Маре
Когда один с самим собою
Я проклинаю каждый день, —
Теперь проходит предо мною
Твоя развенчанная тень…
С благоволеньем? Иль с укором?
Иль ненавидя, мстя, скорбя?
Иль хочешь быть мне приговором? —
Не знаю…
А. Блок
I. «Я именем твоим позорю…»
Я именем твоим позорю,
Быть может, не стихи одни,
Но все мои зимою зори,
Но все мои зимою дни.
Я прежде плакал, что ни разу
Не приходила ты — родной,
Но ты мне в кровь влилась заразой,
И стала властвовать над мной.
Во мне чужое сердце стало
И вздрагивать, и замирать.
И именем твоим пристало
Мне новую открыть тетрадь.
Не сетую, что ты — чужая:
Моя душа теперь глуха. —
Я только губы погружаю
В твои холодные меха.
II. «Будут цветы, что лампады…»
Будут цветы, что лампады,
Теплиться в горнице твоей
От самого листопада
До белых ночей.
В светлые глядеться очи
Недолго мне, вечерний друг:
Настанут белые ночи —
Уедешь на юг.
III. «И если б жизнь моя рвалась…»
И если б жизнь моя рвалась,
И зарево темнело зори, —
То светлых и пытливых глаз
Ты не смежила б на дозоре.
Когда я приготовлю яд,
Захочешь опрокинуть чаши. —
Но ядовитые поят
Источники две жизни наши.
Так тяжела любовь твоя
— Заголосишь от ней, возропщешь. —
Не как былинку ты меня,
Но как любимый жемчуг топчешь.
IV. «Но вечера — те не забыты…»
Но вечера — те не забыты,
Забыты лишь названья дней;
И этот лунный серп отбитый —
Он тоже кажется бледней.
Он все чахоточней и тоньше
— Таким его мы видим днем.
Его ли раньше я покончу,
Иль буду вспоминать о нем?
Он самый страшный мой свидетель,
Он никому не рассказал,
Как много я намылил петель
И только к утру развязал.
V. «На холодные пальцы дышишь…»
На холодные пальцы дышишь,
Отворачиваясь от меня,
Будто ты в камине не слышишь
Потрескивающего огня.
Не по тебе под кровом общим,
И ты не берешь его тепла.
Мы любовь и уголья топчем
Выпавшие, и любовь — зола.
И еще вечер нами прожит;
Гаснет огонь, поленья горбя…
И этот огонь не залижет
Ласково моих ран от тебя!
VI. «Ты голубям не дала клева…»
Ты голубям не дала клева,
Мне не протягивала рук
И светлого жалела слова,
Вечерний и жестокий друг.
А я не клял, не ненавидел —
Ведь знал, что надо мной гроза,
И только в темной ночи видел
Закрытые твои глаза,
Твои огромные ресницы…
И я их не могу забыть,
Как не сумел тебе присниться,
А ты — мне верить и любить.
VII. «О, разве я раньше заметил…»
О, разве я раньше заметил
Это гладкое кольцо твое
И что твой взгляд совсем не светел,
Отвращая свое острие.
Но потом кольцо проступило
И так больно мне губы ожгло.
Я думал — ты мне изменила,
Когда в окне разбили стекло.
Я начал сам запирать ставни
И спускать сторожевых собак,
А было, — что ты любви давней
Золотой на пальце носишь знак.
Никто никаким наговором
Не затуманит твоих светлых глаз —
Меня ты не сделала вором,
В зимних зорях мне не отдалась.
VIII. «С тобою вверженный в зарю…»
С тобою вверженный в зарю
— Пускай твое мне страшно имя —
Своей рукой я разорю
Все, что построено твоими.
Не надо сердца твоего! —
Мы, жадные, себя лишь дразним
Возможностью отдать его,
Истраченного по приязням.
Ведь ты не скажешь мне: «Умри!»
Уйдешь — и не застелешь горя.
И только в имени Марии
Латинское мне слышно море.
IX. «Встревожена ты и бледна…»
Встревожена ты и бледна,
Когда ложится снег снаружи,
Или у светлого окна
Охотничьи я чищу ружья…
Я губ твоих не получу —
Ты на ночь запираешь двери;
Опасливо идешь к ручью,
Моим напутствиям не веря.
Тебе ж воды не зачерпнешь:
В руках моих ты видишь — зелье,
И старый дом мой проклянешь
Ты накануне новоселья.
X. «Как встарь, луна ползет по кругу…»
Как встарь, луна ползет по кругу,
И облако скользит по ней,
Но увезли мою подругу —
Я только слышал храп коней.
Не позабылась, убегая,
И не оставила огня.
И эта комната — другая —
Темна на сердце у меня.
Заслышу скоро щебет птичий,
Но без тебя, моя краса,
Я иволог уже не скличу
На разные их голоса.
Один лишь у меня в гортани
Надорванный уж голос мой, —
Чтоб ты в чужом слыхала стане
Проклятья вечерам зимой.
XI. «В родной русской деревне…»
В родной русской деревне
Все птицы не как ты поют:
Так суров лад их древний,
И так холоден их приют.
И не выводят трели,
И серые перья у них. —
Разве на них смотрели,
В небе разве видели их?
Но все родные птицы
Из соломенного гнезда
Стучат в окно — проститься,
Когда холодеет вода.
XII. «Ты то звала меня, то пела…»
Ты то звала меня, то пела:
«Я в вечер больше не приду».
От этих снов кровать скрипела
И яблонь в саду.
Но скоро стала ночь сквозною,
А в ней уже не видно снов,
И нежилою новизною
Мой дом утром нов.
Лишь запах от духов зловещий
Да снег примятый у плетня,
И ни одной забытой вещи
Здесь, кроме меня.
СВЕТ ДВУХ СВЕЧЕЙ (Пг., 1915)
Свет двух свечей не гонит полумрака,
Печаль моя — упорна и тупа.
И песенку пою я Далайрака
«Mon bien-aime, helas, ne reviens pas!»
М.Кузмин
Надпись на книге стихов
Не называй меня беспечным.
Я знал, что девушку найти
Могу на каждом я пути
Но я искал тебя — на Млечном.
Тогда я мог еще подняться,
Почти не напрягая крыл,
Но облак небо перекрыл,
И боле мне они не снятся.
Городская повесть
Георгию Иванову
1. Холостая песенка
Я слышу — выше
Меня — поют.
Под самой крышей
Нашла приют.
Бедно одета;
Спускаясь вниз,
Не ждет букета
От Fleurs-de-Nice.
И в ночь, и в слякоть
Идет пешком. —
Но ей ли плакать? —
Всегда с дружком.
И утром — солнце
И песнь вдвоем
В ее оконце,
Но не в моем.
2. Письмо
Не засинеть глазам, не вырасти
В озера, где почиет ночь. —
Им, верно, не хватает сырости
Лукавых ваших уст. Ведь прочь
К себе так рано вы уходите,
Меня томя простым «прости»,
И не даете нежной подати
В моих ресницах унести.
Уходите… Немеют мускулы,
И старится лицо на много лет…
То злая ночь меня науськала
На ваш неотвратимый след.
3. Ответ
На черных соснах проседь
Сребристых ив.
Любить, а после — бросить,
О, мой халиф.
Я всех красивей между
Моих сестер,
Но ты оставь надежду,
Залей костер!
Заждешься ты, и очень,
Ко мне стучась:
Давно твой час просрочен,
Халиф на час.
4. Сопернику
Из-за танцовщицы мы выйдем в бой,
А прежде ссорились из-за Ронсара.
Я жду — старинной кровью голубой
Залить мундир гвардейского гусара.
Мы двое с ней гуляли подле верб,
Но не двоим разжать ее колени.
Ни мой, как и ни твой кровавый герб
Не радует вместить рогов оленя.
Но не враги. И тот, кто вышел лечь
На утренней, еще росистой хвое,
Другому скажет: «Боле милых плеч
Не целовать мне — зацелуй их вдвое!»
5. Ramoli
Я приехал лечиться в Гагры.
О, волны, вы мне руки гладите,
Но старую песню о прадеде
В пальцах выстукивает подагра.
А губы — жадное наследье —
Губы от ханов (но не пахарей!)
У меня, в какао да в сахаре,
Не искусят никакой миледи.
О, прадеды милые, деды,
Столько женщин вам сердце отдало.
Что же не завещали отгулу
Вы вашему ни одной победы?
Разлука
Она в дверях не спросит: «Можно?»
Не надо ждать ее в бреду.
(«Ламентации мои»)
1. Отъезд
Отъезд твой больше не угрозы —
Исполнился он и связал
Мне Николаевский вокзал
И загнивающие розы.
Высаживалися солдаты;
Я был от грусти нездоров,
Но радовавших вечеров
Все с осени запомнил даты.
Разлука тяжелей развода! —
Я снега с платья не отрес,
Не высушил прощальных роз, —
К ним вечером меняю воду.
2. День Ангела
Все помню губы огневые,
Еще искавшие моих.
День расставания впервые
И на вагоне тень двоих. —
И дома мне не оставаться,
Я до ночи нейду домой.
И не уверят больше святцы,
Сегодня, будто, Ангел мой.
3. Ко мне стучались
Вся жизнь, быть может, за стеною,
Куда не слышно молотка,
И лишь над полем — стороною —
Перебегают облака.
Я вспоминаю — и не верю,
Что, будто бы, давно-давно
Ко мне еще стучались в двери,
А голуби — в мое окно.
Глава из поэмы Аделэада
Аделаиде Р.
Вдвоем с тобою, но не с Кэтти,
Когда мои уста — твои,
Приятно мне на этикете
Узнать двузвездие Аи,
Но ненавистны буквы эти
В Аделаиде (слог «лай»)
И потому ты — Аделэдой
За мною по октавам следуй.
Начну рассказ. Настал четверг,
И ты справляла новоселье.
Я разговора не отверг
О пользе мыла из Марселя;
Но сердцу нужен фейерверк:
Чтоб мы с тобою рядом сели,
Чтоб я прочел в глазах твоих,
Что это кресло — на двоих.
Терпенье не в моей породе
И добродетель — не в крови:
Мне трудно даже при народе
Тебе быть только визави.
Конверт «Ее Высокородью»
Не пичкать клятвами любви…
Кошачий мех не станет лисьим! —
Ты не поверишь клятвам писем.
Мы говорили, и умно
Вопросов избегали спорных.
Затлело красное вино
В ланитах и жемчужных зернах,
Но было жутко и темно
Мне от ресниц иссиня-черных.
И так хотелось мне спросить:
«Тебе не трудно их носить?»
Без черных стеклышек на солнце
Глядишь ты, не смежая век,
Но в узкое — во двор — оконце
Не различить тебе вовек,
Кто там гуляет — патагонцы
Иль европейский человек?
Тебе не страшно там — за ними,
Там — за ресницами твоими?
Есть сходство меж цветов и глаз,
В тебе и в польских королевнах:
Цветут, — когда звезда зажглась,
И вянут от лучей полдневных.
О, станет пылким, как Фоблаз,
Поверишь ли мне, даже евнух,
Когда с тобой он у окна,
В окно ж Медведица видна.
Но я не страж султанских гурий,
Вообще — не сдан еще «в запас»,
В стихах — презрителен к цезуре,
А в картах — избегаю «пас».
У ног твоих, на мягкой шкуре
Я пьян, как древний козопас.
Не надо звезд! Сомкни ресницы,
Длинней которых только — снится.
Сомкни ресницы! — Верный паж
Несет твой шлейф по плитам храма,
И паж нежнее всех папаш
И всех Альфредов мелодрамы.
Не может даже метранпаж
Обоих разлучить упрямо. —
По строчкам, будто по траве,
Придем мы ко второй главе.