То же самое касается людей, имевших несчастье что-либо делать в рамках советской идеологии. Если вдруг русское национальное государство всё же начнёт строиться, было бы величайшей ошибкой отдать его на откуп людям, больным марксизмом (да, марксизм нужно воспринимать как болезнь).
Если человек верит в «базис и надстройку», например – это очень плохой симптом. Он и национализм на те же рельсы поставит. И всё остальное тоже, вплоть до возрождения монархии.
Вот представьте себе, как будут возрождать русскую монархию наши коммунисты. Вообразите себе трон, на котором сидит «принц Гарри» (или ещё что похуже), палит с него в ворон, а потом идёт охотиться на кошек, пока правнук Распутина… ну вы поняли. Потому что так было написано у Пикуля и в книжке «Двадцать три ступени вниз», самых авторитетных для него источниках исторической правды. И ничего другого тут не следует ждать.
Азбука сепаратизма
Итак, каталонский референдум о независимости состоялся. О его итогах может быть даже не два мнения, а десяток разных. Ясно одно: этот фарш уже назад не провернуть. Что бы не говорил испанский премьер – а он говорил, что никакого референдума, в сущности, не было – референдум был. И стал неотменяемым фактором европейской политики. Впервые со времён послевоенных разделов в «старой Европе» на повестку дня встала возможность изменение границ государства. Старого, приличного государства, самого западного из западных, если говорить о географии.
Что касается нас с вами, дорогие читатели. Происходящее в Испании – тот самый случай, когда симпатизировать решительно некому. Испанское правительство не сделало ни России, ни русским ровным счётом ничего хорошего, и исправно участвовало во всех антироссийских акциях ЕС, сколько бы их ни было. Каталонские сепаратисты – леваки, и добрых чувств к нам тоже не питают, несмотря на все возможные аналогии с украинской ситуацией. В общем, разводилась жаба с гадюкой, чума что на Мадрид, что на Барселону.
Однако некую пользу из происходящего извлечь всё-таки можно. А именно – наглядно посмотреть, как работают механизмы признания/непризнания в рамках сегодняшнего политического дискурса. И почему какому-нибудь Косово можно стать независимым, а вот ДНР и ЛНР – нисколечки, и даже Карабаху ничего не светит.
Начнём с начала. Существуют два равноуважаемых международных принципа – право наций на самоопределение и право государства на защиту территориальной целостности. Об источниках последнего говорить не приходится – любое государство (даже не в смысле stato, современного регулярного государства, а в смысле polis’а или древней орды) на этом принципе стоит.
Сложнее с первым. Википедия утверждает, что впервые это право было использовано в 1792 году, когда Франция присоединила папские области. Однако политической силой этот принцип стал через полвека, в ходе событий 1848 года, так называемой «Весны Народов», серии революций в европейских странах. Пожалуй, можно считать, что первым политическим документом, основанном на этом принципе, был манифест Ламартина, французского министра иностранных дел в республиканском правительстве Франции. Этот документ был опубликован 5 марта 1848 года и содержал последовательную концепцию признания и защиты прав народов на самоопределение. Что особенно важно – было сформулировано и понятие гуманитарной интервенции в защиту свободы: Франция брала на себя обязательство оказывать помощь «угнетённым национальностям в Европе и за её пределами». Однако на практике республиканская Франция такой помощи никому не оказала, хотя об этом просили все «угнетённые нации» от поляков до ирландцев. Более последовательно действовал Луи Наполеон Бонапарт, который сделал «право наций» одной из основ своей внешней политики. Здесь уже дошло до дела: император Второй Империи оказывал реальную помощь Италии и Пруссии против Австрии, о чём впоследствии Франции пришлось пожалеть. Однако сама модель использования права на самоопределение сохранилась и дожила до Первой мировой войны.
Послевоенное урегулирование 1918–1919 годов было пиком использования принципа самоопределения. По свидетельствам участников послевоенных конференций, аргумент о праве народа занимать ту или иную территорию использовался во всех сомнительных случаях. Систематическому игнорированию подверглись только права немцев – что привело, как известно, ко Второй мировой войне.
Итоги Второй мировой обогатили (если можно так выразиться) европейские регулирующие принципы ещё одним – принципом нерушимости послевоенных границ. То есть: начерченные после последнего раздела Европы границы не должны более смещаться. Однако возможны изменения их статуса, особенно не резкие: границы каких-нибудь «автономных областей» могут стать «республиканскими» (в федерациях), а «республиканские», при определённых условиях – государственными. Примерно тот же подход, но более либеральный, применяется и к неевропейским странам.
Этот негласный, но важный принцип завершил систему представлений о реализации права на самоопределение, дожившую до наших дней. Разберём её в подробностях.
1. Право на самоопределение принадлежит именно нациям.
Под нацией обычно понимается достаточно большая человеческая общность, отличающаяся от других общностей, обитающих в том же государстве. Отличия должны быть значительными: это может быть раса, язык, культура или религия.
Кроме того, эти отличия должны существовать достаточно долго, а сама нация должна жить на данной территории исторически значимое время. Это значит, что ситуации типа «приехали мигранты-мусульмане, поселились компактно, заставили местных принять ислам и теперь требуют отделения» в рамках классического «права на самоопределение» не проходят. Впрочем, классическая схема была сломана косовским прецедентом: теперь любой сброд, сумевший заселить часть территории суверенного государства, имеет шанс от него отделиться.
2. Право на самоопределение является необходимым, но недостаточным для того, чтобы какая-либо нация могла им воспользоваться.
Для этого нужны некие дополнительные обстоятельства, правовые и фактические.
2а. Правовые обстоятельства состоят в тех возможностях, которые предоставляются законами государства.
Например, если государство является (с правовой точки зрения) рыхлой конфедерацией, части которой имеют право на самоопределение вплоть до отделения (как СССР), то право на самоопределение реализуется легко: достаточно руководству части конфедерации воспользоваться этим правом.
Несколько сложнее ситуация, когда в законах права на отделения нет, но государство представляет собой федерацию. Однако и в этом случае возможны манипуляции с законами. Так, если входящие в федерацию единицы имеют признаки государств (допустим, конституции), то в случае слабости центра возможен квазизаконный путь самоопределения. Например, Словения отделилась от Югославии в несколько этапов, каждый из которых был вполне законным – сперва словенский парламент изменил конституцию республики, где было указано, что Словения находится в составе Югославии «на основе права словенского народа на самоопределение вплоть до отделения»; потом власти подчинили себе вооружённые силы [142]; потом – была принята декларация независимости; потом Любляна [143] перестала выплачивать налоги центру, и наконец – объявила референдум, на котором подавляющее большинство словенцев высказалось за независимость.
Хуже всего дело обстоит с правовыми основаниями отделения от унитарных государств. Но и здесь имеются лазейки: например, резкий переход от федеративного устройства страны к унитарному сохраняет память о старых границах и заодно является хорошим поводом для начала сепаратистской кампании. Классический пример – отделение Эритреи от Эфиопии: решение императора Хайле Селассие упразднить федерацию (1962) стимулировало процесс отделения провинции.
2б. Фактические обстоятельства в общем случае описываются словом «угнетение».
Оно должно касаться существенных вопросов – то есть быть расовым, языковым, культурным или религиозным. Важно также, чтобы оно исходило от правительства страны или явно поддерживалось таковым.
Впрочем, тут всё зависит от уровня угнетения. Например, при переходе к физическому насилию (грубо говоря, погромам или геноциду) уже неважно, поощряет ли правительство такие действия или просто не может их прекратить. Важен сам факт – насилие имеет место, и законная власть не справляется с задачей его прекращения.
В общем, можно сказать – если отделение территории решает какую-то проблему (с точки зрения международного сообщества, разумеется), то международное сообщество, как минимум, рассмотрит подобный вариант.
3. Крайне желательно, чтобы у плана независимости какого-либо народа имелся внешний спонсор.
Чаще всего этот спонсор исторически связан с населением самоопределяющегося региона, как правило – составом населения. Например, спонсор независимого Косово – Албания, спонсор Нагорного Карабаха – Армения, спонсор Северного Кипра – Турция и т. п.
3а. Кроме собственно спонсора, весьма желательно наличие одного или нескольких внешних покровителей, содействующих самоопределению из каких-то своих соображений. В настоящее время таким покровителем чаще всего оказываются США: с гипердержавой шутки плохи, и если уж она кого-то желает освободить, лучше в эти дела не лезть. Однако не стоит думать, что американцы «что хотят, то и творят». Обычно они стремятся обеспечить своим действиям максимальную поддержку «мирового сообщества». С другой стороны, они способны оказать гуманитарную помощь свободолюбивому народу – в том числе в виде гуманитарной интервенции, о чём см. выше.
4. Главным критерием успешности акта самоопределения является признание нового государства государствами – членами ООН.