из заключенных? — спрашивал барский густой бас.
— Да.
— Неужели больше никого не осталось?
— Не только никого, но даже ничего не осталось. Кругом нет даже признаков лагеря.
— В двух километрах внизу, говорят, обнаружили остатки от генератора, — вмешался еще один голос.
— Удивительно, а как этот выжил?
— Видимо, волной выкинуло на скалы.
— И что, он такое расстояние смог проплыть в ледяной воде?.. Тем более, что это не вода, а лавина.
— Ну, как-то очутился он здесь…
— Так, ладно, хватит болтать, — приказал бас, — где доктор?.. Быстро сюда носилки… За его жизнь отвечаете головой.
— А может лучше — того, — послышался писклявый голосок, — унесло всех — так унесло… А теперь с ним столько возни будет.
— Ты что болтаешь чушь — мудило… Вон смотри сколько глаз… Твои слова контрой пахнут… Лично будешь за его жизнь отвечать… Если с ним что случится — повешу… Это огромное ЧП! Это невиданный случай! Катастрофа! Стихия! Сенсация!.. — и тихо добавил: — Мы-то здесь не при чем. А при правильном подходе — можно даже выделиться.
— Так точно, товарищ Погорелов! Какая мысль! Какая идея! — Чтобы на него никто не дышал… На руках носите. Понял, хрен вонючий?
— Так точно! Все понял!.. Все сюда! Быстрее за доктором… Живее — ублюдки!
Как историческую редкость Арачаева несли долгое время на носилках. Потом погрузили в утепленный кузов грузовика и перевезли в какой-то лазарет. Там он пролежал несколько дней. Состояние его здоровья было тревожным. Днем и ночью персональный врач и несколько фельдшеров наблюдали за ходом лечения.
Каждое утро в отдельную палату, где лежал Цанка, заходили несколько человек в гражданском и спрашивали у врача:
— Ну как он?
— Пока особых изменений нет… Главное, что состояние не ухудшается. Наступила стабилизация, а это дает надежду.
— Когда его можно будет перевести в Магадан?
— Я думаю, что под присмотром врача — через несколько дней можно.
— Тогда готовьтесь. Вы персонально будете его сопровождать.
— Вы не узнали его фамилию?
— Пока нет… Надеемся на Вашу помощь.
— Вы понимаете, что здесь нет необходимых условий и медикаментов. При нормальном лечении, я думаю, что он быстро пойдет на поправку. Главное, что сердце у него молодое, здоровое.
В ту же ночь лечащий Цанка врач сел рядом с кроватью на стул, положил руку на грудь больного, заглянул в мутные глаза и сказал:
— Тебе лучше пока ничего не говорить, и ничего не вспоминать… Лучше все забыть, даже если помнишь.
На следующее утро Арачаева повезли в Магадан. Положили на лечение в центральный военный госпиталь, выделили отдельную палату, за ним ухаживала персональная медсестра. Началось интенсивное лечение: круглые сутки его кололи во все вены, во все тощие мышцы. Кризис миновал — он стал поправляться. Появился аппетит, а вместе с ним и тяга к жизни.
С началом выздоровления начались неприятные процедуры. Каждый день, кроме воскресенья, утром и вечером по два-три часа, Арачаева допрашивали два чекиста в военной форме.
Цанка им сотню раз рассказывал все, как было, кроме трех последних дней. Свое спасение он объяснял тем, что в тот момент не спал, а ходил к параше по нужде. Рассказал, что слышал надвигающийся шум, но не знал, что это такое. А после удара он чудом ухватился за бревно, а дальше ничего не помнит. Помнит, что еще несколько человек неслись по течению рядом с ним. Их судьбу он не знает.
Каждый раз допрос начинался с одного и того же вопроса: — Как фамилия?
— Арачаев.
— Имя, отчество?.. Год рождения?.. По какой статье сидит? Свою статью Цанка тоже не помнил. Однако после того, как определили фамилию, буквально через две недели сказали, что он сидит «за вредительство». На это Цанка только пожимал плечами и молчал.